— Она задавака, — говорил Арти.
— Он малявка, — вторила Ларси.
А я расстраивалась, потому что мне нравилось играть с обоими. С братцем мы дурачились от души, с подругой разыгрывали светские сценки, повторяли за родителями. Наверное, Ларси всегда считала себя выше меня. И пусть ее семья находилась на грани бедности, моя уже подходила к порогу нищеты. Она всегда была более миленькой, одевалась чуть лучше и относилась ко мне покровительственно, словно своей дружбой оказывала честь. Должно быть, потому так легко разорвала все связи со мной, когда вышла замуж.
Однако агнар Вердис не оправдал ее чаяний. Ларси всегда грезила, как будет блистать на балах и приемах. Мечтала о мужском поклонении и множестве важных знакомств. Но дела супруга оказались не столь хороши, о чем ясно высказались дамы во время игры в трефаллен. Уже после я узнала от супруга, что дела семейства Вердис и вовсе плачевны, и муж Ларси обратился за помощью к диару. Аристан не отказал, предложив агнару Вердису место в городской управе с неплохим жалованием. Агнар Вердис согласился, долго не раздумывая. Разумеется, это было не то, о чем мечтала моя бывшая подруга, потому видеть меня, нищую бесприданницу, женой правителя диарата стало для нее ударом, с которым Ларси так и не смогла справиться…
Вздохнув, я отбросила мысли о Ларси. О бывшей подруге я вспомнила случайно и думать о ней не собиралась вовсе. Она осталось в прошлом. Впрочем, за прошедшие дни я думала о многом. Балкон не прошел для меня даром. После своего дня рождения я все-таки свалилась с сильнейшей простудой. Уже на следующее утро я встала, чихая и хлюпая носом. Аристан, посмотрев на меня, запретил покидать постель и вызвал доктора. Гостей он провожал один. Я же получила множество записок с пожеланием скорейшего выздоровления.
Арти и агнар Наэль задержались еще на два дня. Братец уехал на день в родовое поместье вместе с папенькой и сестрицами, Одмар остался у нас. Пока жар был сильным, супруг не оставлял меня вниманием. Сам поил горькими микстурами, которые назначил доктор, помогал переодеваться, заставлял пить бульон, а от кислого морса я и сама не отказывалась. Пила часто и много, после чего спорила с мужем, отчаянно краснея, что в уборной я могу обойтись и без его помощи. Он давил на мою слабость, я взывала к остаткам его совести. Совести у диара не было, но мой стыд и слезы побеждали.
После, когда жар спал, и я пошла на поправку, Арис вспомнил и о других своих обязанностях — обязанностях диара. Поначалу, пока я еще оставалась слаба, он работал в своем кабинете в поместье, а когда я начала выбираться из постели и бродить по дому, возвращаясь к жизни, супруг отправился в Кольберн. И пусть я уже чувствовала себя хорошо, меня пока на улицу не выпускали «до полного выздоровления». Так-то.
Однако моим женщинам меня навещать диар не запрещал, и как только я смогла принимать посетителей, благотворительный комитет потянулся с отчетами. Так я узнала, что ремонт в новом приюте почти завершен, и дети уже начинают паковать вещи, с предвкушением ожидая переезда. Аристан же рассказал, что подбор учителей также окончен, и после переселения у воспитанников приюта начнутся занятия. Новое здание было намного больше прежнего, и мы планировали перевезти туда сирот из близлежащих поселений.
Агнара Тагнилс привезла с собой казначея, которого назначил нам его сиятельство, и он показал отчеты по средствам, поступившим в наш благотворительный фонд после моего дня рождения. Сумма оказалась впечатляющей. Более того, известия о нашем фонде распространялись быстро, и аристократия Данбьерга спешила внести свой вклад в доброе дело и показать свое сочувствие. В общем, можно с уверенностью сказать, дела наши были весьма неплохи.
— Фло!
Я пискнула от неожиданности и едва не свалилась с окна, когда услышала суровый окрик мужа.
— Что вы там делаете?
— В окно смотрела, — пролепетала я, справляясь с испугом.
— Немедленно слезьте с подоконника, — отчеканил его сиятельство, уже собственноручно снимая меня. — Где это видано, чтобы после такой горячки, да на сквозняке сидеть?
— Так не дует же, — попыталась оправдаться я. — Да и одета я тепло…
— Вам кажется, — проворчал диар. — Вы еще не окрепли.
— Арис! — с возмущением воскликнула я. — Еще немного и я подумаю, что вы решились устроить из дворца темницу. Я давно окрепла и готова вернуться к светской жизни, а вы продолжаете удерживать меня, словно я пленница.
— Я забочусь о вас, неблагодарная, — возразил его сиятельство. — Знаете ли, это были не лучшие часы моей жизни, когда я смотрел, как вы мечетесь в бреду. Нет уж, я хочу видеть вас пылающей от страсти, а не сгорающей в огне лихорадки.
— Какой же вы все-таки похабник, — фыркнула я. — Всё бы вам о страсти.
— Сейчас я упомянул ее для примера, — усмехнулся Аристан. — Но направление ваших мыслей мне нравится.
— Да я вообще не думала…
— Правильно, зачем думать о том, чем можно заниматься, — супруг оттеснил меня в сторону спальни.
— Вот любопытно, ваше сиятельство, — не без ехидства заметила я, — для чувственных удовольствий я уже здорова, а для прогулок и сидения на окне еще слаба.
— Какой может быть вред здоровью, когда во время чувственных удовольствий вы остаетесь в постели? Никакого вреда, одна только польза. Всё, как предписал наш доктор.
— Все-таки как ловко вы жонглируете словами и подменяете понятия, — фыркнула я.
— Мы обсудим это позже. Я слишком соскучился, чтобы упражняться в речевых оборотах и острословии, — сообщил супруг и закрыл за нами двери спальни…
Во время обеда супруг был молчалив, бросая на меня укоризненный взгляды. Я же давно не ела с таким аппетитом, и настроение мое было великолепным. Диар одарил меня очередным укоризненным взглядом, после попытался натянуть на лицо излюбленную маску ледяного истукана, но я ответила ему смешком, показывая, что ход не оценила, и уловка прошла мимо цели.
Всё дело в том, что после обеда я собиралась отправиться к нашему доктору, кабинет которого находился в Кольберне. Его сиятельство предлагал пригласить его в поместье после моего бунта и требования увидеть во мне здоровую женщину, а не немочь, за которой нужно ходить, как за малым дитем, но мне слишком хотелось прогуляться, чтобы соглашаться с супругом. Мой бунт случился сразу, как только диар загнал меня в спальню. И я не подпускала мужа к себе, пока он не согласился рассмотреть мои требования после окончательного заключения инара Маггера.
— Арис, прекратите прожигать меня взглядом, — невозмутимо произнесла я. — Вы согласились с тем, что я отправлюсь в Кольберн. К чему сейчас ваше недовольство?
— Да, но каким способом вы вырвали из меня это согласие? — тут же откликнулся диар, нацеливая на меня вилку. — Не подозревал, что в столь безобидном существе сокрыто такое подлое коварство.
— Мне показалось, что мое коварство было приятным, — хмыкнула я, промакивая губы салфеткой.
— В том-то и состоит подлость, — проворчал его сиятельство, возвращаясь к обеду. — Вы усыпили мою бдительность, избрали вероломную тактику, и когда я был наиболее открыт и беззащитен, нанесли удар, воспользовавшись моим необдуманным и поспешным «да». С этого дня я, пользуясь властью диара, ввожу запрет касательно всяческих разговоров в нашей постели. Оставляю допустимыми только восклицания: «ох», «ах», «да», «еще» и «о, Арис». Все остальное под запретом. Никаких разговоров, абсолютно.
— Стало быть, я буду лишена чести слышать ваши восклицания? Или же вы тоже будете произносить: «О, Арис»? — полюбопытствовала я.
Супруг поперхнулся, откашлялся, после сделал глоток вина и промокнул рот салфеткой.
— Вношу поправку в новый закон «О разговорах в постели»: запрет на разговоры не распространяется на законодателя. Безусловно, я недурен, но чрезвычайно скромен, потому оставляю за собой право говорить, что вздумается, — уведомил меня его сиятельство.
— Да вы самодур, возлюбленный мой, — отметила я, откидываясь на спинку стула.
— Польщен, — поклонился мне диар. — Быть возлюбленным самодуром намного приятней, чем тапком-тираном.
Хмыкнув, я поднялась из-за стола. Обедали мы в одиночестве, отпустив лакея. Это вошло уже в привычку, принимать пищу без присутствия посторонних. Ухаживать за собой мы могли и сами, зато не приходилось следить за словами, произнесенными во время недолгих бесед за столом. Поэтому наши пикировки, все чаще принимали откровенный оборот. Я до того к этому привыкла, что уже не краснела при упоминании определенной стороны супружеской жизни.
Его сиятельство поднялся из-за стола вслед за мной, обогнал и придержал дверь, пропуская вперед, после поравнялся и вернулся к прерванному разговору.
— Флоретта, милая, я все же продолжаю настаивать на том, чтобы инар Маггер осмотрел вас здесь, — сказал он, приобняв меня за талию.
— Я не понимаю вашего упрямства, — ответила я и остановилась, пристально глядя на супруга. — Арис, мне до смерти надоело сидеть во дворце, глазея на улицу через оконное стекло. Я не неженка, ваше сиятельство. Болезнь отступила, мои силы вернулись, так к чему ваше желание посадить меня под замок?
Супруг поморщился, всем своим видом показывая, что я говорю неприятные вещи. Но все-таки прекратил пантомиму, вновь не найдя во мне желания верить его уловкам. Я по-прежнему ожидала честного ответа, и муж сдался, проворчав:
— Порой мне не хватает пугливой дикарки, которая тряслась от моей надменной мины. Тогда с вами было легче договориться.
— Со мной и сейчас легко договориться, — улыбнулась я. — Дорогой, вы сами научили меня, что супругам нечего скрывать друг от друга, однако сейчас всеми силами показываете, что в браке есть место притворству. Или же честность вновь касается только меня? Если это так, то я чувствую, как назревает новый бунт.
Аристан поджал губы, пристально разглядывая меня, после снова приобнял и повел к нашим покоям.
— Вы правы, Фло, — ответил его сиятельство. — С некоторых пор я стал излишне подозрителен. События, имевшие место во время бала в честь вашего дня рождения, не оставили меня равнодушным. Более того я все еще имею некоторые опасения.