– Это морской гребешок.
Свежевыловленного гребешка Тася никогда прежде не видела – домой он поступал в пакетах в виде замороженных деликатесных шариков.
Гребешок в кляре – любимое блюдо Егора, пронеслось воспоминание, и отпускное настроение улетучилось. Таська еле сдержала вздох, рвущийся из груди. Егор в коме, и теперь от нее зависит, что у них дома будет на ужин.
В этот момент Таська почувствовала себя колонистом, причем безоружным и одиноким.
Черт возьми! Она прилагает столько усилий, чтобы подружиться с островитянами, а они не идут на контакт. Того и гляди, подкинут дров в костер и поджарят под звуки тамтамов.
Таська распрямила плечи. Задешево она свою жизнь не отдаст.
Строго следуя Ленкиным инструкциям по ведению переговоров, изобразила восторг и елейным голоском поинтересовалась:
– Что нужно делать? Я готова.
– Спаси, сохрани и помилуй, – испугался Боря, – женщина, да еще москвичка – что ты можешь? Сиди уже, отдыхай. Без твоей помощи как-то оно спокойней.
Кажется, все катится к чертям собачьим, то есть развивается по нежелательному сценарию номер один. Предаваться унынию было некогда, Таська решила биться за «Дары Сахалина» до последнего.
– Я могу картошку чистить.
– Обойдемся, – буркнул Гена.
– А что, уху варить не будем? – Бодрости в Таськином голосе поубавилось.
– Нет, не будем.
Таська поискала тему для разговора, не нашла и продолжила начатую:
– А что будем готовить?
– Сказано же: гуляй.
– А что вы хамите? – Таисия уже чуть не плакала.
– А как с тобой разговаривать, если ты русского языка не понимаешь? – вступился за друзей Анохин.
– Когда со мной разговаривают нормально, я все понимаю.
– Прямо как собака, – хмыкнул Гена.
– Кто собака? Я собака? Да сами вы псы.
Слово за слово, Таська не заметила, как вместо наведения мостов с местным населением упоительно переругивается.
– Имперские амбиции так и прут из этих москвичей, – ввернул Боря.
– Точно, синдром, – поддакнул Гена. Похоже, они объединились против общего врага – присутствующей москвички.
– Это не у меня синдром, это у вас фобии.
– Смотри-ка ты, слова какие знает.
– Вот мне интересно, – вмешался в перепалку Анохин, – как же ты собралась торговать, если гребешка в глаза не видела?
Таисия не успевала отбиваться от нападок.
– Ну, собралась, и что?
– Ну как ты можешь заниматься этим бизнесом, если ты ничего в морепродуктах не смыслишь?
– Я не смыслю?
– Ну не мы же.
– Поди, рыбу в глаза живую не видела, только замороженную.
Это было недалеко от истины, но, уличенная в профанации, Таська возмутилась:
– Да я… Да я… – Она огляделась в поисках того, что поможет сломать лед в отношениях. Взгляд упал на лодку.
Сейчас она им докажет, что она… что она… жена своего мужа.
С этой единственной мыслью Таська сорвалась с места и припустила к резиновой лодке.
На дне бота болтались две удочки, неясного назначения обломок бетона с порыжевшей от ржавчины металлической петлей, банка с наживкой и пакет с прикормом – то, что нужно.
В этот момент Таська меньше всего помнила о том, что ни разу в жизни не держала в руках удочку и тем паче не надевала на крючок приманку – бр-р-р! – в виде опарыша или земляного червя.
Да что там черви! Она и сырую рыбу ни разу в жизни не потрошила – это делал Егор.
Но, черт возьми, ситуация патовая, выбора не было.
Таська попыталась элегантно запрыгнуть в лодку, но бортик оказался широковат, она растянулась на нем в полушпагате и барахталась несколько мгновений, пока перетащила ногу.
Героическая попытка оттолкнуться от берега веслом ни к чему не привела – лодка с невозмутимым видом оставалась на месте. Силенок не хватало.
– Помочь, столица? – последовал насмешливый вопрос с берега.
– Помогите! – процедила Таська.
Боря – морской волк – загребая гальку тяжелыми болотными сапогами, вразвалочку подошел и оттолкнул ботик.
Посудину закружило на воде, Тася деловито взялась за весла и неровно погребла к выступающей оконечности мыса – туда, где рыбачили доморощенные критики и судьи.
Сначала Таську дважды сносило на пугающее расстояние от берега, откуда люди казались точками, а костер вообще не просматривался.
Дважды она мужественно бралась за весла и возвращала лодку на облюбованное место, и дважды ей что-то орали с берега.
На третий раз Таська разобрала Ленкин голос:
– Якорь! Якорь! Тася! Якорь!
Вот тогда и прояснилось назначение куска бетона с порыжевшей от ржавчины металлической петлей.
Таська догадалась выбросить этот венец человеческой мысли за борт, лодка наконец встала на якорь. Можно было приступать к собственно рыбалке.
Первые десять минут черви вызывали рвотный рефлекс, но мысль, что она вернется под обстрел насмешек ни с чем, заставила Таську превозмочь отвращение.
На одиннадцатой минуте она наловчилась-таки насаживать омерзительные извивающиеся тельца на крючок и ухарски забрасывать удочку.
Решив, что кашу маслом не испортишь, прикорм (икру горбуши) Таська разбросала по воде. Действительно: клев заметно усилился.
Совсем скоро дно лодки устилали штук пятнадцать довольно крупных рыбин и с пяток помельче.
Можно было сворачивать рыбалку и возвращаться, но тут Таська с удивлением обнаружила на ладонях водянистые волдыри.
Натянув на ладони рукава Ленкиной куртки так, что стала похожа на петрушку, Тася принялась грести к берегу.
С берега снова что-то орали, но, разгоряченная борьбой с плавсредством, Таська не слышала.
– Эй, рыбачок! – донес порыв ветра. – У тебя сегодня понедельник, тринадцатое!
– Придурки, – тихо злилась Таська. Весла то уходили под воду, то едва задевали поверхность воды, будто давали озеру подзатыльник, странным образом берег не приближался ни на метр, как она ни упиралась.
– Тася, – вопила Ленка, – якорь! Якорь!
Помянув всех чертей, Таська вытянула кусок бетона из воды и снова взялась за весла.
Усиливающийся ветер сводил все Таськины усилия на нет, ботик сносило, но каким-то чудом он прибился к зарослям кустов, свисающих над водой.
К этому времени Таська совершенно выбилась из сил, волдыри полопались, ладони горели огнем.
Но и это еще был не конец.
Теперь лодка застряла в кустах.
Чтобы когда-нибудь еще она согласилась на эту проклятую рыбалку…
От обиды и боли Таська уже готова была пустить слезу, но тут под чьей-то поступью посыпались мелкие камешки, затем в кустах показалась гнусная физия Бориса.
– Ну, как тебе сахалинская природа, москвичка?
– Отвянь, – огрызнулась Таська, – лучше помоги выбраться.
Таськин спаситель окинул улов быстрым взглядом и, ни к кому не обращаясь, тихо произнес:
– Блин горелый. Тайменя выловила. – Сказано это было таким странным, дрогнувшим голосом, что Таська насторожилась.
О боже, что опять она сделала не так? Или это от зависти у Бори в зобу дыхание сперло?
Пока Таисия соображала, Борис вошел в воду, взял лодку за кольцо на носу и, виляя по каменистому дну и спотыкаясь о собственные ноги, как бурлак, поволок Таську с уловом вдоль берега в сторону лагеря.
Кроме обиды и боли, Таська теперь испытывала жгучее чувство стыда и унижения. Ладно, уговаривала она себя, чемпион по гребле из нее не вышел, зато рыбалка вполне удалась, несмотря на анохинское карканье, есть чем похвастаться.
– Держись! – Боря подставил спину, Таська уцепилась за загорелую до черноты шею и поджала ноги, каждую секунду ожидая, что пьяный Боливар не выдержит двоих.
Однако Борис все-таки выбрался на берег, испытывая неимоверное облегчение, Таська спрыгнула на камни. И в следующее мгновение увидела Анохина – тот двигался к лодке, то и дело оступаясь на гальке и переходя с галопа на иноходь.
Измученной мелкими и крупными пакостями судьбы Таське внутренний голос подсказал, что ее ждут новые испытания.
– Ну все, хана тебе, – укрепил ее в худших подозрениях Борис.
Николай Анохин подрулил к боту, сфокусировал глаза и нетрезвым зорким соколом уставился на горку серебристых тушек.
Покрутил большой головой и, будто не доверяя собственному зрению, уточнил:
– Таймень?
– Таймень, – подтвердил Боря и, как показалось Таське, втянул голову в плечи.
Новообращенная рыбачка струсила, прислушиваясь к нарастающей в груди тревоге и ловя себя на желании мимикрировать под камни.
Совершенно неожиданно для нее Анохин бухнулся на колени, громко сопя, лег пузом на раздутый резиновый борт лодки и принялся вылавливать и выбрасывать в воду одну за другой роскошных, отливающих серебром рыбин. Это был полный беспредел.
– Ты что? Ты зачем? – заволновалась Таська.
Рыбины выскальзывали из неловких, толстых пальцев, но Анохин продолжал свое черное дело.
– Затем, что это мои дети, – пыхтел он, – детей трогать не позволю, пока жив. Кто этого не знает, того учим, а кто не хочет понимать – того заставляем.
– Что? – Таська не знала, как реагировать на весь этот поток сознания. – Это каким же образом?
– Рукоприкладствуем, – развеял сомнения Анохин.
– Ты что, драться со мной будешь?
– Если не поймешь с одного слова – придется надавать по заднице.
– Ты больной? – догадалась Таська, на всякий случай забегая в тыл Анохину.
– Ну, это смотря с чьей точки зрения. С точки зрения тайменя – я здоров, а ты как раз больная.
– Ничего не понимаю, – призналась Таська, – почему нельзя ловить что хочется?
– Нельзя, и все. Это ты у себя в столице будешь делать, что твоей душеньке угодно, а здесь моя власть. Таймень – краснокнижный вид, чтоб ты знала. За тайменя я любому башку оторву. Усекла?
Таське стало обидно.
– Ты не много на себя берешь, хозяин тайги? Чужих судеб не бывает – так, что ли?
– Рот закрой, – кряхтя, посоветовал Анохин, – не дома, чай.
– Ну, понятно, – окрысилась Таська, – самим, значит, можно браконьерничать, а другим, значит, нельзя.