– А как найти коллекционера?
– На сайте «eBay».
Это не так-то просто: компьютера у меня нет – только тупофон. Что ж, схожу в интернет-кафе.
– Спасибо, – искренне благодарю я. Это поступок честного человека, ведь он мог бы купить у меня нэцкэ, а потом перепродать за другие деньги. Я снова убираю гладкую фигурку в карман.
Свой автомобиль я оставила на крытой автостоянке в самом центре туристического района. Парковка здесь стоит маленькое состояние, но уличного паркинга я не нашла. Несмотря на то, что у меня появилась возможность повысить свое благосостояние, за ходом времени я слежу. Спешу на автостоянку, чтобы не платить за лишние минуты пользования. Моросит дождь, и я надеваю капюшон, радуясь, что есть чем прикрыть голову. И заодно спрятать лицо. Дорогие рестораны и магазины модной одежды, мимо которых я прохожу, лишь подчеркивают неприглядность моего замызганного вида. Прежняя, я смотрелась бы здесь органично, не выделяясь на общем фоне, но теперь на улицах этого фешенебельного квартала я чужая. Иду мимо элегантных мужчин и женщин, стараясь не привлекать к себе внимания. Голодранка. Бродяжка. Никто.
Я изнурена – теперь я постоянно изнурена, – но довольна собой. Не зря просидела в интернет-кафе. Нашла ломбард, а в дополнение поискала информацию об интересующих меня людях. В первую очередь о Джесси. Потому что, как правильно заметила Хейзел, нужно хоть что-то знать о парне, с которым встречаешься. Фамилия Джесси, как я выяснила у него в баре, пока мы ели рамэн, к сожалению, самая что ни на есть распространенная – Томас. На мой запрос «Гугл» выдал более двадцати разных Джесси Томасов, включая успешного спортсмена и актера, исполняющего характерные роли. Но в конечном итоге я нашла и своего Джесси: на сайте одного из спортклубов он фигурировал как персональный тренер. Информация скудная, но меня устроила. Джесси был именно тем, за кого себя выдавал.
Запрос о другом человеке увенчался более существенным успехом. Муж Хейзел, Бенджамин Лаваль, являлся партнером в одной известной юридической фирме. На страничке «Наши сотрудники» в числе других было помещено его фото – фото сурового, но красивого мужчины. Он оказался моложе, чем я ожидала, а может, посещает умелого визажиста. На лице заметны неглубокие морщины, темные волосы серебрятся на висках. Вне сомнения, он хорош собой, но я заметила стальной блеск в серых глазах, выдававший склонность к жестокости. Моя подруга утверждала, что муж обращается с ней как с рабыней, и я ей поверила. Я решила найти о нем информацию не потому, что сомневалась в правдивости ее слов. Мною двигало обычное любопытство. Вот так выглядит садист.
Бенджамин Лаваль выступал защитником на многих громких судебных процессах, давал пресс-конференции; на различных новостных сайтах были выложены интервью с ним. Убрав звук, я смотрела, как он говорит: Бенджамин контролировал диалог и властвовал над аудиторией. Вот так же, подумалось мне, он ведет себя дома – контролирует и властвует, держа Хейзел в полном подчинении.
И только я ее вспомнила, как она материализовалась передо мной. В бледно-розовом платье, поверх которого надета короткая кожаная куртка. Темные сияющие волосы красиво уложены, на лице – безупречный макияж. Моросит весенний дождь, и, повесив на плечо большую кожаную сумку-тоут, она раскрывает зонт. Хейзел выглядит модной, красивой. И счастливой.
Я останавливаюсь как вкопанная, охваченная острым желанием повернуться и уйти. Разумеется, у Хейзел есть другая жизнь. Она говорила, что Бенджамин позволяет ей днем ходить по магазинам, обедать в кафе и ресторанах с подругами, соблюдать внешние приличия. Просто я не ожидала увидеть ее в другой обстановке. Тем не менее я подхожу к ней.
– Хейзел, привет!
Ее красивое лицо бледнеет. Она открывает рот, но не издает ни звука. Стеклянная дверь за ее спиной отворяется – это бар, где подают устриц, – и на улицу выходят две женщины. Я сразу понимаю, что это приятельницы Хейзел. Видно, что все трое одного круга – ухоженные, холеные, роскошные. Взгляд Хейзел метнулся к ним, потом снова обращается ко мне. Женщины останавливаются возле нее, и я отмечаю, что она с ума сходит от ужаса.
– Что вам угодно? – спрашивает одна из приятельниц Хейзел. Она чуть старше остальных, невысокая, белокурая, бесцеремонная. Тон у нее снисходительный. Презрительный. Даже брезгливый.
– Все нормально, – бросает им Хейзел. И потом обращается ко мне: – Извини, сразу не узнала. – Ее черты смягчаются. – Как дела?
Она говорит со мной как с маленьким ребенком. Или, быть может, с потерявшейся собакой.
– Нормально, – осторожно отвечаю я.
– Отлично. Чудесно, – ласково улыбается она. – Устроилась в одном из здешних приютов?
Теперь я понимаю, что она делает. Проявляет доброту к бездомной женщине. Noblesse oblige[3].
– Нет, я была в ломбарде. – Слишком поздно я осознаю, что подыгрываю ей.
Женщины открывают зонтики, а Хейзел роется в своей большой сумке, затем достает банкноту и протягивает мне.
– Это тебе на обед. Я угощаю.
Мое лицо пылает от гнева и унижения. Как она смеет? Я спасла ей жизнь! Выслушиваю ее отвратительные секреты, помогаю ей спланировать побег, а она относится ко мне как к попрошайке. Будто я досадная помеха! Слезы обжигают мои глаза.
Я выхватываю у нее купюру – потому что пятьдесят баксов есть пятьдесят баксов, – проталкиваюсь мимо расфуфыренных дур и быстрым шагом удаляюсь по тротуару.
– Пожалуйста, – бросает мне вслед спесивая блондинка.
Глава 16
В ту ночь я не поехала к обычному месту ночевки на берегу океана. И в следующую тоже; я ночевала в углу автостоянки торгового центра – пока меня не прогнал охранник, – а потом – на тихой улочке в восточном пригороде. Во мне пылали обида и гнев. Хейзел заставила меня поверить, что мы – подруги, наперсницы, а потом унизила своим снисходительным тоном, своей жалостью, черт возьми. Это в лучшем случае бессердечно, в худшем – жестоко. Ведь за последние недели я привязалась к ней.
Вечером в кафе приходит Джесси. Я с трудом узнаю его. Небритый, в бейсболке, в темных очках. Правда, все это ему идет, и с его появлением у меня улучшается настроение. При нормальных взаимоотношениях мы бы обменивались эсэмэсками или перезванивались между свиданиями. Но мои обстоятельства нормальными не назовешь. А может, и его тоже? Я довольна уже тем, что он вообще приходит.
Джесси усаживается на табурет у барной стойки, снимает очки. Боже, какой же он сексуальный.
– Поужинаем, когда закончишь? Или выпьем чего-нибудь?
Во мне просыпается былая смелость.
– Давай поедем к тебе. Кино посмотрим или еще чем-нибудь займемся?
В ожидании его ответа я затаиваю дыхание. Если Джесси отвергнет мое предложение, скажет, что я слишком тороплюсь или что, вообще-то, я ему не нравлюсь, клянусь, я сгорю от стыда. Но, слава богу, он улыбается, на щеке появляется знакомая ямочка.
– Отлично.
Я следую за Джесси в своей машине. Садиться к нему в автомобиль не решилась: это было бы слишком бесцеремонно. Да, я намерена провести с ним ночь, но из некоего старомодного чувства благопристойности выказываю ложную скромность. А может, просто опасаюсь, что он меня отвергнет. Я пока не уверена в его чувствах ко мне. И еще не оправилась от того унижения, какое испытала при случайной встрече с Хейзел.
Квартира Джесси такая, какой я ее помню – опрятная, но пустоватая. Взяв по банке пива, мы устраиваемся на темно-сером диване.
– Что будем смотреть? – Джесси берет пульт.
Он наверняка догадывается, что кино – лишь предлог для того, чтобы приехать сюда. Что на уме у меня совсем другое.
– Мне все равно, – отвечаю я, приподнимая брови.
Джесси медленно раздвигает губы в понимающей улыбке, кладет пульт на журнальный столик и поворачивается ко мне. Его рука – на спинке дивана, коленом он прижимается к моему бедру. Я отпиваю пива, для храбрости.
– Как там твоя подруга? У которой муж дерется?
Обсуждение Хейзел не входило в мои планы на сегодняшний вечер, но, как ни странно, я почему-то рада поговорить о ней.
– Вообще-то мы с ней поссорились.
– Из-за чего?
Я не могу сказать ему, что Хейзел меня стыдится. Что она сунула мне деньги, словно попрошайке.
– При подругах она ведет себя со мной совсем по-другому, – говорю я. – Оскорбительно.
– А другие подруги знают, что муж ее избивает?
– Понятия не имею. Вряд ли.
– Моя мать на людях всегда держала лицо. – Он проводит пальцами по моим плечам, задевая кончики волос. – Мы с сестрой знали, что происходит за закрытыми дверями, но при подругах она всегда вела себя так, будто с мужем живет душа в душу. Меня это бесило. Таков был ее механизм выживания.
Точно. В обществе тех женщин Хейзел играла определенную роль. Им неизвестно то, что знаю я. Как это мне самой не пришло в голову?
– Но мне жаль, что тебя обидели.
– Ерунда, – отвечаю я, и вдруг понимаю, что мою обиду как рукой сняло. Джесси играет с моими волосами, прижимается коленом к моей ноге, а я уже выпила достаточно пива и готова сама сделать первый шаг. Я наклоняюсь и целую его.
Неторопливый нежный поцелуй быстро перерастает в исступленную страсть. И вот мои руки уже жадно ощупывают его крепкую грудь, мускулистые плечи, щетину на подбородке. Как и в момент нашего первого поцелуя, я желаю его до безумия. И это не только вожделение, но и жажда физического контакта. Потребность прикасаться к нему, быть рядом с ним, ощущать нашу связь. Я долго утопала в одиночестве, а Джесси для меня – кислород.
И вдруг он отстраняется.
– Ли. Остановись.
В первый момент я замираю, не могу отдышаться, не понимаю, в чем дело. Потом меня охватывает чувство унижения. Я не желанна. Надо было догадаться. Я ему не пара. Потому что я никчемная. Худшая из худших.
– Прости, – хрипло выдавливаю я. – Пойду я.
Я пытаюсь встать, но Джесси ловит меня за руку, снова усаживает на диван.