И все-таки это был Ермолович. Санинструктор из разведвзвода капитана Стольникова. Раз посмотрев на капитана и на секунду задержав на нем взгляд, Ермола отвернулся. Саша узнал эти глаза.
«Зубов в четверг был в Москве. Он прибыл в ЦУМ, поднялся на этаж и ждал. Узнав Ермолу, подошел и все объяснил. Зубов все это время работал… Но что задумал генерал?»
Саша боялся сделать что-то, что пойдет вразрез с планами отца Ирины. Если генерал был в Москве и раскрыл бойцам явочное место для экстренного сбора, значит, у него есть план.
Один за другим боевики ложились на кушетку, Ермолович вводил им в вену раствор, после чего шприц выбрасывал, вынимал новый, ломал головку ампулы и заполнял шприц антидотом. Конвейер не останавливался ни на минуту. Пока санинструктор управлялся с порциями, боевики отлеживались после инъекции. Но как только Ермола, подняв полный шприц, говорил: «Следующий!», предыдущий вставал со своего места, уступая его очередному.
И вдруг случилось неожиданное…
В бокс ворвался, оттесняя плечами стоявших у входа, взмыленный арестант.
— Я так и знал, что нас хотят кинуть!.. — проорал он и развернулся ко входу. — Ломай двери, нас кидают!..
Хараев прокричал что-то на чеченском, и пятеро или шестеро боевиков, которым еще не был введен антидот, развернулись навстречу арестанту.
Но тот был настроен решительно. Вскинув автомат, он прошил одного из бандитов очередью и вырывался из захвата.
— Черт возьми! — прокричал Саша. — Этого еще не хватало!.. Заприте двери, мать вашу!..
И в этот момент ворвался второй арестант. Настроен он был не менее агрессивно. Еще одна очередь — и один из приближенных Хараева повалился замертво, а второй, уронив автомат, взвыл и бросился в глубь бокса.
Пули прошили воздух над головой девушки. Ермолович, вводя раствор, даже не обернулся.
Стольников ногой подбросил лежавший на стуле автомат, поймал и, не целясь, выстрелил одиночным.
Человек, стоявший у самой стены, чуть завалился назад и стал падать. Его затылок, крепкий, поросший черной и густой щетиной, прикоснулся к толстому стеклу, и оно осыпалось, как горох из сита. Осколки падали на лицо его, ранили скулы, щеки, но он даже не закрывал ни рта, ни глаз. Он был мертв задолго до того, как лопатки его коснулись мощеного тротуара.
Автомат вылетел из рук второго боевика — это Жулин, достав бандита ногой, падал теперь на пол вместе с ним…
Первым вскочил боевик.
Увидев смерть друга, поняв, что обратно мозги не собрать и голову его не склеить, он оставил попытки дотянуться до оружия и дернул из рукава нож. Он блеснул в воздухе, и сразу стало ясно, что держит его не уличный хулиган, а знаток своего дела. Короткие полувзмахи, шутейный дриблинг, уверенные движения в плечах.
— Мужчина, да? Иди, возьми! Положи автомат! Иди и возьми! А? — горец только что не танцевал лезгинку. Было видно, что он находится в состоянии порядочного наркотического опьянения.
«Вот почему Зубов велел идти в морг, а не в лазарет, — понял Саша. — Он понимал, что все медикаменты расхищены, а сам лазарет служит местом, где можно получить в очередь очередную дозу».
Хараев с усмешкой посмотрел в сторону Стольникова.
— Тебя зовут, нет? — почти серьезно бросил он.
— Ты уж прости меня, — сказал капитан, поднимая автомат и стреляя вооруженному ножом бандиту в колено. — Не до героизма мне.
Гортанный вскрик мучающегося от боли боевика заглушил все движение вокруг. Катаясь по полу и всякий раз наваливаясь на лежащее на бетоне лезвие, бандит резал на лоскуты свою рубашку, а вместе с нею и кожу. Боль в руках от порезов была ничтожной по сравнению с той, что разрывало колено.
— А руками слабо? — с ненавистью процедил Хараев, подходя к боевику и выстреливая ему в голову. — Илля лях ваххамадун рассуллю лах… — пробормотал.
— Живы будем, как-нибудь проверим… — пробормотал, не сводя глаз с Хараева, Саша.
— Обязательно.
Последний из боевиков поднялся с кушетки, на нее лег Хараев.
— Дага! — прокричал он по-русски за мгновение до того, как Ермолович вонзил ему в вену иглу. — Я подойду к забору первым. Выходить будем пешком через ворота, ты понял меня, Дага? Машина выедет следом, Стольников!
— Что ты задумал? — спросил капитан.
— Дага, подойди к девчонке и возьми ее за руку. Если со мной что-нибудь произойдет, убей ее первой!
— Хорошо, хозяин!
— Стольников, — глядя, как ему в руку входит содержимое шприца, проговорил Хараев, — если я вдруг почувствую хотя бы насморк, ты и эта девка умрете первыми.
— А если все будет нормально?
— Живы будем — посмотрим.
— Обязательно, — заверил Стольников.
Глава 20
В тюрьме догадались о странных перемещениях у центральных ворот, но заключенные ничего не могли сделать. Предотвратить побег части арестантов было невозможно. Тюрьма соединялась с входом переходом, по обеим сторонам которого располагались тяжелые стальные двери. В центре управления внутри «Миража» под прицелами автоматов несколько инженеров пытались открыть замки, но у них ничего не получалась. Компьютерная программа выдавала сбой и отказывалась выполнять команды. Инженеры понимали, что блокировка дверей состоялась из головного центра, расположенного в НИИ, и действия оператора там неподвластны операторам в тюрьме. Это и пытались они объяснить обезумевшим от гнева боевикам, осадившим центр и требовавшим немедленно открыть все двери.
Между тем все было готово для бегства. В кабину «ЗИЛа» уже забрался врач, боевики, затолкнув в кузов разведчиков, Ждана и девушку, расселись по местам. Не доверяя заверениям генерала, Хараев велел бандитам быть начеку и открывать огонь без промедления, но только по его команде. Сам он, разумеется, тоже находился в кузове. Усевшись рядом с кабиной, он смотрел в оконце, расположенное в брезенте над кабиной.
Вообще, странно выглядели пассажиры этой машины. В кузове находились люто ненавидящие друг друга, вооруженные враги. Их свели вместе обстоятельства странные, почти невозможные. Стольников сидел и думал, что было бы, откажись он выполнять приказ генерала. Держа заточку у горла Хараева, он выбрался бы вместе с девушкой, Жданом и своими людьми из здания тюрьмы. Добрался бы до караульного помещения и вышел через запасный выход. Никто из преследователей не рискнул бы последовать за ними. Ксеролит — вот в чем дело. Он держал боевиков в тюрьме как на привязи…
Зачем Зубову был нужен этот сценарий? Генерал усложнил все до максимума. И теперь ничего не изменилось к лучшему: они по-прежнему под прицелом бандитов, мало того — сидят, тесно прижавшись друг к другу. И девушка по-прежнему в опасности. И что будет дальше — неизвестно…
— Мы выезжаем за пределы запретной зоны, — сообщил по громкоговорящей связи кто-то в кабине. Видимо, офицер.
Стольников впервые видел, чтобы обычная машина для перевозки личного состава была оборудована ГГС. Впрочем, удобно. Между тем он снова испытал дежавю. Голос, прозвучавший из динамика над кабиной, показался ему знакомым. Но это не был голос Ермоловича, санинструктора.
«Что за чертовщина, — подумал он. — Только один голос может звучать вот так, с хрипотцой и одновременно мягко. Такой голос я слышал давно, очень давно… Лет одиннадцать назад. И принадлежал он… неужели Баскаков?!»
Сержант мог появиться здесь только в одном случае. Если он прибыл сегодня утром в Москву и оказался на втором этаже ЦУМа. То есть точно так же, как и Ермолович.
«Кто же тогда водитель?!» — подумал Стольников, мысленно перебирая фамилии своих бойцов, вышедших за ним из Этой Чечни вслед за ним.
— Чему ты улыбаешься, капитан? — спросил, пристально глядя на Сашу, Хараев.
— Да так, анекдот один вспомнил, — и Стольников усмехнулся.
— Смешной?
— Ну конечно. Армия. Политзанятия. Прапорщик Жулин спрашивает: «Салам алейкум. Что такое Родина?» Хараев: «Не знаю, товарищ прапорщик». — «Мудак ты, Хараев! Дага, что такое Родина?» — «Родина — это моя мать!» — «Ну, Хараев, что такое Родина?» — «Родина — это мать Даги». — «Мудак ты, мать твою, Хараев! Родина — это и твоя мать! Понял?» — «Понял, товарищ прапорщик!» — «Ну и что ж ты понял?» — «Я брат Даги».
Разведчики захохотали.
Девушка никак не могла прийти в себя от ужаса, который обуял ее с той минуты, когда она поняла, что тюрьма захвачена. И теперь она просто сидела и смотрела на мужские сумасшедшие игры. Она до сих пор не могла поверить, что все это происходит с ее участием.
— Я тебе покажу кое-что, — выдержав паузу, процедил Хараев. Несмотря на то что шумел двигатель, машина тряслась по дороге, скрипя рессорами, вокруг клацало оружие, его голос был хорошо слышен. Он вытянул из ножен клинок и стал смотреть на него, словно зачарованный блеском стали. — Вот этим ножом я сначала перережу все вены на твоих руках и ногах. Но еще до того, как твоя кровь выйдет, я перережу тебе горло как барану.
— Я тебе тоже кое-что покажу, — Стольников поставил на колено руку, уперев ее на локоть. В кулаке была зажата граната, но проволоки в запале уже не было. Чека удерживалась только пальцами капитана. Он выпрямил средний палец. — Вот это. А теперь вот это, — и он убрал от чеки указательный.
Бандиты насторожились.
— И вот это, — и безымянный палец, к великому ужасу Ирины, тоже выпрямился. Теперь чека не отлетала от гранаты только благодаря мизинцу Стольникова. — Хочешь, я покажу тебе всю ладонь, Хараев?
Полевой командир молчал. Разведчики, понимая, что от командира можно ждать чего угодно, сосредоточились и напряглись.
— Мне надоело бегать с этой девчонкой, — капитан кивнул на Ирину. — И ваши рожи собачьи надоели до смерти. Ты сомневаешься, что я сейчас брошу эту херню на пол?
Хараев молчал. Лишь капля пота предательски выскочила из-за уха и скользнула по щеке.
— Ты сомневаешься?!
— Нет.
— Правильно, — выдержав паузу, тихо произнес Стольников. Сжал пальцы и подпер кулаком подбородок. — Ну и чьи планы теперь выглядят страшнее?