Ещё через полчаса взору бледной зари предстала застывшая тайга, побелевший от стужи кустарник, окоченевшие сопки, бритвенные лезвия зимних облаков, серебрившиеся инеем палатки учебного пункта и бледный голый зад несчастного Николая Семёновича. Встреча рассвета в таких особых погодных условиях и жизненных обстоятельствах – это особый опыт, которым настоящие мужчины никогда не делятся с маменькиными сыночками, но помнят всю жизнь.
Помтех выдержал это испытание. Онемевший от стужи, он вернулся в кунг, надел опрометчиво забытый тулуп, но ненавистные крючки застегнуть задубевшими пальцами, естественно, не смог. Загребельный скорчился в недрах тулупа и попытался проанализировать события последних часов. Чем ярче пламенел румянец на его оттаивавших щеках, тем мрачнее было чело воина. Желая понять загадку природы, помтех, сам того не осознавая, действовал в точном соответствии с предписаниями средневековых алхимиков. Он взял с верстака пустую бутылку «Токайского» и понюхал. Нос был заложен. Тогда исследователь вылил несколько капель себе на ладонь и лизнул.
Что-то было явно не то.
Проклиная венгерских виноделов до седьмого колена, помтех просуществовал построение, после чего решил всё-таки проконсультироваться со штабными пижонами и направился в палатку, в которой гостили и точно так же вымерзали гости заставы – «пиджак»-лейтенанты Филиппов, Очеретня и Мышкин…
– Э… Ребята… Да. Тут… Это… А что это было у вас тут попить?
– Чай, – наивно ответил эскулап. – Крепкий чай. Индийский, со слоном.
– Не. Ну, мне тут говорили, у вас вино было.
– Вино? – Алёшка метнул, как нож тяжёлый, взгляд в Очеретню. Тот прикрыл глаза ладонью. – Вина не было.
– А как же. А может, какая заначка была? Мне тут, это. Может, «Токайское» оставалось где?
Ужасная, чудовищная, дикая догадка одновременно озарила глаза Очеретни и Филиппова. Оба одновременно заглянули под раскладушку, на которой сидели, и обнаружили пустой ящик. Но они уже были не мальчики, но мужи и за время учебы в институте вытянули жуть сколько экзаменов.
– Пэ-Эн-Ша, – вежливо обратился Алёшка к Васе, – ты же из виноградной республики Молдавии, университетское образование, проконсультируй, пожалуйста, товарища старшего лейтенанта.
– Конечно. Товарищ старший лейтенант, вас интересуют органолептические нюансы букета венгерских вин?
– Н-н-ну… Да. Пожалуй, – согласился похмельный помтех, оглушённый ужасным словом «органолептические».
Начмед заинтересованно посвёркивал очками, но благоразумно помалкивал.
– Видите ли, Николай Семёнович, Венгрия со времён таки ещё римских, так сказать, древлеисторических…
Помтеха шатнуло.
– Ребята, я присяду? – он осторожно опустился на уголок раскладушки, на которой заливисто грохотал Мыш.
– Так вот, римские легионы приносили в оккупированные провинции не только римские порядки и законы, но и римские технологии. Приходили они, скажем, на территорию современной Венгрии и говорили: так и так, именем императора Пробуса все живо на четыре кости. Легион строил укреплённый лагерь, по-нашему военный городок-крепость. А виноделие и винопитие было одним из любимейших занятий римлян. Поэтому римские легионеры не только строили знаменитые дороги, по которым империя перебрасывала подкрепления, но заодно сажали лозу, делали вино. Ну а потом уже, когда местные мадьяры, которые лучше всех, как тот поп, танцевали вприсядку, те тоже вина пить стали. С тех времён венгерское виноделие процветает. Токайские вина… Они производятся по специальной технологии. Там ещё работает специальная бактерия. Как называется, я не помню, честно. Я не Сара – всё помнить. Эти вина отличаются особой органолептикой и крепостью. Граф Дракула, «король-Солнце», сам вольнодумец Вольтер – все они наслаждались этим восхитительным вкусом. Вам нехорошо, товарищ старший лейтенант?.. Ну, хорошо. Так вот, букет токайских вин сложен и несколько необычен. Некоторые виноградники произрастают на солоноватых почвах, местами закисленных, поэтому лоза, так сказать, впитывая полезные микроэлементы, раскрывает в вине особые оттенки – не только кисловатые, но и даже слегка-таки солоноватые или вообще солоноватые. Надеюсь, вы смогли оценить эту божественную амброзию?
Филиппов внимательно следил за словесной эквилибристикой Очеретни. Красный пил чай, но слушал так, что кончики ушей шевелились. Загребельный сидел с самым похоронным видом, чувствуя, что сейчас придётся опять бежать на мороз.
– Солоноватые? Кисловатые? Сложный букет… – он надел шапку. – Ладно, мужики. Мне пора. Э, а что это с ним? – и в изумлении показал толстым, как сосиска, пальцем на перевернувшегося на спину Мыша.
– Ничего. Устал человек. Спит. Видите, даже врач у постели больного.
Помтех хмуро огляделся. В это тёмное утро все, решительно все ему врали. Но он всё-таки решил сделать последнюю попытку:
– Ребят, а. попить ничего нет?
– Чайку? – Алёшка заглянул в коробку, стоявшую рядом с раскладушкой. – О. Сушки. Старлей, хотите, вот сушки? Медикус, бери.
– А не откажусь, – и Красный энергично захрустел на всю палатку.
Помтех постоял-постоял да и вышел вон, лишь махнув рукой в отчаянье.
– Тофарифи офифевы, фто… Так, секунду, – Красный запил сушки чаем. – Ребят, а что это было за явление тени отца Гамлета? Эй! Очеретня! Что ты тут заливал?! Токайское вино сладкое. Даже очень вкусное. Это же почти изюмное вино. Какие «кисловатые», какие «солоноватые тона»? Ребята! Да что с вами?
Алёшка уткнулся лицом в подушку. Его плечи тряслись. Очеретня поставил свою чашку на кирпич возле кипятильника и закрыл лицо ладонями.
– Да ребята! Вася! Алексей! Что здесь было?!
– Ы-ы-ы! Ы-ы-ы! Орга… Органолептические нюансы! Зараза! Вася!
– Таки ша! Не надо тут делать рейвах! Это не одесская очередь за керосином в 1918 году! – Очеретня попытался сделать серьёзное лицо, но повалился на рыдавшего со смеху Филиппова, вытирая слёзы.
– П-п-поним-м-маешь, медикус, вино закончилось вчера. Т-ты же умный, понимаешь, что… А-а-а! Римские легионы! Короче, Вася…
– Филиппов, ну что ты? Хорош. Хорош кончаться. Да хватит ржать! Ну, всё просто, эскулап. На такой мороз ни один уважающий себя собака не выйдет. Вот и культурно воспользовались пустой тарой. А этот начпрод, – Очеретня показал на хохочущего Филиппова, – решил, что нечего пробками разбрасываться, вот и… заткнул.
– Стоп… Вы… Вы хотите сказать, что это… Это то самое, о чём спрашивал наш боевой помтех, было не вино?!
– Доктор. Ой боже ж ты мой боже! Вы делаете мне смешно! Доктор, ты никогда не пробовал поиграть в «Спортлото»?
– Играл. Три рубля выиграл.
– М-м-молодец. Продолжай. Все де-девушки будут твои. А-а-а!
Красный посмотрел на валявшихся со смеху друзей ещё какую-то секунду, потом попытался сделать глоток. Но лишь пред его пытливым внутренним взором предстала стодесятикилограммовая жертва уринотерапии, губы задрожали, он прыснул чаем на землю и заржал, как красный конь товарища Петрова-Водкина.
3
За неделю до старого Нового 1970 года наши бравые лейтенанты оказались в Кирге не по злому умыслу, но по совершенно предопределённому порядку военной подготовки и приказу очнувшейся после новогодних праздников Москвы, взбодрившей доблестный Дальневосточный Краснознамённый округ вестью «об изменении стратегической обстановки на сопредельной территории».
На полигоне Манёвренная группа стала табором по уже раз и навсегда заведённому порядку. Кунги грелись, печурки палаток дымили на морозе, грозные БТР-60ПБ с самого раннего утра носились по полигону, словно шустрые тараканы. Очередное бронированное чудище выскакивало на позицию, и тут же начинал гавкать башенный крупнокалиберный пулемет КПВТ, с ходу разнося мишени трассерами, зажигательными и бронебойными.
Заставы бегали, прыгали, ползали по твёрдой, как камень, бесснежной земле, по сигнальным ракетам штабистов учились «слаженности боевых действий при помощи световых сигналов». Красная ракета – «застава, броском вперёд, в атаку!», зелёная – «отбой», жёлтая – «внимание, приготовиться» и – снова и снова, по кругу, до изнеможения бойцов. Красная, жёлтая, зелёная… В любом порядке – как и что бог штабному на душу и за пазуху положит. И так, сверяясь с конспектом занятий, до обеда. Благо ракет было достаточно: сжигали всё, что было «просрочено» и на самой границе не использовалось.
После обеда или ночью опять бежали на стрельбище, отстреливали бесконечные цинки (патронов не жалели, но подсчёт вели свирепый), бежали назад… «Несвятая Троица» – Чернышёв, Марчук и Костин – гоняла Мангруппу так, что бойцы и даже офицеры передвигались только бегом или, в виде исключения, рысцой. На морозе – в ватниках и валенках. На все недоумённые вопросы любимчиков Чернышёв отвечал таким взглядом, что наглецы бледнели и лишь обретали дополнительную стремительность. Обморожений не было.
Товарищи-господа офицеры располагались в палатках по четыре или шесть человек. Обычно харчевались кто как мог – в столовке и на ночных посиделках. Раньше никогда, ни при каких обстоятельствах скромные вечера офицеров-«любителей» не могли соревноваться с застольями профессионалов. Но случилось несчастье, трагедия, катастрофа, Земля таки налетела на небесную ось – измученные новогодним свиданием, «кадровые» жёны попросили Райку Загребельную поделиться опытом передового домохозяйства, обсудили, оценили… и накатали Марчуку такие же заявления, приложив уже заранее заготовленные доверенности.
Недаром испокон веков Русь на бабах да на челобитных держится.
Желая провести посленовогоднее оздоровление боевого коллектива, командование «пошло навстречу пожеланиям семей товарищей офицеров». Демоны уныния и тоски поселились в палатках кадровых, а их жёны довольно заурчали, обнаружив реальные суммы мужниных окладов. Вот и зачастили товарищи профессиональные офицеры в палатки товарищей офицеров-«любителей».
За присадками к топливу или подлечиться.
«Попить», старик. Попить.