– Встречаемся с Анохиным завтра, на рыбалке.
– Где-где? – Таська мгновенно пришла в ужас. Рыбалку она не переносила всеми фибрами, и вообще всем видам спорта предпочитала шопинг.
Хомутово осталось позади, они выскочили на федеральную трассу, и по обеим сторонам дороги потянулся одинаково унылый темный лес, изредка проскакивали одиноко стоящие лиственницы с изломанными кронами.
Внезапно Таську охватило волнение: как-то вдруг она ощутила и осознала эти семь тысяч верст, отделяющие ее от дома.
Откинув выбившуюся из заколки прядь, она осторожно скосилась на Ленку.
Ветерок овевал Ленкину сосредоточенную физиономию, трепал волосы.
– Объясняю еще раз: Анохин пригласил нас на рыбалку.
Волевым усилием Таська подавила в себе острое желание послать неведомого Анохина в длительное эротическое, как говорил Егор, путешествие.
Подумав так о муже, Таська внутренне сжалась. Неужели глаголы будущего времени из речи придется исключить? Будущее время – это действие, которое совершится после момента речи. Неужели ее Егор все уже совершил?
Горло перекрыли близкие слезы.
Этого не может, не должно быть! Это неправильно!
Лесу не было конца. Свобода и безлюдный простор, парящий над трассой, усиливали тоску.
– Боже, зачем же такие сложности? – сумела выговорить Тася, имея в виду рыбалку.
– Это для тебя, может, сложно, а для него рыбалка – естественная среда. Он же рыбак.
– Ладно, чего уж там, – вяло согласилась Таська, – а сколько сейчас времени?
– Десятый час.
– Вечера или утра?
Ленка быстро посмотрела на пассажирку:
– Ну, ты совсем плохая, мать. Утра, конечно.
– Куда мы едем?
– На мою родину – в Корсаков. Познакомишься с бытом местного населения.
– Далеко это?
– Тридцать восемь кэмэ, примерно полчаса езды. Значит, план такой. У меня дома шаром покати, – отрывисто излагала Ленка, – так что пообедаем где-нибудь по пути, потом я тебя отвезу домой, а сама поеду в магазин. Вечером вернусь, что-нибудь соображу на ужин.
– Елки. День пустой получится, – с неудовольствием заметила Тася.
– Ничего, зато пораньше спать ляжешь. Завтра Анохин заедет за нами в четыре утра.
Таська выпрямилась на своем месте, физиономия у нее вытянулась.
– Во сколько? – В прежней беспечной жизни Тася, конечно, слышала о том, что некоторые чудаки, мучимые рыболовным зудом, встают ни свет ни заря, но чтобы в четыре… Сама-то она была не просто совой, а совой в кубе.
– В четыре утра. Рыбалка, знаешь ли, – глубокомысленно изрекла Ленка.
– Садист он, а не рыбак, – лениво огрызнулась Таисия, – так я и думала. Как с таким человеком договариваться?
– Это что-то вроде проверки на вшивость, – объяснила Ленка и повернула ручку радиомагнитолы.
Салон наполнился звуками зарубежной попсы, и это можно было расценивать как приглашение заткнуться и помолчать, что Таська и сделала.
Примерно через полчаса вдоль трассы стали попадаться на редкость убитые развалюхи, по всему чувствовалось, что приближается населенный пункт.
«Корсаков – город рыбаков», – значилось на указателе, дорога резко ушла влево, и Таська вытянула шею: справа, как в замедленной съемке, разворачивался вид на залив и лощину с россыпью домов.
Ленка прикрутила звук приемника и прервала молчание.
– Корсаков выходит в бухту Лососей, – с непередаваемым превосходством сообщила она, – при царе здесь был пост Корсаковский, потом япошки оттяпали его у нас и назвали Отомари. В сорок пятом наши снова отбили поселок у япошек.
Таськино невежество простиралось далеко за пределы географии. Ленкины экскурсы в историю ее интересовали так же мало, как математика, химия и остальные школьные предметы. Единственная склонность, которая наблюдалась у Таськи с детства, – склонность к иностранным языкам, но она осталась невостребованной.
Сейчас ее больше всего интересовала оживленная бухта – по ней шныряли катера и лодки.
По уходящей за горизонт водной глади скользили сейнеры и длинные плоские суда, оглашая окрестности насморочными гудками, – кунгасы, пояснила Ленка, прервав экскурсию.
Задетая Таськиным невниманием, она совсем замолчала и через несколько минут парковалась у четырехэтажного новехонького розовато-серого здания с башенкой и эркерами, кокетливо поблескивающими на солнце.
– Здесь неплохо кормят, – снизошла до объяснения Ленка, вынимая ключ из замка зажигания.
Кафешка радовала глаз отсутствием клиентов и опрятностью. В зале приглушенно звучал блюз, и Таська почувствовала себя героиней приключенческого романа.
«Пельмени рыбные», – значилось в меню.
Таська брезгливо сморщила носик, оскорбленная в лучших чувствах Ленка процедила:
– Попробуй. Когда еще доведется побывать на Сахалине.
Поборов предубеждение, Тася уступила и согласилась.
Обильно сдобренные растаявшим сливочным маслом, присыпанные укропом, пельмени оказались сочными, ароматными и большими – рот радовался. Распробовав, Таська налегла на еду и забыла, что ее беспокоило.
Какой-то червь точил ее… Ах да!
Она, конечно, еще вполне ничего, не выпала из обоймы, симпатичная и молодая, но рыбаки – это… не ее калибр. Как все пойдет? Вдруг они с Анохиным испытают взаимную и острую неприязнь?
– Какой он, этот Анохин? – меча пельмени, спросила Таисия.
– Как тебе сказать? – орудуя вилкой, отозвалась Ленка. – Нормальный мужик: могуч, вонюч и волосат. Со своими тараканами, конечно, но во время путины не пьет – это у него такое золотое правило. Рыбалка не терпит дилетантов, а Николай – профи. Про рыбалку он знает все: что про скальную, что про глубинную – как и какую сеть ставить, чтоб в море не снесло, в каких местах.
– Местный?
– Конечно. Кто бы к нему пошел в бригаду, если бы он не был местным? Тут, знаешь, никто чужим не верит. Особенно москвичам. Имей в виду на всякий случай.
У Таськи пельмень пошел «не туда», она закашлялась.
– Так ты же говорила, что этот Анохин согласился работать с нами, – запив пельмень соком, прохрипела она.
– Во-первых, не работать, а встретиться, и не с нами, а с тобой, – отмежевалась Ленка, – он согласился с тобой встретиться, потому что я попросила и потому что я назвала имена Егора и Славика. Так что тебе придется на пузе вертеться, подруга, чтобы не упустить Анохина. Если с ним не получится, вряд ли вообще с кем-то получится. Тогда надо будет искать по побережью другие бригады. А это время и деньги, сама понимаешь.
Таська отложила вилку. Настроение стремительно падало.
– Ни фига себе. Я что, порыбачить прилетела? Одни билеты чего стоили, и что – все зря?
– Так это от тебя зависит, Тась.
Таська оскорбилась:
– Ты на что намекаешь?
Ленка округлила глаза и фыркнула:
– Даже не мечтай. Никто не покусится на твою честь. Если ты, конечно, сама этого не захочешь. Но ты сама посуди: Егора Анохин знает, а тебя первый раз увидит. Муж и жена, конечно, одна сатана, но как ты поведешь бизнес – неизвестно.
Сахалинская Ленка разительно отличалась от московской. До Таськи дошло, что поддержки ждать неоткуда.
– И что я должна делать? – растерянно спросила она.
– Ну что ты как маленькая? Компанию поддержать, не смотреть волком. Что еще? Улыбаться приветливо, не строить из себя столичную штучку. Спесь не выказывать. Словом, произвести благоприятное впечатление, чтобы Анохин согласился улов продать не кому-то, а тебе, такой хорошей. Только не переиграй – здесь это не катит.
– А какой у него улов будет? – задала Таська сакраментальный вопрос.
Ленка подкатила глаза и развела руками:
– Кто же это может знать?
– Ну, примерно.
– Вот сама и спросишь у него.
От сытой еды у Таськи в голове сделалось пусто, захотелось спать, под джазовую композицию она доклевала остатки гигантской порции, отвалилась на спинку стула и подозвала официантку – девицу в коротенькой юбчонке и далекими от совершенства ногами.
– Я угощаю, – лениво бросила Ленка, отводя Таськину руку с кошельком.
– Спасибо, – заплетающимся языком выговорила Таська. – Лен, может, в магазин заедем сначала, а потом домой?
– Зачем тебе?
– Да надо же что-то на рыбалку купить. Надо задобрить этого… Анохина. – Таську так и подмывало сказать – аборигена, но она вовремя вспомнила о Ленкиных корнях.
Провожая глазами ноги официантки, удалившейся за сдачей, Ленка вяло кивнула:
– Заедем, если надо.
Ровно в четыре утра Таська с Ленкой, как две тени отца Гамлета, выползли из подъезда двухэтажки.
Ленкина куртка, в которую пришлось облачиться Таське, была размера на три больше и смотрелась на ней как попона на собаке.
Скамейку, двор и ближайшие деревья окутывала темень – фонари не горели.
Ленка пристроила на скамейку рюкзак, в котором что-то подозрительно брякнуло, Таська мешком плюхнулась рядом, перебирая в уме, что могло брякать.
Рюкзак был забит под завязку.
Три бутылки водки, ложки, нож и две железные кружки, сахар, чай, конфеты, помидоры, огурцы (соленые и свежие), картошка, две головки лука репчатого, зелень, купленная у теток возле магазина, и два нарезных батона.
Не очень-то полагаясь на удачу, Таська втихаря запихнула в наружный карман рюкзака еще две банки шпрот – так-то вернее будет – плюс средство от комаров в аэрозоле, с изображением вампира в черном балахоне с капюшоном и с косой в кулаке.
Чем-то комар напоминал Таське себя, самоубийцу.
Смещение часовых поясов и посиделка, устроенная вечером, сделали свое дело, Таська раздирала рот, зевая.
В голове клубились какие-то обрывочные воспоминания вчерашнего разговора на Ленкиной эклектичной кухне, где допотопная мебель соседствовала с первоклассной японской бытовой техникой.
Что-то о Турции. Ах да!
Вино развязало Ленке язык, и она заявила, что сахарный диабет у Славки – ее рук дело. В том смысле, что в тоннеле она загадала желание про Славку. Чтобы он наконец стал надёжей и опорой, чтобы вылечился и все такое.