«Пирогами» называли сырые места, наледи, намороженные в местах выхода тёплых и даже горячих родников, бьющих со дна Амура. Даже в двадцатиградусные морозы родники размывали метровый прибрежный лёд и растекались под снегом. Такие сырые участки могли быть десятки, изредка сотни метров в размерах – обходить их было неудобно. Как раз «абрамовские водостойкие» валенки и выручали.
С первыми настоящими морозами лейтенант Филиппов стал развозить полезный груз по «речным» линейным заставам. Кроме того, по графику несения боевых дежурств ему предстояло в очередной раз отдать личный боевой долг по охране границ нашей крайне бескрайней Родины – как раз на семнадцатой заставе.
Все командированные должны были лично выходить на охрану границы. Эти наряды на охрану записывали в Чёрную книгу – книгу службы охраны границы, которая была своеобразным подобием флотского судового журнала. В Чёрную книгу вносили все виды службы, даже выходные дни солдат и сержантов, а прикомандированных посылали в удобное время или дозором по флангу, или в наряд по проверке службы. А фланги на заставах были немалые – если застава располагалась в условном центре охраняемого участка, то влево или вправо могло быть и пятнадцать, и двадцать километров. На заставе № 17 левый фланг был семнадцать километров, а правый – двадцать два. Туда и обратно даже летом было чувствительно, осенью тяжко, а зимой прошагать сорок четыре километра, да при развесёлых минус двадцати с бодрящим ветерком, – заранее впечатляло.
Даже очень.
5
«Шаг-шаг, шаг-шаг. Быстро шагается – ребята тропу натоптали, снега нет, идти легко. Хоть бы снег выпал – тогда в тулупе было бы совсем по-зимнему. А то прусь, как белая ворона. Тулуп – незаменимая вещь! Походная печка. Внутри мохнатый, шее щекотно. Воротник поставил – только пар наружу. Вон как обмёрз мех. Градусов двадцать мороза, не меньше. Амур ещё не встал, дышит, берег заиндевел весь. А нет – вон уже языки льда вдоль берега. Ветрено. Красиво. На камышах белые кристаллы. Как там Галилео Галилей писал герцогу? Нет, какой же умница, простой укладкой брусчатки растолковал форму снежинок. Именно шестиугольники. И все разные. Максимальная площадь минимальным числом многоугольников и без пустот раскладки. Красота и логика, скрытая в обычном снеге. Ну да, зародыши кристаллов. Шестиугольно, свободно растут водородные связи. А какие связи – когда ребёнок в животе? Ну что он там думает? У Зоси живот ходуном. Ребёнок внутри ворочается. Если ухо приложить – такой раздутый мячик. Вдруг – бум! – коленка или пятка. А если попа – ого как видно. Гуднуть туда – внутрь – поздороваться: “Привет, дочка! Или сын?” Судя по размеру попы, дочка.
А назвать как? Так, Алексей Анатольевич, овраг обходить будем или вдоль берега переться? А давай!
Ну-ка? Сейчас-сейчас… Сейчас… Вроде держит лёд.
Молодой лёд крепкий. Мелкокристаллический. Это к весне вырастают кристаллы льда – шестигранные, словно карандаши, столбики. Тоже шестигранные.
Те же водородные связи. Весной на такой лёд не встать – распадётся со звоном, будто люстра хрустальная. В магазине на Шолом-Алейхема видели с Зосей такую – вся из висюлек, с такими смешными острыми кончиками. Рукой провести – звенит-звенит. Красиво. Никогда такую не видел. Зося хотела купить – может, через полгода. Привезём в Залесск.
Не знаю, вроде ж Сова обещал, что квартиру дадут.
Письмо прислал. Молчит, как сова, да всё понятно. Не полетела Лунная ракета. Нехорошо. Такая большая. Такая… Мечта. Толком рассказать нельзя.
И по телефону нельзя. Вроде движки в рассинхрон, судя по “в нашем ДК народный оркестр всё вразнобой играет”. Ушла «за бугор». Жалко. Там ребята рубятся, а я здесь… Окуньки. Окуньки подо льдом.
Сантиметра полтора лёд, не толще – а в тулупе такого дядю держит. Так, не поскользнуться. А то никакие валенки не спасут.
Шаг-шаг, шаг-шаг. Хорошо шагается. Только холодно. Камыши жёлтые, мороз белый, небо голубое-голубое, а у горизонта – молоко светится. Это снег вьётся – мороз воду выжимает из атмосферы. Вон как пляшут искры в воздухе – морозно. Очень морозно. Так… Всё это замечательно, но в балочке надо подзадержаться. Тулуп расстёгивать не хочется, но надо. АКМС на шею, овчинные рукавицы в зубы, пуговицы расстегнуть, пока руки не заледенели. Пар. В детстве все мальчишки писают фигурно – по снегу подписи. Пацанская забава. Девочки так не могут. Это точно. Чёрт, какой ветер. Пальцы заледенели сразу. Согреть. Согреть дыханием. Пальцы красные. Сначала застегнуть. Рукавицы упали. Хорошая штука – АКМС. Десантный вариант. Любимая штука. Злое, умное железо – так Вяйнемёйнен пел? Это где же? Как раз в следующем заливчике – во-о-он там, за следующим овражком. Ну да, точно. Сейчас дошагаю.
Шаг-шаг-шаг-шаг. “Железный шлем, деревянный костыль, домой король возвращался с войны”. Точно. Здесь. Прошлым апрелем как раз отсюда щучку подбил очередью. У поверхности ходила, серо-жёлтое перо показывала, икрянка. Андреев тогда не поверил, всё руками размахивал: “Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!” Килограмма на три. Хорошая щучка. У самого берега – мальками обжиралась в заливчике. Очеретня тоже глаза выпучил. А, да. В Кирге тогда тоже смешно получилось. Две щучки за неделю из АКМСа. Потом, когда клеща нашли, не смеялись. Ну да, угораздило. И не заметил, как он на макушку сел. Фуру снял, чтобы по кустам не цеплялась. Красный стоит весь белый, не ожидал, как доставать, – трясётся, что энцефалитник попался. В зеркале даже видно было шишку. Раздулся, насекомая скотина. Красный придумал гитарной струной-леской – вывинчивать. Подвязали-резанули по мясу. Кровь свистнула только так. Ну да – артериальное давление. Атмосферу превозмогаем. Как там Бендер шутил, что на него давит атмосферный столб? А тут наружу брызнуло. Надо перечитать.
Как же солнце светит… Левой щеке тепло, правую скулу сводит льдом. Щека свежебритая задубела. Оно, конечно же, лучше бы не бриться, но не по уставу. Странная штука этот устав. Громкие слова – закон для мужчин. А по делу – посмотришь – детский сад какой-то. Всё расписано, всё продумано, понятно, кому козырять, с кого спрашивать. И не парься. Миллионы мужиков – а за них всё продумано. Удобно. Даже умирать просто. Как у “белоцерковников”. Шаг – лейтенант, шаг – майор, шаг – куда-нибудь в Краснодар-Ставрополь – и на подполковничий пенсион. Жизнь – мечта. С виду армия, армия, а так – инфантилизм сплошной. Толпы мужиков. Ну да, война, конечно. Только вот войну не кадровые вытягивают. Бабы вытягивают тыловые. Да те, кто кишки наматывает добровольцами, – хоть кадровый, хоть из тыла.
Шаг-шаг-шаг. Да, давление. Давление. Как его держать – при таких деформациях нержавейки при водородных температурах? А кислород? Раньше понятно – паронит или графит, а на кислороде органику нельзя, графит нельзя. Надо что-то инертное, стойкое при таких температурах. Эх, плохо учил химию! Если бы был какой-то пластик, какой-то полимер, чтобы стойкий и пластичный да на жидком водороде – тогда и температурные мосты можно было бы переделать по-другому. Попроще, да и подрывать на расход надежнее. А так, получается, у нас водорода-то толком и нет. Керосина не хватило. Тяга не та. Американцы смогли сделать движок на кипящем водороде, а у нас… Водород нужен. Водород. Водородные технологии. Это не кислород, это другое. Это совсем-совсем другое. А без движков, без насосов, без нужного вакуума никак. Две красавицы за бугор ушли. Должны же сделать! Должны…
Шаг-шаг-шаг-шаг. Никак. Тамара. Тома-Тома. Глазища. “Мне больно, Алёша”. Да… И Зося. Не “и”. Просто. А Томка – где? Уже у Зоси ребёнок. Наш. В Зосе. Живой такой, шевелится, живот растягивает. А вечером – сборище. Мыш затеял. Ему всё Вари мало. Варя хорошая. Танцует хорошо. Грудь маленькая, да. Перед глазами фигура. Всегда так – чужая женщина перед глазами. Всегда новая, неизвестная, тянет. Видна вся. До ямочек на попе.
Ну да… Ходуном. Мыш бесится, с цепи рвётся. Сам не знает, чего хочет. А сам-то знаю, чего хочу? Так… Вроде щёк не чувствую. Растереть. Растереть. Не стоять, растереть. Вода на овчине. Конденсат. Много надышал, как у тех чукчей? Не помню. Забыл – куда там Алитет уходил в горы! Чёрт, забываю такие вещи. И там женщины… Да. Вовочка говорил, что заведующая почты подружек позовёт. Какие они? Новые. О чём? Как пахнут? Как дышат? Ну да, Зося. Зося, конечно. Женское тепло самое лучшее для замороженного солдата. Так, говорят, немцы в лагерях экспериментировали. Согреться… Согреться. Быстрее, быстрее шагать.
Идём, Алексей Анатольевич, граница у нас большая. Граница – думал, другая. Особое место. Совсем не особое. Такая же река. Такой же камыш. Такая же трава. И вода, и небо, и свет с неба. Снег ложится одинаково. И холодно одинаково. Вон там, за рекой – только там уже другой народ. Другие люди. Другой язык. Кто вы суть люди? Так в летописях писали? Суть люди. Есть люди. Не просто один есть. А много когда – суть. Всё-таки старый язык – он точнее был. Наверное, потому что молодой язык – говорили-обозначали, а не забалтывали. Кто вы суть люди? Суть. Изнутри. На самом деле. А не снаружи – просто посмотрел, какой есть. Существует. Ты объясни, что за суть у тебя внутри. Что за племя вы суть. А коммунизм? Какое там племя будет? Чтобы растопить шапку Килиманджаро и послать луч к туманности Андромеды? Как там у Ефремова: “Женщина увидела перед собой что-то, встала, её глаза сияли”? Не помню на память. А Мвен Мас – он всё хотел женщину на другом конце Вселенной найти. Рядом никак. Видно, что-то не так с ним. Женщина женщиной пахнет. Кожа тёплая. Маленькие пупырышки, если замёрзнет. И гладкая-гладкая, нежная-нежная кожа. И вздох “ах-х-х”. Когда ты – внутри. Тепло, горячо, и навстречу – движение – и разноцветные глаза. Какие глаза ты хочешь увидеть, Эл? Чьи глаза? Карие, синие или разноцветные? Ресницы. Сумасшествие. Насквозь, навылет. Сладость по всему телу. Подружки? Какие они – вечерние? Обтянутые водолазками, надушенные, пушистые? Или смеяться будут? Или стонать? Зося-Зося… Зосе рожать уже скоро. Домой надо, назад поворачивать.