Она не будет звонить Гайле. У нее есть идея получше. То есть, это очень плохая идея, но… да не важно.
– Нахрен правила.
– Ох! – отозвалась шокированная миссис Ройс.
Глава двадцать первая. Лоуренс
Ночь с 15 на 16 ноября 2002 года
Треверберг
Крыса сидела на ковре, притаившись под журнальным столиком. Черные глазки, ловившие отблески огня из камина, наблюдали за Лоуренсом. Лоуренс, в свою очередь, наблюдал за крысой. Та взгляда не отводила. Кажется, в животном мире подобное поведение воспринимается самцами как вызов. Мысль о том, что крыса считает его достойным вызова самцом, должна льстить или унижать? А, может, это леди-крыса, и она с ним заигрывает? Кажется, это вторая причина, по которой животные в естественной среде смотрят друг другу в глаза: хотят потрахаться… в смысле, размножиться.
Лоуренс пошевелился, вытягивая затекшие после часа сидения в позе по-турецки ноги. Крыса навострила уши, но не сдвинулась с места. Да чего она уставилась? Еду нужно искать на кухне. Недавно кое-что было и на журнальном столике, но содержимое трех пакетов с чипсами исчезло в его животе незадолго до того, как он сделал последний глоток виски из бутылки. И вообще, зачем крысам человеческая еда? Они могут питаться даже картоном от коробок с сухим завтраком. Это важное знание Лоуренс почерпнул из передачи по National Geographic пару лет назад, в те времена, когда у него еще был телевизор. В те времена, когда он думал, что медитация перед зомбоящиком избавит от голоса. Или хотя бы ненадолго его приглушит.
Это совершенно точно женщина. Только женщины могут часами сидеть и смотреть на вас, не говоря ни слова. А вы должны угадать их мысли, купить подарок, устроить сюрприз и сказать, что вы их любите, но правильным тоном, таким, который подходит под их настроение. Короче, миссия невыполнима.
Лоуренс достал из кармана джинсов пластиковый флакон с светло-зелеными таблетками.
– Эй, хочешь закинуться, стерва? – обратился он к крысе. – Штырит знатно.
Крыса шевельнула носиком, но осталась на месте.
– Нет, даже не проси, белых не будет. Их и так мало осталось.
Пират, возлежавший на обшарпанной спинке кожаного дивана, наблюдал за разыгрывающейся сценой со смесью презрения и величия, изображать которую могут только коты. Обожравшиеся черные коты весом в десять килограмм. Пирата Лоуренс нашел под дверью особняка года полтора назад. Крохотный комочек бурого меха дрожал от холода и почти неслышно мяукал. Судя по всему, на котенка кто-то напал: у него не было одного глаза, а на шерстке запеклась кровь. Часы показывали начало второго ночи, Лоуренс валился с ног от усталости, но сердце его еще не настолько очерствело, чтобы бросать беспомощное создание на произвол судьбы. Он завернул беднягу в старую футболку, сел за руль и поехал в круглосуточную ветеринарную клинику. По прибытии выяснилось, что у котенка, вдобавок ко всему прочему, сломана передняя правая лапа. Врач наложил ему некое подобие шины, продезинфицировал рану на утраченном глазу, осмотрел уши и зубы и сделал необходимые прививки.
– Оставите его здесь? – спросил он у Лоуренса.
В клинику часто привозили раненых животных, и здешние врачи, выступавшие против приютов, где несчастных содержали в тесных клетках, организовали мини-отель для пациентов на внутреннем дворе. Там они могли жить в маленьких уютных домиках, получали чистую воду и сытную пищу. Открытый приют содержался на средства, получаемые от пожертвований, и в нем работали добровольцы, моих было много.
Лоуренс посмотрел на котенка, лакавшего из миски питательную смесь.
– Нет. Заберу себе. Я живу в особняке. Будет бегать во дворе. В дом не пущу.
Ветеринар понимающе улыбнулся – «все вы так в самом начале говорите».
– Только ошейник ему купите. И про прививки не забывайте. Заведем паспорт. Имя уже придумали?
Подумав, Лоуренс решил назвать котенка Пиратом. Уже через три месяца животному надоело бродить по запущенному саду особняка, и он завел привычку заглядывать в гостиную. Еще через неделю Лоуренс начал просыпаться от тихого кошачьего урчания под ухом: Пират спал на его подушке и страшно злился, когда его прогоняли. А потом события закрутились с невероятной быстротой, и беспомощный комочек превратился в здоровенного кота с буро-черным мехом, острыми зубами и опасными когтями. Впрочем, ни когти, ни зубы он в ход не пускал, потому что был страшно ленив. Пират даже не ловил мышей. Ветеринар объяснил Лоуренсу, что охотятся, в основном, кошки, это связано с материнским инстинктом, им нужно добывать пищу для потомства. Все как у двуногих в современности. Женщины основывают компании и зашибают миллиарды, а мужчины вживаются в роль домохозяйки.
– И не стыдно тебе, скотина? – спросил у Пирата Лоуренс.
Кот прищурил зеленый глаз и положил морду на скрещенные лапы. Если он и достиг чего-то в совершенстве – чемпионский титул по пожиранию консервов с тунцом не в счет – то в демонстрации тотального безразличия.
Крыса пискнула и скрылась в темном коридоре. Хвост у нее был чертовски длинным и абсолютно бесшерстным. Интересно, где поселилась их семейка? Наверное, в одной из верхних комнат особняка. А, может, в чулане. Лоуренс давным-давно туда не заглядывал.
Недвижимостью в старой половине Треверберга он разжился по счастливой случайности. Или по глупости, смотря с какой стороны посмотреть. Он не имел привычки слишком часто проверять состояние своего банковского счета, заботился только о том, чтобы средства, поступавшие туда, выглядели легально. Как-то раз ему позвонил личный банкир и спросил, не хочет ли мистер Уайт услышать выгодные инвестиционные предложения. Лоуренс сказал, что не хочет. Банкир объяснил, что на его счету приличная сумма денег, а деньги имеют свойство обесцениваться со временем, особенно если их не тратят – а мистер Уайт их почти не тратит. Лоуренс поинтересовался, о какой сумме идет речь, и, услышав ответ, сперва испытал шок, а потом пришел в ярость. Шок – потому что не подозревал о том, как богат. Ярость – потому, что ненавидел большие деньги. Лоуренс ненавидел все материальное, перешедшее в статус «чрезмерно». «Чрезмерно» сковывает тебя по рукам и ногам, лишает воли, заставляет бояться за шмотки, металлические коробки на четырех колесах и идиотские побрякушки. «Чрезмерно» отравляет мозг и душу. И вот ты, еще вчера свободный, как ветер, уже не можешь позволить себе сорваться в путешествие с маленьким рюкзаком, а то и вовсе без рюкзака. Потому что на твоих ногах кандалы с гравировкой «чрезмерно».
На следующий же день Лоуренс открыл «Треверберг Таймс» и начал просматривать объявления о продаже недвижимости. Хибарка в пригороде? Дешево. Дом побольше в районе Часовой башни? Дешево. И тут его взгляд упал на объявление о продаже особняка в старой половине. Название у особняка было дурацкое, как и у всех тамошних особняков: «Призрачный шелест звезд». Цену в объявлении не указали, ведь писать внушительные суммы было неприлично. Лоуренс набрал номер, в тот же день осмотрел недвижимость и решил, что она ему по душе. Прежние хозяева особняка уехали еще в конце Второй мировой, и он выглядел заброшенным. То, что доктор прописал.
На оформление бумаг ушла пара недель. За это время Лоуренс успел провернуть несколько выгодных дел и вновь начал пополнять свой банковский счет непростительно крупными суммами, но взял за правило контролировать ситуацию и спускать деньги регулярно. Сложная задача при учете того, что он был минималистом и не планировал менять привычки. Но, в конце концов, можно пичкать Пирата элитной кошачьей едой или жертвовать деньги приютам. Не только кошачье-собачьим, но и вполне человеческим. Другие способы благотворительности вызвали бы вопросы о природе средств. А Лоуренс Уайт не хотел отвечать на эти вопросы. Когда-то он был детективом полиции Треверберга, не совсем законопослушным, но зарплату получал официально. Теперь все стало сложнее.
Лоуренс взял валявшуюся на расстоянии вытянутой руки бутылку из-под виски и проверил, осталось ли там что-нибудь. Глоток на дне. Самый противный, который он никогда не выпивал. В голове шумело, но не настолько, чтобы можно было со спокойной душой отправляться спать. Он опрокинет еще пару-тройку стаканчиков, как сказали бы в баре. Или, если использовать язык тех, кто пьет прямо из горла, ополовинит следующую бутылку «Johnnie Walker Blue Label».
Подкинув в огонь еще поленьев, Лоуренс побрел на кухню. Гостиная особняка была огромной: здесь с успехом разместился бы на ночевку полк солдат. Он обжил только несколько метров этого помещения: положил ковер возле камина, поставил два кресла, диван и журнальный столик. Возле одного из кресел стоял торшер из IKEA с бледно-голубым абажуром, в свете которого Лоуренс читал почти каждый вечер. Уродливые хрустальные люстры он распорядился снять сразу же после въезда в особняк – пользоваться ими он не планировал. Следом отправилась почти вся мебель из гостиной – остался лишь шикарный концертный рояль, настоящий раритет, за который он иногда садился и регулярно приглашал настройщика – и большинства комнат второго этажа.
Для спальни Лоуренс заказал трехспальную кровать (единственное, в чем он не придерживался минималистских взглядов) и небольшой шкаф, в котором помещался его скромный гардероб. Третьей комнатой, которую он использовал, был кабинет, напичканный дорогущим компьютерным оборудованием. Четвертой – библиотека. Место там заканчивалось, и он всерьез подумывал о том, чтобы ее расширить. Остальные шестнадцать (если не считать чулана) пустовали. К счастью, гости сюда заглядывали редко, а в последние два года не заглядывали вовсе. Иначе его давно бы замучили вопросами вроде «за каким чертом ты купил себе особняк? Мог бы довольствоваться квартирой в районе Темной Площади!».
Кухня встретила Лоуренса мягким светом ламп, встроенных под стекла шкафов с посудой. Датчик движения, над которым он работал не один месяц и замучился, проводя бесконечные эксперименты, функционировал исправно, но запаздывал с реакцией на несколько секунд. Давно пора смастерить что-нибудь получше. Что насчет датчика, который позволит включать свет голосом? Или – а почему бы и нет – мыслью? Плохая идея. Если вдруг он проснется посреди ночи после виски и таблеток и решит сходить на кухню выпить водички, то и свое имя не вспомнит, не говоря уж о мысленном приказе для датчика. А гулять по темной комнате, когда ты в стельку пьян и обдолбан – еще то удовольствие.