Бенджамин перевел ее в специализированную частную лечебницу. Она жила в светлом просторном доме, в окружении идиллических ландшафтных садов. В лечебнице практиковали такие методы, как арт-терапия, музыкотерапия, собакотерапия. Там был свой огород, высококлассный повар, небольшой кинозал, комната для занятий рукоделием. Мама меня уже не узнавала, но она была счастлива. О ней хорошо заботились. А это все, что мне было нужно.
И я подписала договор о полном подчинении, составленный Бенджамином. Внесла в него ряд оговорок, чтобы защитить себя, но дала согласие на то, что он будет иметь надо мной абсолютную власть. Текст брачного договора, который Бенджамин представил мне позднее, был еще проще, ведь я выдвинула всего лишь одно требование: муж должен заботиться о моей матери до конца ее дней.
– Пока мы женаты, – уточнил Бенджамин, – твоей маме будут обеспечены забота и уход.
Эти его слова не вызвали у меня тревоги. Во всяком случае, тогда.
Несколько дней спустя в присутствии толпы гостей, желавших нам счастья и благополучия, я поклялась любить, почитать и слушаться своего мужа.
Глава 25
Несогласие по обоюдному согласию нередко встречается в практике половых отношений. Это означает притворное сопротивление, протесты при наличии ранее данного согласия. Многие нормальные, любящие пары так разнообразят свои плотские утехи. Первые несколько лет все оставалось игрой. Но я не располагала настолько блестящими актерскими талантами, чтобы доставить Бенджамину удовольствие. В конце концов ему понадобилось, чтобы я терпела настоящую боль, настоящие унижения. Он должен был сломать меня. Физическое насилие происходило лишь от случая к случаю, но психологическим и эмоциональным пыткам я подвергалась постоянно. Он меня критиковал, унижал. Если ему не нравилось мое поведение, он запирал меня в комнате. Назвать это помещение подземной темницей было бы преувеличением, но находилось оно в подвале. Мебели там никакой не было – только маленький коврик и грубое шерстяное одеяло.
Непритворный «саб»[6] получал бы удовольствие от такого наказания, но меня это не возбуждало и не приносило мне никакого удовлетворения. Запертая в той «подземной темнице», я размышляла о своей изолированности, о своем одиночестве и бедственном положении. И ненавидела себя. Ведь когда я была девчонкой с окраины и в школе училась кое-как, я всегда мечтала о чем-то большем. Не об этом. Уж точно не о таком существовании. Я продала свою свободу за жизнь с привилегиями и в роскоши. Сама согласилась на эти договоренности, которые теперь меня убивали.
Вне спальни наш брак напоминал супружеские отношения в стиле пятидесятых годов прошлого столетия. Моя роль в качестве супруги Бенджамина состояла в том, чтобы удовлетворять его потребности. Я его обстирывала, гладила ему рубашки, содержала дом в чистоте (с помощью домработницы, приходившей раз в неделю). Бенджамин говорил, что ему подать на ужин, и я послушно покупала необходимые продукты и готовила из них заказанные блюда. Вечером я наряжалась к его приходу – то в красивое платье, то в школьную форму, но нередко встречала его обнаженной, в одном черном кожаном капюшоне. Одевалась так, как требовал он.
Для выходов «в свет» у нас имелся особый протокол поведения «на людях». Я должна была идти чуть впереди него, с правой стороны, на удалении не более трех футов. Когда мне нужно было в туалет, я спрашивала у него разрешение. Если он говорил «нет», я терпела. В ресторане он заказывал для меня блюда: палтус и пино-гриджио, чизбургер и кока-колу или зеленый салат и бокал воды. И я всегда все съедала. И всегда благодарила его.
– Будешь обращаться ко мне «босс», – потребовал он. – Слово безобидное, его вполне можно употреблять при посторонних. И в то же время оно будет выражать твое уважение.
– Хорошо.
– «Хорошо», а дальше?
– Хорошо, босс.
В присутствии других он называл меня «мисси». Старомодное обращение, немного снисходительное, но оно никого не удивляло. Только один раз вышла промашка. Мы тогда были на коктейльной вечеринке у одной из коллег Бенджамина, напористой женщины-адвоката по имени Миранда.
– Немного отдает патриархатом, не так ли? – заметила она.
– Немного, – с улыбкой согласился Бенджамин. – Но мисси нравится.
И никто не догадывался, что «мисси» созвучно слову «сабмиссив».
Прежние подруги постепенно исчезли, так как я не имела возможности уделять им внимание. Мариэль держалась дольше других, но мы с ней жили в разных мирах. Она по-прежнему была незамужем, ходила на вечеринки, радовалась жизни. Через какое-то время отстала и она. Приобретать новых подруг мне не дозволялось. Знакомых заводить было можно, даже необходимо, но только с разрешения Бенджамина. Женщины, с которыми мне дозволялось общаться, были супругами или любовницами его коллег. Муж предпочитал присутствовать при наших встречах, но иногда отпускал меня пообедать с ними или сходить по магазинам. И всегда требовал полного отчета: с кем, где, на протяжении какого времени. Иногда по телефону он отзывал меня со встречи, – просто чтобы испытать меня «на покорность». Я научилась мастерски на ходу придумывать причины для своих внезапных уходов.
Когда разразилась пандемия, губернатор ввел режим самоизоляции. Два месяца муж работал из дома, а я старалась не попадаться ему не глаза. В период действия режима масштабы домашнего насилия выросли во всем мире, и моя семья не стала исключением. Свой страх, беспомощность, досаду Бенджамин вымещал на мне. И, поскольку мои синяки никто другой видеть не мог, его издевательства становились все более изощренными. Я все принимала безропотно (у меня не было выбора), но моя смиренность вызывала у него одно лишь презрение. К тому времени, когда мы снова стали выходить в свет, муж возненавидел меня.
Тогда же он усилил надзор надо мной. У Бенджамина была своя служба безопасности, финансируемая его фирмой. Ведь как адвокат он представлял интересы криминальных авторитетов, и не всегда успешно. Ему нередко угрожали. Иногда и мне тоже. Бенджамин устроил пост охраны в конце нашей подъездной аллеи.
– Нейт будет тебя охранять, – объяснил он. – А также следить за тобой. И докладывать мне о любом твоем непослушании.
Вот тогда-то я и начала бегать по утрам. Наша улица упиралась в густой лесопарк. Охранник не мог следовать за мной в машине, а на своих двоих не угнался бы: я бегаю быстро. К моей радости, Нейт – грузный мужчина с сияющей лысиной на голове – исполнял свои обязанности без фанатизма. В его карих глазах иногда проскальзывали искорки дружелюбия. Возможно, он понимал, что я нуждаюсь в этих глотках свободы. Что я не исчезну, вернусь домой, поскольку бежать мне некуда. Труся по лесным тропинкам, я чувствовала себя свободной и раскованной. Какое-то время эндорфины не давали впасть в депрессию. Но в конце концов я не выдержала.
– Я договорился, чтобы тебя посмотрел психиатр, – как-то утром заявил муж. – Это мой товарищ.
Я послушно согласилась, но, разумеется, это была показуха. Я не могла открыть доктору Вияру всю правду о нашем браке. Он сразу доложил бы об этом Бенджамину. Врач расспрашивал меня о маме, о самоизоляции, об отсутствии мотивации. Порекомендовал найти какое-нибудь хобби. Прописал снотворное и седативы. Когда Бенджамин спрашивал меня об этих сеансах, я с притворной улыбкой отвечала:
– Мне гораздо лучше.
Но по ночам, когда я лежала без сна рядом со своим Господином, боль, душевная и физическая, возвращалась, накрывала меня с головой. День ото дня Бенджамин обращался со мной все более жестоко. Когда-нибудь он переусердствует, не сумеет остановиться. Долго такие издевательства я терпеть не смогу, но и уйти, подать на развод тоже нельзя. Ведь он меня убьет, сам так сказал. И мама моя тоже погибнет. Бенджамин перестанет платить за элитную лечебницу, и она зачахнет в обычной богадельне, а то и на улице. Благополучие мамы для меня было важнее, чем собственная жизнь.
Так что никуда я не ушла. Просто не знала, как вырваться из плена садиста-мужа.
Глава 26
Бенджамин диктовал, как я должна ухаживать за своей внешностью: французский маникюр, полная восковая депиляция, автозагар в зимние месяцы. По его указанию волосы я стригла до плеч и при нанесении макияжа использовала естественную цветовую гамму. Некоторую свободу я имела при выборе гардероба, а чувством стиля меня наградила природа. Если я оставалась в рамках установленных параметров, то обычно могла носить то, что хочу. Во всяком случае, на публике.
Благодаря занятиям бегом, я стала худой и жилистой, что Бенджамину не нравилось. Он настоял, чтобы я сократила ежедневные пробежки с пяти миль до трех и начала посещать тренажерный зал, наращивая мышечную массу. Я проконсультировалась с диетологом на предмет того, чтобы сформировать тип фигуры, какую желал видеть мой муж – пышную, с полными бедрами и грудью, – но при моем телосложении это было невозможно. А отказаться от пробежек было выше моих сил. Они стали моей единственной отдушиной. Только своим телом я еще и могла распоряжаться. Относительно.
Через полгода после свадьбы Бенджамин вдруг заявил:
– Я записал тебя на операцию по увеличению груди.
Я рассмеялась – что за бред?! – но Бенджамин не шутил. После короткой консультации с пластическим хирургом, который по совместительству являлся его приятелем, дата операции была назначена. Расстроенная, напуганная, я плакала, когда меня повезли на операционный стол. Бенджамин внедрялся в мое тело, залезал мне под кожу. Импланты, которые он выбрал, для моей фигуры были великоваты: груди не сильно выпячивали, но были тяжелыми и громоздкими. Со временем из-за них появятся проблемы со спиной. Я чувствовала себя его куклой Барби, пластмассовой копией самой себя, созданной ему на потеху. Я боялась, он потребует, чтобы я сделала себе еще и «бразильскую попку», и потому много времени проводила в тренажерном зале, выполняя приседания.