Это мои сёстры… один взгляд на их измученные детские лица… вывел меня из равновесия. Казалось, что это выбило меня из колеи ещё больше, чем, собственно, тот факт, что они клоны. Что они прошли, прежде чем… их взяли в семью? Или это другие девочки? Такие же, как они, но другие?
На одной из фотографий стояла буква «Г», на другой «Д», да только что это значит, я понять не мог.
Это значит «Годен» и «Доработать». «Н» — «Не годен», «П» — «Прекращён». Обозначения на каждом объекте о его дальнейшей или текущей судьбе. Но есть и ещё одна буква.
Какая?
Я не удивился, когда голос преподал информацию, которую не мог знать. Я вообще, кажется, уже ничему не мог удивиться. И ошибся.
Обернись.
Я обернулся и увидел ещё одно фото, которое было приклеено к зеркалу, хотя раньше его там не было. Медленно подошёл и оторвал от зеркальной поверхности, после чего присмотрелся. На меня смотрело лицо озлобленного парня. Он глядел в объектив, но, в отличие от всех остальных, не выглядел сломленным. Уставшим, побитым, голодным и потрёпанным, но не сломленным, с каким-то упорством во взгляде. Виднелась в нём какая-то уверенность и ненависть.
«В-Д-00004» «Л» — вот что было на фотографии.
А мой взгляд сам собой перебегал с лица на фотографии на лицо в отражении, и в голове рос какой-то эмоциональный вакуум. Шок, который всё сильнее и сильнее охватывал сознание, от чего, казалось, я лишался возможности хоть как-то адекватно реагировать на безумное происходящее.
Ещё одна буква:
«Л». Значит «Ликвидирован».
Глава 230
Я не мог оторвать взгляда от фотографии, на которой был изображён всё тот же я, но совсем ещё молодой, ребёнок, совершенно худой. И его взгляд, мой взгляд, совсем… странный, какой-то не такой, словно я смотрел в глаза не ребёнку, а взрослому. Он сильно отличался от других детей на фото.
А в голове крутилась мысль, словно заевшая пластинка, что мои сёстры и я — мы были лишь проектами, которым удалось вырваться из какой-то там тюрьмы, где проводили опыты. Эта мысль… вызывала пустоту и чувство нереальности, непринадлежности к миру, будто ты проснулся и не можешь понять — спишь или нет. И чем сильнее я над этим задумывался, тем хуже и оторваннее от настоящего мира себя чувствовал. Ведь мы были одни из… Скольких? Сотен детей? Тысяч? Скольким повезло так же, как и нам? А что с остальными? Что с остальными детьми, которые там были? Практически моими сёстрами и братьями?! Куда они делись?!
Но я знал ответ. По крайней мере, я знал, куда дели большую часть. И не думаю, что многим повезло так же, как и нам.
Хуже было то, что я чувствовал, как мир вокруг потерял свою значимость. Что-то безвозвратно щёлкнуло в мозгу, будто теперь ничего вокруг не будет прежним.
Я невольно посмотрел на свои руки — сжал их, разжал, пытаясь почувствовать хоть что-то, но… я ведь программа, да? Самоосознанная программа, способная к самоидентификации. Даже моё мышление сейчас — результат заложенной программы, направленной на какие-то определённые действия. Мои чувства — лишь заданный код, который корректирует направление. Желания и вера во что-то — код. Даже реакция на всё — тот же код. Считай, искусственно заложенные импульсы, которые вырабатывают определённые гормоны, заставляющие меня поступать именно так, а не эдак. Всё это было заложено изначально.
Я просто фальшивка, пародия на человека, с которого был скопирован.
Получалось, что мой ум, знания, чувства, да всё моё сознание — это всего лишь заранее записанные в мозг данные. Все мои навыки: от умения запоминать информацию до планирования и любви к тактике — лишь заранее заложенная информация и последовательность действий, как в обычной компьютерной программе. Это даже не моё, это… мне дали, просто было изначально. А я даже палец о палец не ударил. Все мои особенности, все они лишь… фальшивка. Как и я сам.
Такое можно воспринять спокойно, когда наблюдаешь со стороны, но осознав, что ты сам чьё-то гениальное изобретение, становится… странно. Будто всё потеряло значение и теперь тебе не хочется ничего, кроме как прижаться к стене и умереть. Или это тоже программа? Или то, что я думаю, что я программа — часть программы? Или это часть программы, которая думает, что часть программы — это программа для программы?
Что я вообще такое и где реальный?
Есть реальный я? Нет, я есть, но это не я. Я просто… ликвидирован. Меня… ликвидировали?
Первый вопрос, который посетил меня, был настолько банальным, насколько спрошенным с обидой и какой-то болью, свойственной лишь детям, когда они спрашивают, почему именно с ними обошлись так несправедливо.
За что?
Почему меня единственного… ликвидировали? Ни на одной фотографии нет, а на моей есть.
А ты действительно хочешь это знать… брат?
Но ты ведь не моя сестра, верно?
Как сказать… Мы все здесь сёстры и братья.
Тогда может ответишь, почему на моей фотографии стоит «Ликвидирован»?
— А нет-нет-нет, стоп, детки, куда вы поспешили? — раздался раздражающий голос Ишкуины из коридора.
Это было подобно бензину, который вылили в костёр — во мне вновь мгновенно вспыхнула ярость. Она словно пришла на смену растерянности в попытке не дать моему собственному сознанию подойти к краю, как это было на перевале, окончательно потерявшись в самоопределении. Она затмила собой всё, даже чувства. Казалось, что теперь эта ярость и есть смысл моей жизни. И если я сорву злость на потаскухе, то смогу избавиться от всего того дерьма, что начинало копиться во мне, как ошибка в программе. Сорву злость, которая и была словно накапливающейся ошибкой. Отчищу себя от них…
Я сразу посмотрел в ту сторону, откуда донёсся голос Ишкуины, едва сдерживаясь, чтоб сразу не броситься туда. Вместо этого медленно, держа пистолет наготове, двинулся по коридору по направлению к голосу, который услышал. Мне плевать, сколько придётся бродить по этим бесконечным коридорам. Главное — достать Ишкуину. Достать эту суку и отправить в ад на встречу со всеми теми, кого я уже отправил туда.
Подойдя к углу, я замер. Осторожно выглянул из-за угла и увидел эту блядь. Она сидела на… кровати. Здание снова сменилось, и теперь передо мной была не кухня, а спальня. И там была Ишкуина. Слишком спокойная, но…
Что-то не то. Программа говорит, что-то не то. Нет, я говорю, это мои мысли. Нет, это мои мысли, прописанные программой. Я программа. И я хочу убивать. Это не моё желание. Это всё программа…
И всё же требуется осторожность, да?
Да.
Я медленно вышел из-за угла и направился к спальне, держа её под прицелом. Одно движение, и Ишкуина отправится в ад. Но… что-то не то. Даже охваченный яростью и желанием делать больно этой последней бляди, я чувствовал это. Программа чувствовала это, а я чувствовал ярость.
— Ты же хотел узнать, кто ты, верно? — спросила Ишкуина спокойно, переворачивая листы в папке и что-то читая. — Ты хотел знать правду.
— Ты знала? — мне с трудом удавалось говорить, так как от ненависти у меня буквально свело скулы, и челюсть едва разжималась. Хотелось сомкнуть их на её горле.
— Скажем так, поняла при поцелуе.
— Кровь, — мгновенно догадался я. — Ты вампир?
— О, так ты знаешь об этих сосущих ублюдках, — хмыкнула она, не смотря на меня. — Нет, не вампир. Но тебе очень интересно, что я задумала, не так ли?
— Я убью тебя, — прохрипел я.
— Да-да, убьёшь, — Ишкуина подняла глаза. — Но всё же ты хочешь знать окончательно, что же произошло. Я вижу это в твоих немного безумных яростных глазах. Поняв, что ты ненастоящий, ты начинаешь саморазрушаться, верно? Не понимаешь, где заканчиваешься ты, а где начинается заранее записанная программа, которая должна быть активирована. Мысли путаются, ты ищешь в каждом своём действии не своё реальное желание, а задачу. Готов узнать, что произошло, в конце концов, с тобой?
— Что? — спросил я. Я хотел узнать. Зачем? Потому что… я хотел узнать. Потому что хотел узнать, хотел, потому что… я хочу правду.
— Иди сюда, — поманила она меня пальцем.
Всё так же не снимая пальца с крючка, я сделал несколько осторожных шагов к ней и подошёл к границе, где коридор входил в комнату. Остановился.
— Ты так и будешь стоять в проходе? — поинтересовалась Ишкуина.
Она выглядела совершенно иначе. Ишкуина была… серьёзной. Абсолютно серьёзной, хотя я просто не мог себе этого представить.
— Или мне отойти назад?
— Говори, — процедил я, сдерживая ненависть. — И я вышибу тебе мозги.
— Или?
— Нет или, Ишкуина. Но твоя смерть может быть быстрой, а может быть медленной. Выбирай.
— Я выберу медленную, — отозвалась сука. — У меня в кармане диктофон, и я сейчас медленно его достану. Хорошо?
— Зачем?
— Запись проиграть. Диалог, — ответила она спокойно. — Я достану?
Я… даже не знал, что ответить.
— Ты Ишкуина?
— Да, — улыбнулась она уже знакомой мне улыбкой, чем сразу же убедила меня в своих словах. Так могла улыбаться только Ишкуина. — Я достаю?
— Доставай, — махнул я немного стволом.
Очень медленно, буквально двигаясь по сантиметрам, она опустила руку к брюкам, после чего достала оттуда прямоугольный старый, ещё на плёнке, магнитофон. Я такие разве что по телевизору видел в старых фильмах про детективов.
— Я сейчас нажму кнопку проигрывания, но перед этим хочу спросить — что ты чувствуешь? — её хитрый взгляд, казалось, заглядывал в сам мозг, где всё пульсировало.
— Что я чувствую? — переспросил я.
— Да, чувство. Какое в тебе чувство сейчас?
Думать несколько раз мне не пришлось, потому что чувством, которое меня поглотило и теперь буквально вырывалось наружу, была…
— Ярость. Я чувствую ярость по отношению к тебе, тупая ты сука.
— Тогда сюрприз, колокольчик! — радостно ответила она и…
Меня будто ослепило вспышкой фотокамеры.
— Замри!
На мгновение перед глазами что-то ярко вспыхнуло, и я почувствовал странное ощущение во всём теле. Ярость не спала, нет, но… мои конечности словно налились свинцом. А в самой голове появился страшный звон, который… который усиливался… я начал что-то вспоминать. Словно что-то давно забытое, только это были не мои воспоминания. Это были… инструкции. Это были инструкции… Много инструкций и руководств, это были… это… я вспоминал навыки, движения, я… я… какого… что…