Собственно, это и было основным аргументом против Надиной художественной карьеры. Ее девочки. Нет, она, как положено, прошла все испытания академического рисунка, умела виртуозно штриховать и строить сложную перспективу, управлять тенями и красиво располагать блики и нюансы… Но когда выдавался шанс порисовать самостоятельно, без задания, Надя всегда рисовала женщин. И это было странно. Нет, конечно, Модильяни тоже рисовал женщин. И Тулуз-Лотрек. И много кто еще. И Надина сильная, вибрирующая линия подчеркивала ее право на самостоятельную манеру. И все же… ну как-то это несерьезно. Женские фигуры и портреты, с расцветающими складками юбок, переплетенными пальцами и нервно поджатыми ногами, причудливые, яркие, с цветами и насекомыми на заднем плане. Это очень по-женски, говорили ей. Ну да, и что теперь? Да ничего…
В общем, когда Надя забеременела, было как-то сразу понятно, что к ее художествам никто не относится всерьез. У нее был Вадим. У Вадима были совсем другие картины: напряженные и драматичные, оригинальные и непонятные. У него было имя, известное каждому в художественных кругах: отец прославился как художник еще в шестидесятые. Надины девочки на этом фоне выглядели несерьезно. Так считали все – пожалуй, кроме матери. Марина была уверена, что у дочери талант. Но она ничего не понимала в живописи, да и карьеры не сделала, так что ее мнение не ценилось.
Надя тогда как-то легко поверила, что самое естественное – забыть об этой полудетской привычке к рисованию и стать женой и музой Вадима, воспитывать продолжателя династии Невельских. Бабушка горячо поддерживала это стремление. Ей всегда хотелось для внучки респектабельного будущего, а мать Вадима не работала, носила каракулевую шубу и ездила отдыхать на курорты: летом в Кисловодск, а в бархатный сезон – в Ялту или в Сочи. Молодым лауреатской идиллии не досталось. Времена были другие, работы надо было активнее продавать, а у Вадима это выходило крайне плохо. Поэтому дорастив сына до двух лет, Надя пошла на экономический, где и встретила Ленку, которая со временем стала ей самым близким другом.
Ее девочек, видимо, сохранила Марина. Во всяком случае, Надя не могла припомнить, когда эти работы были сняты с подрамников и уложены в папку. Так, все, половина второго. Я завтра буду невменяемая, если немедленно не лягу. Надо попробовать без снотворного, а то встать будет нереально.
Она закрыла папку, сунула ее на прежнее место и через несколько минут уже провалилась в сон.
Глава 10
Надя шла по коридору с кружкой для кофе в руках. В следующий раз, когда шеф предложит купить мне в кабинет личную кофемашину, соглашусь. Надоело ходить на общую кухню, там вечно какие-то пустые разговоры и все друг на друга пялятся. Да и статус у нее уже вполне солидный – можно себе позволить.
На кухне Наташа с ресепшен и Алена из отдела кадров с напряженными лицами что-то обсуждали и затихли при ее появлении. Интересно, как им удается выглядеть такими похожими, в сотый раз удивилась Надя. Одна светленькая, другая темненькая, разного роста и возраста, они обе были так тщательно вылизаны по стандартам московского офисного гламура, что Надя всегда боялась перепутать их имена. И поэтому на всякий случай просто нейтрально улыбалась.
– Доброе утро, – сказала Надя в воздух.
– Здравствуйте, Надежда Юрьевна, – нестройно откликнулись девушки. Алена явно была в расстроенных чувствах, а Наташа, видимо, ее утешала.
Надя подошла к кофемашине, нажала клавишу – и та, как назло, начала цикл мойки. Это еще три минуты в обществе, в котором Надя чувствовала себя неуютно. Она стояла спиной к девушкам, которые под шум машины возобновили тихий разговор. Нет, решила Надя, так невежливо, нельзя стоять спиной к людям. И, повернувшись, получила прямой вопрос от Алены, у которой краешки ноздрей от расстройства уже порозовели даже сквозь пудру.
– Надежда Юрьевна, а вот как вам кажется, что мужикам от нас надо?
Надя аж вздрогнула.
– М-м-м… это в каком же смысле? – уточнила она. – В биологическом?
– Ну вот видишь, я тебе о том же самом говорю, Ален! – Наташа страшно оживилась, почувствовав поддержку с неожиданной стороны. – Им всем надо только это. И все.
– Ну а чего он ушел-то тогда? – всхлипнула Алена. – В биологическом смысле у нас как раз все было. И что?
– Ну, может, он детей не хотел? А у тебя возраст, – гадала Наташа.
– Какой у меня возраст? Ты вон старше, и ничего, – жестоко парировала Алена. – И не говорила я ему ничего про детей.
– Ты не говорила, но он же не идиот, он же понимает, что все девушки хотят замуж и детей. Испугался.
– Не знаю я… Может, он меня просто расхотел? Надоело? – Алена обиженно поджала губы и тряхнула шикарной блондинистой гривой.
Надя нажала кнопку «двойной эспрессо» и внезапно для себя самой спросила:
– А вы у него не спрашивали?
Девушки резко обернулись к ней.
– Кого? Его? Да он же просто ушел. Я прихожу, а его вещей нет, – отозвалась Алена.
– Внезапно? Вы не ссорились, ничего не обсуждали, не спорили?
– Ну о чем нам спорить… Мы же просто вместе живем. Ну пришли с работы вечером, поели, телек посмотрели, спать легли. Утром он меня на работу подвез. В субботу в магазин или в кино. Летом на дачу. О чем тут спорить-то? А потом я прихожу – а его нет…
– Надежда Юрьевна, вы только представьте, они вместе прожили семь месяцев! Семь! – с искренним возмущением сказала Наташа. А Алена всхлипнула.
Надя внезапно поняла, что сказать здесь действительно нечего. История выходила совершенно загадочная.
– Знаете что, Алена? Не расстраивайтесь! В вашей жизни еще обязательно будет ваш мужчина, самый близкий, самый родной, самый ценный для вас, – Надя произнесла это с такой убежденностью, что сама поразилась. – Не спешите. Семья – это ответственность, ее не создашь с первым встречным. Живите спокойно, ищите свое счастье. Оно найдется, точно вам говорю.
– Спасибо, Надежда Юрьевна, – ответила Алена и разревелась, уже не в силах сдерживаться. Наташа, бросив на Надежду странный взгляд, обняла подругу.
Надя сделала максимально доброе и нейтральное лицо и поспешила выйти из кухни. Черт побери. Опять что-то не то ляпнула? И зачем я только ввязалась.
– Ненавижу эту Надю с этим ее пионерским задором, – всхлипывала на кухне Алена, которую совсем развезло от переживаний.
Надя с облегчением закрыла за собой дверь кабинета. Минимум два часа, до следующей планерки у Бабаева, она проведет спокойно. С Вадимом поговорить так и не удалось – когда Надя с Лешей уезжали утром, он, по обыкновению, еще спал. Но ей удалось скрыть свое настроение от чуткого сына, и этим Надя гордилась. Она сохранит его доверие во что бы то ни стало. И ему совершенно незачем знать о проблемах родителей.
Отхлебнув кофе, Надя поставила чашку на край широкого подоконника и пощупала лист орхидеи. Мягковат, надо поливать. Орхидей у нее было больше двадцати горшков. Началось все с белого фаленопсиса, который она принесла в кабинет, чтобы придать ему элегантности. Потом орхидеи стали традиционным подарком от коллег: на Новый год, восьмое марта и сразу следующий за ним день рождения Наде вручали все новые и новые горшки с белыми и малиновыми фаленопсисами и крапчатыми вандами. И все они прекрасно приживались и постоянно цвели – а когда у Нади спрашивали совета, она искренне отвечала: ничего я с ними не делаю, они сами собой растут. Опрыскав цветы из пульверизатора, она уселась за компьютер и, радуясь тишине, погрузилась в работу. Что бы там ни говорили о самореализации на рабочем месте, Надя ходила сюда, чтобы зарабатывать, и не считала управление рисками творческой задачей. Но ей нравилось легко справляться со сложными делами, контролировать процессы и досконально разбираться в деталях. Логика и четкость этого мира действовала на нее успокаивающе.
Телефон зазвонил внезапно, и Надя вздрогнула всем телом.
– Надежда Юрьевна? Из Первой Градской беспокоят.
– Да? Что? – Надя почти закричала в трубку.
– К сожалению, у нас плохие новости. Ваша родственница, Галина Дмитриевна Семенова, скончалась. Пожалуйста, приезжайте, чтобы все оформить.
– Да, конечно. Я приеду, – мгновенно севшим голосом отозвалась Надя и нажала на отбой.
Вот и все. Кончилось мое детство. Букеты полевых цветов в вазе на круглом дачном столе, развевающиеся на окне короткие белые занавески, толстые книжки стихов, которыми зачитывалась Надя, лепка пирожков и вечерние посиделки у старого телевизора. С бабушкой никогда не было просто, но она была Надиным столпом и опорой. А теперь ее нет.
Стараясь не расплакаться, она в оцепенении сидела перед компьютером, не видя ничего перед собой. Бабуля… Хотела бы я верить, что где-то там мы с тобой увидимся. Но нет. Только пустота внутри. Потеря, утрата – да, это правильные слова. Утрата, и никакой надежды на еще одну встречу… Интересно, почему я свои беды проживаю одна? Вот Алена плачет на плече у Наташи, та ее утешает – и это так естественно, так мило. А я сижу здесь со своим горем совсем одна, и нет никаких сил рассказать о нем хоть кому-то. Она мысленно перебрала свой ближний круг: Вадим? Ленка? Сын? Нет, ни одному из них она не будет звонить, пока сама не справится с шоком. Сначала сама.
Воздуха не хватало. Хотелось сложиться в клубочек, спрятаться, исчезнуть. Нет, все-таки нужно, чтобы кто-то еще знал. Говорят, горе надо делить. Надя набрала номер Вадима.
Нет ответа.
Одна. Я одна. Это мой груз, и я справлюсь. Судорожно сжав губы и прикусив их изнутри, Надя уставилась в экран, заполненный столбцами цифр. Я справлюсь.
«Совещание у Бабаева в 12:00» – всплывшее оповещение выглядело как спасательный круг. Вот именно. Я займусь работой и справлюсь.
Телефон снова зазвонил. Вадим? Нет, на экране светилась надпись «Мать». Не могу, я не могу с ней сейчас говорить. Только не с ней. Надя нажала на боковую клавишу, чтобы выключить звук вызова, и начала собирать бумаги к совещанию.