— Что тут произошло?! — гневный возглас заставил папеньку остановиться.
Я обернулась, увидела диара, спрыгнувшего из седла на мостовую, и снова спрятала лицо за ладонями. Мой жених стремительно приблизился к нам, сунул отцу букетик, который держал в руке, и, взяв меня за плечи, развернул к себе.
— Что произошло? — повторил вопрос диар в воцарившейся тишине.
— Ваше сиятельство, покушение, — опередил всех тот самый мужчина, который вытащил меня из-под колес. — Экипаж несся на агнару. Думаю, целью было не сбить ее, но унизить, потому что брызги из-под колес летели во все стороны. Но агнара замешкалась, и едва не попала под копыта лошадей. Я попытался помочь, но рывок вышел слишком сильный, и девушка упала в лужу.
— Кто посмел? — ледяным тоном спросил д’агнар Альдис.
— Агнара Керстан, — подсказал инар Рабан. — Ее карета.
— Ясно, — только и сказал диар. После обнял за плечи, совсем как папенька несколько минут назад, и повел к портняжной мастерской. — Идемте, дорогая, вам надо успокоиться и привести себя в порядок. Об остальном думать не стоит, это моя забота.
В мастерской д’агнар Альдис передал меня в руки инара Рабана, и он увел меня во внутренние помещения. Здесь меня вновь передали, но уже на попечение горничных. Вскоре принесли таз, ведро с горячей водой и кувшин. Смыв грязь, я переоделась в новое белье, которое мне успели найти, мое было насквозь мокрым. Затем надели готовое платье похожего светло-зеленого оттенка, но оно уже не порадовало меня, как не порадовала и новая шляпка. Настроение было безвозвратно утрачено, и обида душила с новой силой.
Лицо опухло от слез, влажные волосы расчесали, заплели косу и скрутили ее на затылке, от прежней кокетливой прически не осталось и следа. Но все это было мелочью по сравнению со словами злой женщины, не выходившими из моей головы. В чем я провинилась перед ней? В том, что выхожу замуж за хозяина всего диарата? Так не я уговаривала его вести меня под венец, не умоляла наряжать, не упрашивала инара Рабана шить для меня наряды. Так в чем же моя вина?
Вспомнились папенькины предупреждения о злых языках, но я не думала, что столкнусь с людской подлостью так быстро. Это невозможно удручало, и теперь являться на бал, который собирался дать в честь нашей помолвки диар, было совсем страшно. Что ждет меня там? А если я оступлюсь в танце, они будут смеяться в голос? Тыкать пальцами? Или же сразу закидают камнями? Ох, как же все это неприятно и тяжело…
К папеньке и своему жениху я выходила задумчивой и хмурой. Мне хотелось вернуться домой под защиту родных стен, где есть близкие мне люди, которые любят меня просто за то, что я есть, и которых я люблю всей душой. Город мне больше не нравился. И хоть я понимала, что это простое малодушие, но пока ничего не могла с собой поделать.
Стоило мне появиться в кабинете инара Рабана, где находились мужчины, как диар поднялся со своего места, жестом остановив моего родителя, подошел ко мне, взял за руку и поднес ее к своим губам, не сводя взгляда с моего лица.
— Вы очаровательны, агнара Флоретта, — сказал он, а я… я взяла и расплакалась с новой силой, надрывно всхлипывая, как малое дитя. Стыдилась ужасно своего поведения, но остановиться не могла. Мой жених поджал губы, о чем-то думая, после обернулся к папеньке:
— Агнар Берлуэн, не будете ли вы столь любезны и не попросите инара Рабана, чтобы он распорядился насчет успокоительного чая?
— Конечно, — с небольшой заминкой ответил папенька. Он снова посмотрел на меня и покинул кабинет.
— Присядем, — сказал д’агнар Альдис.
Он подвел меня к месту хозяина кабинета, усадил за стол, сам обошел его и придвинул стул к противоположной стороне стола. Сел, протянул руку и накрыл ладонью мои пальцы, чуть сжав их. Сейчас я даже порадовалась, что уже красная от слез, и диар не видит, как в очередной раз смущаюсь.
— Флоретта, — заговорил он мягко, словно разговаривал с маленьким ребенком, — вы умная девушка, в чем я имел удовольствие убедиться. То, что произошло, крайне неприятно, и основная часть вины за это лежит на мне, но ни в коем случае не на вас. Мне стоило подумать о возможном исходе и быть с вами с самого начала. Однако я не смогу находиться рядом с вами постоянно, и вам стоит научиться противостоять нападкам. Однажды они сойдут на нет, но вы не можете не понимать, что сейчас у вас появится много завистников. Будут и те, кто поспешит подружиться с вами, и все-таки от недалеких и злых людей одно мое заступничество вас не укроет. Учитесь держать лицо, даже падая в грязь. Помните, что это не вы испачкались, грязью окатила себя недостойная женщина, позволившая себе столь грубый выпад. Вы понимаете меня?
Я кивнула и шмыгнула носом.
— Отчего вы столь безутешны? Из-за ее слов? Их слышали и мне уже передали. Вам обидно?
Я снова кивнула, потом подняла взор на диара и протяжно вздохнула.
— Вас гнетет что-то еще?
И снова я кивнула, судорожно вздохнула и прошептала:
— Платье…
— Флоретта, вам жаль вашего платья? — мужчина иронично улыбнулся. — Нарядов у вас будет, сколько пожелаете.
Я отрицательно покачала головой.
— Мне так хотелось, чтобы вы увидели меня такой, какой я выезжала из дома. Вы желали видеть достойную вас женщину, а я опять некрасива, уже никакой наряд не сможет украсить этого зареванного лица.
— Так вы хотели понравиться мне? — диар улыбнулся и опять сжал мои пальцы. — Поверьте, Флоретта, я и в вашем ужасном мышином платье считал вас достойной себя, и ваше заплаканное личико не делает вас менее достойной. Однако признаться, мне приятно, что вы думали о том, чтобы произвести на меня приятное впечатление. Особенно, памятуя о ваших страхах. Поверьте, дорогая невеста, вы уже это сделали одними только словами. Вам легче?
Я выдавила жалкую улыбку. Сиятельный диар приподнялся, притянул к себе мою руку и поцеловал ее.
— Сейчас вы выпьете чаю, чтобы окончательно прийти в себя, и я провожу вас до вашего поместья. Думаю, на дальнейшую прогулку вы сейчас настроены меньше всего, — сказал мужчина, отпуская меня и поднимаясь со своего места.
В дверь как раз постучались, и д’агнар Альдис позволил войти. Передо мной появилась чашка с успокоительным чаем. В кабинет вошел папенька, оглядел меня и удовлетворенно кивнул сам себе. И как только я ополовинила чашку и отодвинула ее от себя, сказав, что больше не хочу, мы покинули мастерскую инара Рабана, а после и Кольберн. Его сиятельство ехал на своем красавце-жеребце рядом с нашей коляской. На нас кидали любопытные взгляды, задерживаясь на мне, и я поняла, что отныне стану излюбленной темой для обсуждений. По крайней мере, пока ко мне не привыкнут.
ГЛАВА 5
— Флоретта!
— Фло, сестрица!
— Фло-капуша!
— Мы едем к диару, мы едем к диару!
— Дочь!
— Иду я, иду, — проворчала я, глядя на свой видавший виды саквояж.
Еще раз перебрала в уме, что мне может понадобиться, пока мы будем гостить у моего жениха, вздохнула и вручила саквояж Эггеру, не желавшему наслаждаться покоем. Однако не успел старый привратник покинуть моей комнаты, как в дверь вошел сам его сиятельство. Одарив меня строгим взглядом, он осведомился:
— Все взяли, что хотели?
— Кажется, да, — я кивнула.
— А комод?
— Комод? — опешила я. — Зачем комод?
— Вы собираетесь уже целый час, — невозмутимо ответил д’агнар Альдис. — За это время можно было погрузить всю мебель из вашей комнаты на телегу, однако я вижу один полудохлый саквояж. И потому я любопытствую, возможно, было бы проще просто забрать весь комод, и вам не пришлось бы весь этот час решать, что вам понадобится в моем поместье, где все необходимое давно приготовлено и ждет вашего появления.
— Вы не могли предусмотреть всего, ваше сиятельство, — скромно потупившись, ответила я.
— И что же я мог не предусмотреть, когда третьего дня получил от вас список, способный поспорить своим содержанием с перечнем приборов в королевском обеденном гарнитуре? — в холодных и вечно равнодушных глазах мелькнула ирония, тут же растворившаяся за вежливым любопытством.
— Возможно, я что-то упустила, — уклончиво произнесла я.
Диар указал мне взглядом на дверь, пропустил вперед и окликнул Эггера:
— Милейший, остановитесь. Подайте-ка мне этот пыльный мешок. Да-да, это недоразумение с громким названием «саквояж».
Старый привратник вернулся назад, подал диару мой саквояж, и его сиятельство, подобно обычному грабителю с большой дороги, открыл его и сунул внутрь свой не в меру любопытный нос.
— Итак, — начал он, — дюжина носовых платков… Что еще? Гребень без двух зубцов… пудреница. Пустая? — на меня воззрились с недоумением.
— Там зеркальце, — пролепетала я.
— Зеркальце? — переспросил д’агнар Альдис.
— Оно красивое, — я смущенно потупилась.
— Хм… — подвел итог нашей беседе диар и продолжил возмутительный досмотр моих вещей. — Старый штопаный плащ. Тоже ваш любимый?
Признаться, сама не знаю, зачем его взяла. Скорей по рассеянности, однако теперь я чувствовала необходимость отстоять несчастный плащ, но…
— Отдайте собакам на подстилку, — мой плащ полетел в руки Эггера. — Платки туда же. Это что? — диар вдруг забрал обратно плащ и платки, запихнул их обратно, захлопнул саквояж и вручил его привратнику. — Все сжечь.
— Сжечь? — уточнила я, получила в ответ величественный кивок и пришла в крайнюю степень возмущения. — Ваше сиятельство, я против! Это мои вещи, и я…
Не произнеся ни слова, диар снова забрал саквояж у Эггера, добыл из него пудреницу и вручил мне.
— Вот ваше красивое зеркальце, такого в перечне точно не было. Так и быть, я готов с ним жить под одной крышей. Остальное сжечь.
— Д’агнар Альдис!
— Агнара Берлуэн, не испытывайте моего терпения, — сухо ответил мой жених. — Вы и так издевались над ним целый час. Прошу.
Мне подставили локоть, собственноручно водрузили на него мою ладонь, накрыли второй сиятельной дланью, чтобы не вздумала сопротивляться, и самым возмутительным образом утащили вниз, где меня уже ждала моя родня. После едва ли затолкали на Золотце и объявили поистине королевским тоном: