Ну конечно, пока и его дело – в основном носить бумажки. Но здесь понятно, чему учиться: думать, раскрывать дела. А не просто угождать начальству и унижаться, чтобы получить повышение по службе.
В ИВС Лешка еще не был. И капитана Степанова не видел – хотя, может, видел, но просто не знаком. Но тут все просто, не так, как на гражданке: у тебя приказ, и с этим приказом ты идешь, куда нужно, и делаешь то, что тебе нужно. Без экивоков и светской болтовни.
Нажав на кнопку звонка рядом с массивной дверью, Лешка попытался вспомнить правила помещения в изолятор временного содержания. Сюда сажают после предъявления обвинения. Интересно, много там сейчас сидит?
Дежурный по ИВС приоткрыл дверь и вопросительно взглянул на незнакомого парня с папкой:
– Практикант Невельской, – отрекомендовался Лешка. – У меня тут бумаги от Прохорова, он просил вас подписать.
– Бумаги от Прохорова? – Степанов протянул руку за папкой, и открыв ее, пробежал глазами первый лист. – Проходи.
А, да тут совсем немного камер. Решетчатые, как в американских фильмах. Видимо, недавно сделали. Сколько их, штук пять? Леша по привычке пересчитал уходящие вглубь двери с торчащими массивными ручками. В глубине коридора стоял письменный стол, на нем светилась лампа, лежали какие-то бумаги и стояла кружка с ложечкой. Зрение у Лешки было орлиное.
– Мне нужно подписать, я сейчас. А ты осмотрись, – обратился к нему капитан и пошел к столу. Предложение осмотреться было самое правильное. Вот умеют опытные сотрудники сразу увидеть, что человеку нужно и что ему лучше всего сказать. Умеют.
Лешка сделал несколько шагов по коридору. Первая клетка была необитаемой. Во второй копошилась в углу койки какая-то старуха в серых лохмотьях. Нечесаная голова наклонена так, что лица не видно, трясущиеся руки роются в карманах. Воровка, наверно. Да старая уже, вот и попалась.
Лешка сделал еще шаг и заглянул в следующую клетку. Хрупкая женская фигура в темном деловом костюме съежилась в неудобной позе на полу. Услышав его шаги, женщина подняла голову.
– Мама?!
Сын смотрел на нее сквозь решетку, и это было так ужасно, что у Нади вдруг снова появились силы.
Она встала, не чувствуя, как ноют уставшие от неудобной позы колени, и спокойно посмотрела ему в глаза.
– Мам, ты что здесь делаешь? – По привычке взъерошив волосы в момент волнения, Лешка протянул руку к замку на ее двери.
Надо ответить. Она должна ему ответить.
– Леш, все в порядке. Ты можешь позвать Прохорова?
– Мам, да ты что? Ты как здесь? – Он мгновенно забыл о своей роли рассудительного и спокойного борца с криминалом и выглядел сейчас совершенно по-детски. Мужчина, а еще ведь совсем мальчик.
– Леш, все потом. Позови Прохорова.
– Невельской? Заберите документы, я все подписал. – Подошедший сзади Степанов тронул Лешу за плечо и протянул ему папку.
– А, да, хорошо. – Наконец оторвав взгляд от матери, Леша быстро прошел к выходу из ИВС и с трудом сдерживая себя, ждал, когда неспешно идущий следом капитан откроет массивную дверь.
– Павел Михайлович! – Лешка ворвался в кабинет Прохорова без стука.
– Да? – Прохоров спокойно смотрел на практиканта, будто не замечая его состояния. – Подписал?
– Да, Пал Михалыч, он подписал. Но там…
– Давай документы сюда.
– Пал Михалыч, там в ИВС. – Лешка чуть помедлил, протягивая папку следователю. – Там моя мама…
– Да? И что же? – спросил Прохоров, углубляясь в содержимое папки.
– Она там в камере. И она просила вас позвать, – упавшим голосом сообщил взъерошенный практикант, от девятнадцати лет которого пережитое им потрясение вдруг отняло примерно десять.
– Очень хорошо. Ты свободен.
– Пал Михалыч, а как же? Что это все значит?
– Практикант Невельской, я вам что сказал? Вы свободны. До завтра. Идите! – Прохоров повысил голос и взглянул на парня с начальственным выражением, от которого тот с непривычки опешил.
Кивнув и весь как-то сжавшись, Леша вышел из кабинета следователя и плотно прикрыл за собой дверь.
Двадцать минут спустя, когда растерянный Лешка уже давно прошел мимо Надиной машины, стоящей поперек тротуара у отделения, и стоял на остановке на Садовом кольце в ожидании троллейбуса, Прохоров внимательно смотрел на сидящую перед ним женщину.
Сейчас она выглядела особенно хрупкой, маленькие руки были крепко стиснуты, а из лица ушли все краски. Короткие встрепанные волосы торчали на макушке каким-то подростковым ежиком, а глаза выглядели огромными и бездонными. Она говорила быстро и с чувством, а голос звучал гораздо ниже обычного:
– Я пыталась лечиться. Очень старалась. Я была у психолога, очень знаменитого, ездила к нему долго. Он не помог. Он говорит, надо снизить стресс, пройти глубокую терапию, и тогда, возможно, проблема будет решена. Но без гарантии.
– То есть это клептомания? – уточнил Прохоров.
– Да. Но это синдром, понимаете? Не болезнь, а как бы сопутствующий симптом. И справки он мне не дал, – Надя сейчас говорила так, будто они вместе со следователем должны были решить общую задачу, разобраться и найти выход. Она, похоже, не понимала, что находится в его кабинете в роли подозреваемой.
– Это вы украли портсигар?
– Да, я.
– Зачем?
– Да не «зачем»! Ну как вы не поймете. Не зачем. А почему. Это просто так происходит, я не могу это контролировать. Клептоманы всегда так крадут – спонтанно, и берут вещи, которые им не нужны. У меня каждый раз страшно холодеют руки и я чувствую запах горелого масла – это вот каждый раз.
– И тогда в магазине вы тоже чувствовали этот запах? – Следователь говорил мягко, стараясь не нарушать легкий транс, в который впала Надя. Она говорит, и это очень хорошо.
– Да. Почувствовала. А ведь ему там совершенно неоткуда взяться, понимаете?
– Понимаю. А как давно это вообще с вами происходит?
– С десяти лет. Я тогда взяла велик покататься.
– Велосипед?
– Да. Мне не разрешали ездить, а я очень хотела. И попала в милицию, – последнюю фразу она почти прошептала.
– Ну, этот детский эпизод, видимо, не был клептоманией, раз вы говорите, что клептоманы крадут то, что им не нужно. – Прохоров сделал паузу. – И как вы теперь представляете себе развитие ситуации, Надежда Юрьевна?
Надя глядела на него растерянно и молчала.
– Вы сейчас все это мне изложили. Но проблема в том, что у меня вот, видите, документы. Это не тот случай, когда вас поймала охрана в магазине и вы вышли сухой из воды. Здесь уже кража ценного предмета. По факту кражи подано заявление. Мы провели следственные действия. Следующий шаг – выдвижение обвинения. Я и до этого знал, что кражу совершили вы. Просто в кабинет никто, кроме вас, не заходил. А теперь вы сознались.
– И что теперь? – выдохнула она, отчаянно крутя на пальце обручальное кольцо.
– Ну а вы как думаете? Вы знаете, что у вас болезнь.
– Не болезнь, нет.
– Не болезнь, – он кивнул. – Болезненная реакция на стресс. Вы совершаете кражи. Вас ловят. Вы даете взятки, совершая еще одно преступление… И так раз за разом. А когда вам говорят, что это можно вылечить, вы отказываетесь.
– Я отказалась не потому, что не хотела перестать красть! Я просто… просто… – Слова никак не находились.
– Вы просто оставили эту проблему. И она привела вас сюда. И что будет дальше, вы сегодня увидели. – Прохоров подождал ее реакции, но теперь видел только макушку с торчащими волосами и худые коленки в темных брюках: она вся сжалась и спрятала глаза. – То есть вместо того, чтобы лечиться, вы решили пойти в тюрьму. Жизнь на воле для вас слишком большой стресс, а тут такой интересный поворот намечается, да, Надежда Юрьевна?
Повисшее молчание внезапно прервал звук открывающейся двери:
– Михалыч! Ой, простите, я думал, вы один, товарищ майор. – Вошедший полицейский быстро сориентировался и хотел было уже выйти, но Прохоров его остановил:
– Все в порядке, мы с гражданкой уже закончили. – И обратился к Наде: – Вы свободны, всего хорошего.
Надя немедленно встала, но не двинулась с места, как будто не решаясь сделать шаг:
– Закончили?
– Да, Надежда Юрьевна. Идите. Мы с вами еще обязательно увидимся. А пока, простите, мне надо заняться другими делами. Пальто не забудьте, вон оно на вешалке.
Не помня себя, Надя сняла пальто с деревянного крюка вешалки и выпала в коридор отделения полиции, прижимая к боку сумку.
Глава 26
Вадим сидел боком к столу, засунув руки глубоко в карманы кардигана, и смотрел прямо перед собой. Лешка оперся локтями на стол и сжал лицо ладонями, запустив пальцы в волосы. Надя сидела как обычно и ровным голосом, без всякого выражения говорила, глядя на пустую скатерть:
– …поэтому, видимо, пора уже вам все узнать. Впервые это случилось в десять лет. Я украла велосипед у соседей на даче. В Салтыкове.
Вадим шумно вздохнул, а Лешка прикрыл глаза, как от боли.
– Из-за этого мы сменили дачу и стали ездить в Кратово, – так же ровно продолжила Надя. – Потом это случалось периодически. Я пыталась лечиться. Ездила к психотерапевту.
– Ну? – вскинулся Лешка.
– Это не лечится. Это не болезнь, это синдром.
– Что это значит? – механическим голосом спросил Вадим, все так же глядя мимо Нади.
– Это значит, что это просто реакция на стресс. Не болезнь. Поэтому ее нельзя лечить отдельно. Только в комплексе.
– И как это лечить? – Лешка впился в мать взглядом, в котором было и возмущение, и жалость одновременно.
– Снижать стресс. Отказываться от нагрузок. Проходить долгую терапию.
– И ты… – сын не закончил вопрос.
– И я отказалась, потому что это невозможно. Невозможно жить реальной жизнью, если так с собой носиться. И потом, я пила таблетки, и пять лет все было в порядке. А потом заболела бабушка. – Надя уронила голову и зажмурилась.