– Моя. – Лоуренс протянул ей руки. – Сними это, прошу тебя.
– И следы, связанные с эмоциональным запахом на местах преступления, тоже подчищал ты?
– Не будь дурой. Если бы меня о таком попросили, я бы сказал, что заказчик – темное существо. Но в том, что он человек, я не уверен. Что-то он сделал с этими ребятами… – Эльф закинул голову назад и поморщился. Гайла заметила, что у него дрожат пальцы. – Что-то странное. Дело в красках. Или в грунте для холста. Или и в первом, и во втором. Я не знаю. Нужно подумать, покрутиться еще… я бы посмотрел. Не уверен, что смогу уснуть после такого, но это было бы любопытно.
Волчица сделала едва уловимое движение рукой, и нить, слетев с запястий Лоуренса, свернулась в ее ладони как крохотная змея. Эльф облегченно выдохнул и вытер рукавом рубашки вспотевший лоб. Румянец постепенно возвращался на его щеки, а ним – и прежнее выражение уверенности и высокомерного превосходства. Правда, теперь оно казалось Гайле слегка фальшивым.
– Знаешь, что, Хилборнер? В деревне янтарных Жрецов следопыты рождались раз в пять-шесть поколений. Ходят легенды о том, что в армии нас ценили, но это ложь. Иногда Жрицы даже не знали наших имен. Воины сторонились нас, потому что считали проклятыми. Мы не заводили семей, не брали на руки своих детей. У нас был один ребенок, он же жена, любовница и госпожа. Эта штука, которая сидит у нас внутри. – Он провел языком по пересохшим губам. – В детстве отец рассказывал мне историю о том, что Нааману Жрецу, тому самому, который хотел подарить вампирам солнце, а на деле стал виновником бесчисленного количества убийств, часто снился один и тот же сон. Он видел огненных птиц. Они просили выпустить их из клеток. Нааман приходил к отцу и спрашивал о смысле сна, но тот не отвечал, потому что смысл таких видений янтарный Жрец должен был постигать сам. У каждого следопыта есть огненные птицы. Они приходят каждую ночь и на разные голоса умоляют из-за дверей своих клеток: выпусти нас, выпусти нас, выпусти нас. Ты просыпаешься и не можешь понять, чего тебе больше хочется: покончить с собой или вернуться в сон, а потом открыть их гребаные клетки и позволить себя сжечь. Унести в другие миры. В те миры, куда меня зовет голос. Он постоянно говорит с нами. Мы взрослеем, а он становится все громче и навязчивее. Стоит нам подержать предмет из храмового серебра пять-десять минут – и воля, которую следопыты тренируют всю жизнь, начинает утекать из нас как песок. Я бывал на другой стороне, Гайла. Много раз. Знаешь, что там?
Вместо ответа волчица помотала головой. Лоуренс понимающе улыбнулся.
– Ты не хочешь знать. Я тебя не осуждаю. Я бы отдал все за то, чтобы отмотать пленку назад и стереть собственную память. – Он улыбнулся чуть шире. – «Как там твои огненные птицы, безымянный эльф? Они уже выклевали твою печень? Ах, нет. Они предпочитают более сытные части твоего существа. Они трудятся над саркофагом, который ты воздвиг, хороня свое прошлое в памяти. Они еще не добрались до главного, но ты уже чувствуешь эту боль, правда? Это только начало». Извини. Внезапный приступ ностальгии. Если вам нужна помощь в расследовании, то я могу взвесить все «за» и «против». Разумеется, если вы пообещаете достойное вознаграждение.
***
Подписав документы, в соответствии с которыми Лоуренс Уайт мог уходить из полицейского участка на все четыре стороны (с учетом запрета уезжать из Треверберга), Гайла покинула подвальный этаж и, купив себе кофе в автомате, вышла в хмурое ноябрьское утро. Вчерашний день не задался, а сегодняшний, судя по всему, обещал быть не лучше. С темными эльфами, обладавшими даром следопыта, за свою карьеру она сталкивалась лишь дважды и ненавидела эти допросы лютой ненавистью. Будь на месте парня кто-то другой, волчица не использовала бы импровизированные наручники из храмового серебра, но дар Лоуренса Уайта был особенным. Он не просто хорошо видел, слышал или обонял, как другие следопыты. Он владел дьявольским искусством манипулирования эмоциональными запахами. Это позволяло ему становиться невидимкой, профессионально лгать, убеждать других в своей правоте, втираться в доверие. Однажды в присутствии Гайлы Лоуренс показал отменный фокус: «переоделся» в эмоциональный запах вампира. Выбор у детектива Хилборнер был невелик: либо помучить парня, ненадолго «заковав» его в цепи, либо терпеть бесконечные ужимки и увертки. Причинять ему психический дискомфорт она не хотела – у следопытов и так не все дома – но в противном случае он причинил бы психический дискомфорт ей. А это затруднило бы допрос в разы.
Гайла сделала глоток кофе и достала из кармана брюк вибрировавший телефон.
– Детектив Хилборнер слушает.
– Привет, – отозвался Кит Вагнер. – Я не мог до тебя дозвониться.
– Я была на подвальном этаже, допрашивала Лоуренса Уайта.
– Он съел твои мозги?
– Я вовремя перевязала его храмовым серебром.
– Храмовым серебром? Что за садизм? Он же следопыт!
– Теперь он свободен и почти не пострадал. Что ты хотел?
– Мы ждем тебя в кабинете Лока. Совещание следственной группы.
– Я помню. Уже иду.
– И еще кое-что. – Кит помолчал. – У нас еще один труп.
Стакан с кофе отправился прямиком в урну. Гайла выпрямилась.
– Почему я узнаю об этом от тебя?
– Возможно, потому что это не работа маньяка?
– Что за шарады с утра пораньше, Вагнер? Кто это?
– Мелания Шоу.
Глава девятнадцатая. Рэй
15 ноября 2002 года, утро
Треверберг
Рэй играл маленькими ножницам из забытого Витторией маникюрного набора и смотрел на то, как Кит расправляется с чесночными булочками.
– Мог бы есть эту гадость у себя в кабинете. Хотя бы из уважения ко мне.
– Уйду, если ты расскажешь правду про синяк у тебя на челюсти.
– Мы так давно знаем друг друга, но в наших отношениях остаются будоражащие воображение секреты. Разве это не здорово?
Детектив Вагнер дожевал последний кусок булочки, выбросил смятый бумажный пакет в урну и вытер пальцы влажной салфеткой.
– Ты пытался подкатить к своей кошкодокторше?
– Холодно, – скрестил руки на груди на груди Лок.
– К Вики?
– Охренеть как холодно, Вагнер. Ты закончил вонючий чесночный завтрак, и мы можем приниматься за работу?
Кит бросил короткий взгляд на Терри, сидевшую по другую сторону стола. Вампирша подняла голову от бумаг.
– Что? – спросила она. – Почему вы на меня так смотрите?
– Детективу Вагнеру не терпится получить в глаз, – пояснил Рэй. – И видят первые боги – он скоро достанет меня, и я это желание удовлетворю.
– За что твой наставник получил на орехи? – спросил у офицера Нур Кит.
– За дело, – ответила Терри, вновь склоняясь над бумагами.
Лок бросил маникюрные ножницы на стол, поднялся из кресла и подошел к белой доске, которую с утра пораньше успел исписать маркером почти полностью. От своего занятия он отвлекался только для того, чтобы поприветствовать Гайлу и выслушать последние новости. Как и следовало ожидать, Рэй не пришел в восторг, узнав об освобождении Лоуренса Уайта. Виттория и Йонатан, в свою очередь, не пришли в восторг, получив приказ отправиться на квартиру Мелании Шоу. Аргумент «но как же совещание следственной группы» был сметен напоминанием о том, что факт убийства художников до сих пор не доказан – и вряд ли в скором времени что-то изменится. Детектив Лейб напомнила волчице о вмешательстве отца Софии и Нильса Крейнов. Гайла взбесилась, выдав гневную тираду о денежных мешках и помехах следствию. Рэй взбесился минутой позже, сказав, что ему мешают работать. Йонатан мог взбеситься за компанию со всеми. Может, и взбесился, но глубоко внутри.
Не взбесились только офицер Нур и детектив Вагнер. Первая была слишком занята просмотром документов в своей папке. Второй хотел спать. И как, во имя всех богов, Эрна умудряется высыпаться, вставая на два, а то и на три часа раньше? Уму непостижимо. Анджеле в этом году исполнится девять, и она больше не влетает в их спальню с жалобами на кошмарные сны, а вот близняшки, которые скоро отметят второй день рождения, не собираются выключать ночной турбо-режим. Кит считал, что в его доме женщины вовсю пользуются численным преимуществом. И планировал исправить это недоразумение в самом скором времени. А именно – после того, как близняшки немного подрастут и перестанут сводить его с ума.
– Итак, – заговорил Рэй, снимая колпачок с красного маркера, – у нас есть трое художников, совершивших самоубийство. В трех случаях они рисовали предсмертную картину, изображая себя в роли бога. Картины не окончены, и их писали в нестандартной для художников технике. Также у нас есть украденные с места преступления скетчбуки и послания для Донны Паркс… у всех, помимо Майкла Шоу.
Кит подпер голову рукой.
– Майкл Шоу плохо вписывается в эту картину. Если мы говорим о версии, связанной с Донной Паркс.
– Нильс Крейн тоже не связан с Донной Паркс, – напомнила Терри. – Разве что через сестру, но вряд ли это имеет отношение к делу. Либо послание в случае Майкла Шоу оказалось чересчур сложным, и криминалисты его не расшифровали… и в случае с Софией маньяк поработал над ошибками.
Несколько секунд Лок сверлил взглядом написанное на доске, после чего взял губку и принялся все стирать. Детектив Вагнер знал, что методичное заполнение пустого пространства буквами и последующее уничтожение текста (если это можно было назвать текстом) не связано с расследованием. На его памяти друг делал это тысячу раз, даже не пытаясь придать своему почерку более-менее читабельный вид. А даже если бы попытался, то потратил бы время впустую. Голова у Рэя была золотая, но писать он не умел. В прямом смысле этих слов. Он выводил буквы, но не понимал, что с ними делать дальше. Судя по всему, такое рисование маркерами настраивало друга на нужную мыслительную волну.
– И еще у нас есть электронные письма, – нарушил молчание Кит.
– Которые им подсунул Лоуренс Уайт, которого, в свою очередь, отпустила Гайла. Я мог поговорить с ним по душам. Не обязательно было пытать беднягу храмовым серебром.