«В самый раз!»
Уронив стул, он ногой отбил одну из деревянных ножек, швырнул под дверь и пинком вбил ее в щель. Теперь, чтобы открыть эту дверь, нужно было приложить немало усилий и потратить много времени.
— Где это ты такому научился? — задыхаясь, поинтересовалась Ирина.
— С твоим папой послужишь, многому научишься…
Оказавшись в длинном помещении с высотой стен около шести метров, Ирина на бегу невольно изменила направление и сместилась вправо. Слева, бесконечным рядом, вся стена более чем на двадцать метров была заставлена стеллажами с документацией. По-военному незамысловатое освещение придавало этой зале атмосферу скуки и уныния. Если бы не свора мчащихся, накачанных наркотиками убийц за спиной, впору было бы затосковать. Подсветка стеллажей отражалась от стеклянных дверей на светло-коричневый пол, уложенный плитами, и такого же цвета подвесной потолок. Стена слева не освещалась, и именно это заставило Ирину броситься к ней под десятками, сотнями взглядов лиц, запечатленных фотокамерой…
Не в силах больше бежать, она прислонилась спиной к стене и уставилась в портреты равнодушным взглядом. Жизнь начинала казаться ей сложной.
— Эта стена-композиция, — тяжело дыша, проговорил остановившийся рядом с ней и уперший ладони в колени Стольников. Годы берут свое. В сорок три бегаешь уже не так, как в тридцать. — Если я правильно понимаю эту стену. И кое-кого на этих фото я узнаю.
Невольно дернув бровью, Ирина с изумлением вытянула руку и показала капитану улыбающееся лицо в рамке.
— Все правильно, это не глюки… Это ныне президент одной из республик. А слева от него — Ильяс Махтиев, главарь одной из банд в Дагестане. Он пропал без вести в две тысячи девятом после спецоперации, в новостях передавали. Оказывается, вот он где… Хотя… А, понял! Это же те, кого еще сюда не поместили, девочка! Значит, дружище Махтиев еще гуляет.
— Дружище?
— Они все мои друзья. Кровные, — Стольников усмехнулся.
— Я хотела спросить… насчет задницы… Что ты имел в виду?
Дверь с грохотом распахнулась, и он схватил девушку за руку. В зал вломился, не устояв и свалившись на колени, пожилой чеченец с пистолетом в руке. Он был взбешен, и в глазах его светился злобный огонь.
— Я тебе кишки размотаю! — прохрипел он, вскакивая.
— Ххьай буд ма байъ, цацан![4] — разозлился Стольников и с разворота пробил ему в грудь ногой. Чеченец захлопнул собой дверь, бросился вперед, и тут же Стольников сделал выпад вперед.
Ирина не поняла, что произошло. Движения капитана она не заметила. Она лишь увидела, как чеченец зашатался, осел и срыгнул на пол сгусток крови.
— Кость в легком? Это бывает! — Уже не сдерживаясь, Стольников вбил ногу в то место в груди бандита, куда пришелся первый удар.
Пропоровшее легкое ребро окончательно сломалось и разорвало боевику легочную артерию. Кровь хлынула изо рта чеченца как из пожарного гидранта. Закрыв лицо руками, Ирина закричала.
— Ты хотела сюда попасть? — спросил ее Саша. — Ты сюда попала. Теперь не нужно кричать. Теперь нужно постараться выжить!
Рванувшись, он увлек девушку за собой, и уже через мгновение они вырвались из зала с тем же грохотом, с каким появился чеченец. Последним напоминанием о том, что все еще впереди, была пуля, расщепившая дверь в дюйме от замка.
Их и не думали оставлять в покое.
Полтора года назад Ирина спускалась по лестнице в метро «Войковская». По этой же лестнице минутой позже спускался парень. Как потом выяснилось, его звали Женей. И он увидел девушку, которая хотела войти в метро, но не имела никакой возможности. Двое братков кавказской наружности, отпуская уже не комплименты, а нецензурщину и недвусмысленные намеки, хватали Ирину за руки, и обойти их не было никакой возможности.
— Гей, славяне, — пробормотал Женя, приближаясь, — надеюсь, один из вас муж ее, а второй — брат.
— Пошел на!..
— Нехорошо так, — заметил Женя. — Это грубо.
Девушка смотрела на Женю как на единственный способ вырваться, и он это понял, поскольку стоящие в десятке метров сержанты с палками за поясом на сцену взирали равнодушно.
Первое движение он поймал на противоходе. Ударив ногой по летящей ему в живот ноге, он тут же пробил обидчику в голову и, не останавливая центробежной силы своего движения, развернулся и врезал ногой в колено другому.
Вот теперь сержанты пришли в движение.
— Рвем отсюда! — скомандовал Женя девчонке и, схватив ее за руку, поволок наверх.
До сих пор Ирина считала это верхом мужества и благородства со стороны совершенно незнакомого ей мужчины. Ни до, ни после этого случая у нее не было возможности убедиться в том, что, помимо Жени, этого воплощения мужского совершенства (жаль только, что женатого), ходит по земле еще кто-то более совершенный. Так что все происходящее сейчас девушка воспринимала как в тумане. Объяснение было: Стольников — посланец папы. Но обычно в таких случаях речь идет о том, чтобы диван передвинуть или сумки донести. Эх, Женя, прости…
Глава 15
Оставшись один, Ждан понял, что жизнь его будет длиться теперь ровно столько, сколько нужно боевикам, чтобы его обнаружить. Стольников увел основную группу за собой, но оставались несколько бандитов, которые так же, как и полковник, не умели бегать и не хотели. Почувствовав одиночество, он бежал сначала по коридору, потом, не слыша топота преследователей, сбавил шаг и свернул к отделению, похожему на этаж обычной московской поликлиники. Было много дверей, и все одинаковые.
«Это комнаты для допросов», — сообразил полковник, вспоминая детальный план «Миража». Поскольку в кабинетах не было ничего кроме столов и стульев, он решил, что данные помещения не могут представлять интерес для боевиков, тем более что это отделение находилось на удалении от мест, где те могли бы собраться вместе после долгого одиночества в камерах.
Зайдя в первый же кабинет, он без сил опустился на стул. Кровь стучала в висках, пот лился градом. Так быстро и долго он не бегал с того самого времени, как видел Стольникова в последний раз. Оружия при нем не было, но он и не подумал бы им воспользоваться, имей автомат или нож.
Он здесь не для этого.
С того самого момента, как Ждан остался один, он принял для себя твердое решение — назвать себя сразу, едва его попытаются пристрелить. В ту часть Западного крыла, где он находился, он зашел, потому что знал — здесь его отыщут быстро.
А поэтому, когда послышался шум и дверь с грохотом распахнулась, он поднял руки и спокойным твердым голосом произнес:
— Я — полковник Управления исполнения наказаний по Северному Кавказу. Не стреляйте, это для вас невыгодно.
— Откуда ты здесь взялся? — закричал один из боевиков, хватая полковника за шиворот. — Ты работаешь в тюрьме?!
— Немедленно отведите меня к Хараеву, — спокойно произнес Ждан. — Прямо сейчас. Он ждет меня.
— Ждет тебя?
— Вот именно. Если со мной что-нибудь произойдет в ближайшие четверть часа, ты пожалеешь об этом!
— Слушай, этот говорит, что он полковник, — заговорил боевик по-чеченски, обращаясь к вошедшему спутнику, — и что его нужно отвести к Хараеву.
— Зачем?
— Говорит, что Хараев его ждет!
— Тогда веди.
Ждана вытолкали в коридор. Он чувствовал, как бьется его сердце. «Видел бы все это Стольников…» — думал полковник.
Он шел впереди группы боевиков и время от времени, подталкиваемый то рукой, то прикладом, сбивался на мелкую рысь. Он шел и думал, с чего начнется разговор между ним и Хараевым. В том, что ведут именно к нему, Ждан не сомневался.
А разговор оказался коротким, но содержательным.
— Ты кто такой? — спросил полевой командир.
Ждан снова назвал себя.
— Есть причины, которые не позволят мне тебя пристрелить?
— Есть.
— Какие?
Ждан тянул время. Эх, знать бы, что Стольников уже вырвал девчонку из их рук! Тогда можно было говорить правду. А если нет?..
Ждан был трусом, но после однажды случившегося с ним не хотел носить в себе бремя еще и прямого предательства.
— Что ты молчишь? Как ты сюда попал?
— Я сюда попал с группой лиц.
— Каких, твою мать, лиц?
В это время дверь распахнулась, и один из боевиков, внешностью похожий больше на славянина, чем на кавказца, сказал Хараеву:
— Мы упустили его, он ушел с девкой шахтой лифта…
Хараев по-чеченски выругался и посмотрел на боевика.
— Час! Я даю вам час! Этого русского можете пристрелить, а девчонка должна остаться живой! Ты понял меня?!
В первую очередь его понял Ждан. Теперь можно было играть в правду. Теперь предательство исключено. Во всяком случае, оно никому не навредит. Если не считать очередного морального потрясения. Впрочем, полковник уже привык к этим потрясениям…
— Так о ком ты говоришь, полковник?
— В тюрьму для выполнения диверсионной работы была направлена группа военнослужащих. Я был среди них.
— Какая задача перед вами ставилась?
— Выяснение обстоятельств бунта в тюрьме и устранение технических неисправностей.
— Ты что, специалист по системам охраны? Технарь?
— Да.
— Сколько человек вас было и кто руководит группой?
— Двое. Группой руковожу я.
Полевой командир с чувством глубокого сомнения осмотрел Ждана.
— А второй как выглядит? Тоже похож на мультяшку?
— Второй ростом выше ста восьмидесяти, весом около ста килограммов, светловолос и очень быстр.
— Он врет, командир, — тихо бросил из угла кабинета один из подручных Хараева. — Эта русская свинья брешет. Ты посмотри на этого диверсанта.
Хараев отмахнулся. Он не любил, когда кто-то мешал ему думать.
— Ты знаешь, как отключить систему активации ксеролита на стенах тюрьмы?
— Ее можно отключить только в главном офисе, а это в нескольких сотнях километров отсюда.
Появление русского полковника и второго, который, по всей видимости, и был его напарником, выглядело странно. Они совсем недавно договорились с Зубовым, а т