бы помочь с устройством Арти, даже отправить моих сестре в пансион, но никто не обязывал вас выкупать наши земли, платить за ремонт особняка, нанимать прислугу.
Диар молчал. Он смотрел на меня, не отрываясь, и взгляд его, вдруг зажегшийся лихорадочным блеском, метался по моему лицу, то останавливаясь на губах, то поднимаясь к глазам, и тогда мне мерещилась затаенная мука, словно Аристан боролся с собой.
— Арис… — прошептала я.
Он тряхнул головой и слегка нагнулся, приближая свое лицо к моему.
— Милая, — наконец, заговорил супруг, — прошу вас не сомневаться ни в моих чувствах к вам, ни в добром отношении. Меньше всего на свете, я желаю причинить вам зло. Да, у меня были свои мотивы жениться на такой, как вы, и я безумно рад, что, не найдя невесты, соответствовавшей моим требованиям, среди менее знатных семейств своего диарата, заглянул в перепись и обнаружил род Берлуэн, где нашлась девушка, которая составила мое счастье. Счастье, Флоретта. Помните об этом. И как бы я ни хотел именно такого брака, о котором говорил вам в начале нашего знакомства, я не смог устоять перед очаровательной дикаркой.
— Однако при иных обстоятельствах вы могли пройти мимо и не заметить меня, — от сознания этого стало горько, и я невесело усмехнулась. — Разумеется, я видела вашу первую невесту и помню удивление лакея при взгляде на меня, и слова государя тоже не забыла.
— А я забыл, — негромко ответил Аристан. — Всё забыл. Всё и всех, Фло. И готов вызвать на поединок каждого, кто посчитает мою жену дурнушкой. Да, когда-то я бы мог не заметить вас, но это стало бы роковой ошибкой, самой большой глупостью в моей жизни. Блистательные красавицы не дали мне и доли того, что я получил от моей маленькой перепуганной дикарки в мышином платье. Помните об этом, дорогая, помните и не сомневайтесь во мне. Я честен с вами…
— Но так и не назвали тех самых иных обстоятельств, которые толкнули вас на поиски супруги не в столице, а в своем диарате, среди обедневших дворянских семейств.
— Те обстоятельства… — Он поджал губы и некоторое время смотрел мимо меня. Наконец, снова встретился со мной взглядом и медленно, словно слова давались ему с трудом, произнес. — Однажды… однажды я расскажу вам обо всех обстоятельствах. Дайте мне немного времени, и я откроюсь вам. Но… Фло, прошу вас, не доверяйтесь моему племяннику и не задавайте ему вопросов. Я не уверен, что Эйн ответит вам так, чтобы вы поняли. Прошу вас набраться терпения и не сомневаться во мне. Пожалуйста, душа моя.
И я согласилась. Слова супруга звучали так искренне, а я так не хотела терять того Аристана, который был открыт только мне…
— Я подожду, — тихо ответила я. — Только… Арис, ваша тайна? Она… ужасная?
— Для меня — да, — усмехнулся диар и взмолился. — Не торопите меня, Флоретта, прошу вас!
— Да, конечно, — рассеянно кивнула я. — А… Вы… Вы вправду меня…
— Порой мне кажется, что вы моя первая настоящая любовь, — ответил он, поняв, о чем я хочу спросить. — Клянусь вам, мои чувства искренни. В них нет лжи.
— Ох, Богиня, — всхлипнула я и потянулась к нему.
Ладони накрыли плечи диара, скользнули выше, пальцы зарылись в его волосы, и руки Аристана сошлись на моей талии. Он крепко прижал меня к себе и прошептал, почти касаясь губ:
— Верь мне, мне так это нужно.
— Да, — ответила я. — Как я могу не верить тому, кого полюбила всем сердцем?
— Фло, — мое имя сорвалось с уст его сиятельства стоном, и он поймал меня в ловушку упоительного поцелуя.
Вскоре диар проводил меня до моих комнат. Там уже разместились портной и его подручные. На удивление, я увидела, что приготовили они не один, а два наряда. Я обернулась к мужу, он улыбнулся и мягко подтолкнул меня к инару Рабану. Мастер сиял, как солнечный диск, однако в глазах его застыло ожидание, и, поведя рукой, словно волшебник, портной воскликнул:
— Р-раз!
И покровы упали с нарядов, которые успели натянуть на манекены…
— А-а-а… — протянула я и закончила. — Ох.
Иных слов у меня не нашлось. Я ожидала бальное платье, возможно, невероятно богатое и неимоверное красивое. Но… это были костюмы, приготовленные для маскарада, и не просто костюмы. Парный наряд для меня и моего супруга. Потому-то он и смотрел на манекены, скрытые с неменьшим любопытством, чем я.
— Ну? Ну?! — нетерпеливо воскликнул инар Рабан, воздевая руки и топнув ногами. — Душа моя, вы убиваете меня молчанием!
— Невероятно, — прошептала я, подходя к серебристому платью непривычного кроя. — Это же…
— Покровительница Данбьерга, — подсказал мне Аристан. — Кем же еще быть диаре?
— Та самая? — все так же шепотом спросила я. — Дева, явившаяся из вод реки Риет?
— Да! — вскричал в экзальтированном восторге почтенный мастер. — Языческое божество, которое святоши назвали девой. Вы, душа моя, вы! О, сколько же я не спал ночей, изобретая этот фасон! Сколько сил и сердца я вложил в него. Я видел вас, как наяву, и думал о вас, как о Кадале. Вы моя Кадала, ваше сиятельство. Вы моя богиня!
— Но-но, инар Рабан, — усмехнулся диар и указал на второй костюм: — Богиня моя. Однако, так и быть, я не буду мешать вам ей поклоняться.
— Вы всегда были черствым, ваше сиятельство, — отмахнулся от него портной и снова повернулся в мою сторону.
А я не видела никого и ничего, обходя по кругу манекены. Признаться, получив отказ от мужа в своем желании выбрать себе костюм, я подумала, что маски будет вполне достаточно, особенно с новым платьем, которое придумали для меня супруг и инар Рабан. Теперь же… Теперь же я не могла оторвать глаз от нарядов, достойных настоящих Кадалы и Дольгрэма.
Думаю, стоит немного рассказать об этих героях легенд и сказаний. Инар Рабан был прав, надеюсь, Мать Покровительница простит меня за мое святотатство. Кадала и Дольгрэм действительно пришли еще из языческих сказаний и были божествами, которым поклонялись жители Данбьергских земель еще до воцарения культа единой Богини. Впрочем, тогда и Данбьерга, как такового, не было. В те стародавние времена здесь находилось Дангарейское княжество, чьи жители почитали своих собственных богов, главными среди которых была эта пара.
Это уже после, когда Мартейд Святой прошел по этим землям, объединяя их под своей властью и насаждая веру в Мать Покровительницу, священники, столкнувшись с нежеланием местных жителей забывать своих богов, включили их в собственные легенды, превратив богов-супругов в брата и сестру. Однако это вызвало мятеж, и родство Кадалы и Дольгрэма стало более дальним, а после и вовсе они превратились в пречистую деву Кладитту и святого мученика Данбьерга, имя которого получил диарат. И все же наши предки не позволили угаснуть памяти, пронеся старое верование через сказание.
И гласило оно о том, что давным-давно, когда по земле еще ходили сказочные существа, и богов было встретить также легко, как нынче соседа, несла свои прозрачные воды река, властвовала на которой юная светлоокая богиня Кадала. Однажды ее брат Ветер подарил Кадале желудь. «Теперь ты не будешь так одинока», — сказал Ветер сестре. — «У тебя появится тот, кто всегда будет ожидать твоего возвращения». Кадала напоила сухую землю чистой речной водой, и из желудя вырос прекрасный дуб. Он нашептывал реке разные истории, веселые и грустные, пел песни, дарил ей тень, и когда тосковал, бросал в воду листья, и Кадала возвращалась, чтобы утолить его печаль и вновь напоить корни, чтобы увидеть, как красив зеленый дуб.
Но однажды к реке пришел злобный Муль — неопрятное существо с отвратительным характером. Если верить преданиям, он пакостил всем, как только мог, насылал болезни и неприятности. Однако вернемся к легенде. Муль стал бросать в реку камни, мутить воду. А когда со дна поднялся ил, Муль начал колдовать, желая уничтожить реку, превратив ее в топкое болото. И тогда дуб выпустил из земли корни, бросившись на спасение Кадалы. Он исхлестал и изранил Муля, и тот обозлился. Гадкое существо иссушило корни и поломало ветви, уничтожив дерево. И когда вернулась Кадала, она обнаружила верного друга мертвым.
Сбросила она тогда со своих плеч речные воды и вышла на берег, обернувшись девушкой в серебряном одеянии. Долго плакала она над погибшим дубом, орошая его слезами. «Зачем мне жить, если нет со мной рядом любимого друга?» — вскричала Кадала. Тоска и боль утраты оказались столь сильны, что она легла рядом с мертвым дубом, и солнце опалило нежную кожу своим жаром, высушивая водную богиню. И вдруг на нее упала тень, закрывая собой от солнечного жара. Открыла глаза Кадала, а над ней возвышается прекрасный юноша в зеленой одежде. «Зачем ты вернула мне жизнь, если со своей прощаешься?» — спросил он. Кадала обернулась и увидела, что дуб ее исчез. Так возродился Дольгрэм в теле молодого мужчины.
Долго влюбленные нежились в сладких объятьях, радуясь тому, что снова могут быть вместе. А после Дольгрэм превратил пустую землю в цветущий край, чтобы сочная зелень радовала глаз его любимой, взрастил пышный лес, чтобы она всегда была укрыта от солнца, а Кадала щедро напитала землю водой и в реку уже не вернулась, желая навсегда остаться рядом с любимым. Они стали хранителями земель, оживленных ими, оберегая тех, кто поселился на них, от бед и горестей.
Если кому-то нужна была помощь двух божеств, то люди шли к алтарю, стоявшему в лесу на берегу реки, и оставляли там подношения, молясь о своих нуждах. Говорили, что Кадала особо покровительствовала влюбленным девушкам и берегла мир в домах замужних женщин. А Дольгрэм помогал заблудшим найти дорогу к дому, где их ждет любящее сердце, покровительствовал воинам, защищавшим свою землю от врагов.
Очаровательнейшая легенда и примечательная пара. Однако такими они остались только в поверьях Данбьерга, и данбьержцы продолжали хранить их, полагая, что пока люди помнят Кадалу и Дольгрэма, они не оставят эту землю своим покровительством. И сохраняя в душе древние верования, ни один коренной данбьержец не осквернит речные воды и не нанесет лесу вред, зная, что кара за эти преступления может быть слишком велика. По весне в храмах диарата священники возносят молитвы пречистой деве Кладитте и святому мученику Данбьергу, а на алтарь непременно ставят чашу с водой из реки Риет и кладут веточку, срезанную с дуба, растущего неподалеку от реки. День Кладитты и Данбьерга стал днем общенародных гуляний, когда и бедняк, и богач весело отплясывают старые танцы, а в домах ставят плошки с водой, прикрывая их дубовыми ветвями. В празднествах мы, Берлуэны, никогда не участвовали, но плошка с водой и дубовая ветвь у нас непременно стояли, и танцевали мы друг с другом, а этот день двух святых был одним из наших любимых праздников.