Я сказала, что сперва прочитаю. Приступила. На второй странице стало тяжело: язык витиеватый, предложения на абзац. Но признаться было стыдно, и я продолжала. Потом уже по диагонали. Малина терпеливо ждала, я разнервничалась, потому что времени ушло много, а решение так и не принято.
У меня есть опыт в моделинге, я много контрактов выполнила, но все они были… короткими и простыми: что сделать и какая зарплата.
Сейчас все совершенно иначе.
Еще год назад легко подмахнула бы, чтобы не показаться деревенской дурой. Но не сегодня.
— Нужно будет добавить пункты о том, что я не целуюсь с мужчинами в кадре, не имитирую близость, не снимаюсь голой или в прозрачной одежде.
— Ты уверена, что эти пункты необходимы? — уточняет Малина, переходя на «ты». — Я гарантирую, что никто тебя не тронет сверх того, что нужно по сюжету. Аня, модельерам на тех же показах легче работать со всеядными моделями. И, если будет выбор или-или, выберут не тебя.
— Коко Роша никогда не снималась в белье и стала супермоделью, — говорю решительно. — Я хочу добавить эти пункты в контракт, а дальше посмотрим. Возможно, в будущем я изменю решение, но хотелось бы оставить себе возможность для маневра.
— О, ты любишь Коко? — переключается она.
— Я ее обожаю! Она мой кумир. Ее книга очень помогла мне принять и понять себя.
Малина улыбается:
— Я вас познакомлю на Неделе моды.
— Господи боже мой! — выкрикиваю я, едва не подскочив на месте.
Вита на мгновение отрывается от груди и смотрит укоризненно.
— Прости, малышка, у мамы фестиваль эмоций.
Дочка прощает, а у меня щеки еще сильнее горят. Помимо того, что Коко гениальная, она еще и мама трех деток. Нужно усиленно учить английский, так хочется с ней поболтать! Возьму с собой ее книгу, может, Коко мне ее подпишет?
— Аня, я буду ждать твой предварительный ответ завтра до обеда. Если ты согласна со мной работать, то займемся обсуждением спорных пунктов.
— Поняла. Спасибо, что уделили время.
— Тебе спасибо, бриллиант Жана. В жизни ты еще милее, чем он описывал.
Мы пожимаем руки.
Я бы еще поболтала, но пора ехать на съемки. Мобильный разрывается. Как ни взгляну на него — там несколько пропущенных. Предложения о работе сыпятся градом. Поначалу они тешили эго, но сейчас я просто в растерянности. К земле ответственностью, словно камнями, прибивает. Как из шелухи выбрать то, что действительно будет полезно?
Ошибиться страшно. Мне необходим менеджер, который будет отсекать плохие проекты.
Мы с Витой едем в фотостудию, где я буду работать с новой коллекцией бренда сумок. Директор по развитию в «СвитБэг» — потрясающий молодой мужик, он называет меня исключительно женой депутата и грозит пальцем всем, кто смеет подшучивать.
Подшучивают по-доброму, разумеется, и все вместе похоже на игру. Каждый раз, снимаясь для сумок, я испытываю большое удовольствие.
— Это кто такой сладкий к нам приехал! — ахают организаторы, завидев Виту.
— Это я! — кричу, проносясь по залу с дочкой на руках и на ходу снимая куртку.
Директор грозит пальцем тому, кто использовал эпитет «сладкий», а я весело смеюсь.
— Фёдор Ильич, я про ребенка! — оправдывается визажист Лео.
— Простите, пробки такие! И я с дочкой, за это тоже простите, но правда не с кем оставить.
Семён заходит следом, тащит объемную сумку с детским ковриком, игрушками и бутылочкой.
Мы с ним готовим импровизированный детский уголок, но Вита там сидеть отказывается. Держу ее на руках, пока красят и волосы укладывают. Тот еще труд: дочка то хнычет, то тянется за кистями, то хохочет, превращая окружающих в сметану.
Я отдаю себе отчет, что далеко не каждый бренд готов создавать столь удобные условия. Этой фирме подходит, что я жена депутата, работающая молодая мамочка, для них честь, что я ношу их сумки, но и сама стараюсь сделать все, чтобы помочь.
Оставляю Виту на коврике под присмотром Лео и девочек, переодеваюсь и выхожу к камерам. Работаю.
День такой насыщенный, что некогда о происходящем задуматься. Дела — как заплата. Кусок пластыря на пылающее сердце. Муж вчера засосов мне наставил — замазали, конечно, но они там есть, под тонной штукатурки. Не греют, а жгут, как что-то запретное, неправильное. Максим не имел права так делать. Не имел права портить мою кожу!
Было так приятно, когда он это делал.
Катастрофа. В личной жизни у меня полный кабздец. Хотеть и ненавидеть. Желать и отталкивать. Болеть до крика и трепета. И презирать себя за слабость и безумие.
Прошлым вечером, уже ночью, нас с Максимом привез домой Альберт. Едва к дому подъехали, я из машины выскочила и пулей внутрь: Вита проснулась, не нашла меня и как давай плакать! Бедная моя девочка, мой ребеночек, моя душа, мое сердце. Проснулась, а мамы нет, мать отношения выясняет, личную жизнь затеяла! Оргазмы ей срочно понадобились!
Боже мой, я ее схватила, прижала к переполненной груди. Так вместе и заснули в обнимку. Вита налупилась молока, аж икала. А я млела. Соскучилась по своему сокровищу.
Ночью спала вроде и крепко, но сны снились бешеные. То мы с Максимом целуемся, то с другой его вижу, то снова целую. То я в Упоровке и дерусь с девками дворовыми, и будто бы из-за Макса. Дурь. Все никак не осознаю, что развод впереди, что осмелилась сказать об этом.
Утром Максим уехал рано, мы с Витой только спустились, а он уже при параде. Заявил, что нужно срочно разогнать забастовку, которая набирает обороты и которая сейчас совершенно не в кассу: он там какие-то дела мутит, и нужно, чтобы пресса не раздувала.
Я фыркнула и отвернулась. Он предложил вместе поужинать — я пожала плечами.
Разогнать забастовку… Все знают, что этим полиция занимается. Бред. Постоянный тупой бред. Думала, мы утром позавтракаем и обсудим, что дальше делать, потому что его вчерашние слова, что не отпустит, прозвучали двояко.
Не знаю, как относиться. Страх, наверное, чувствую. Какие Максим примет меры? Свяжет, и в подвал? Тогда контракт с Малиной нужно быстрее подписать, она меня в обиду не даст.
Но с другой стороны — приятно. Видимо, в глубине души я все еще робко жду, что он влюбится и начнет за меня бороться. Три раза ха! Гашу порыв неуместной мечтательности усилием воли.
— Стоп! Вот это выражение лица! — Директор спрыгивает с высокого стула. — Витя, бери в кадр ее. Витя, вот сейчас. Аня, замри. Работаем, ребята. Да! Вот эта дерзость и уверенность. Это мы! Аня, сокровище ты мое. Продолжай. Лиза, как тебе?
Я перехватываю сумку, меняю позы. Вскидываю подбородок.
Дизайнер Лиза подключается:
— Да-да! Деловая женщина, уверенная в себе. Юная и неотразимая жительница большого города. Не легкомысленная. Она взяла сумку и поехала по делам. Она прекрасна и женственна, она — стиль, она лицо своего поколения. Отлично. Еще. Вот этот супер. Витя, ты всё заснял? Витя-я-я?!
Виктор Егорович, крутейший фотограф, бросает в сторону дизайнера уничтожающий взгляд, а я невольно улыбаюсь. Это вечное противостояние модели, дизайнера и фотографа. Когда каждый занят своим делом, замечательно, но, если один вмешивается в работу другого — конфликт неминуем. Люди-то творческие, обидчивые. Я привыкла к тому, что на меня могут наорать, за спиной Упоровка — обиду глотаю и работаю. Но люди с именем и славой так не поступают.
Простое замечание сделаешь, а им до мяса больно.
Виктор Егорович опускает камеру и рявкает:
— Конечно, Лизавета, я ничего не снял! Я ведь впервые держу в руках камеру, а не ежедневно двенадцать последних лет!
— А если вот так? — предлагаю я новый вариант.
Чуть более легкомысленную позу и выражение лица: у рекламщиков и маркетологов должен быть выбор.
В этот момент раздается крик Лео:
— О нет! Аня! Помогите кто-нибудь!
Визажист бежит ко мне, Вита беспомощной куклой болтается в его руках. А я от одного взгляда умираю: у нее в глазах паника. У девочки моей. Она не может вдохнуть. Подбородок на глазах синеет. Моя дочь задыхается.
Глава 17
Микроинфаркт длится долю секунды. Затем попадаю в вакуум, в какое-то параллельное измерение, если хотите, где даже воздуха не существует. Есть только я и мой беззащитный ребенок. Звуки сливаются, фон плывет.
Мгновение — бросаю сумку и лечу к дочке. Вырываю из рук, к груди прижимаю на один лишь крошечный миг — не могу отказать себе в этом. Обнимаю. Душой, сердцем ее обнимаю, под незримыми крыльями прячу, защищая от жестокого мира. Все за нее отдам. Душу свою отдам. После этого я переворачиваю Виту вниз головой и трясу за ноги. Давлю на живот, под ребра. Один раз, второй. На третий дочка делает вдох, потом кашляет и начинает рыдать.
Господи. Голос ее слышу, и руки трясутся.
Обессилев, падаю на колени и прижимаю Виту к себе. Она плачет навзрыд, а я крепко-крепко зажмуриваюсь, словно напитывая ее своей энергией, отдавая все свои силы. Если бы только это было возможно! Но будто получается: Вита плачет горько и громко, а у меня от слабости по-прежнему дрожат руки. Сжимаю ее крошечные плечики, целую вспотевший лоб, вдыхаю нежный молочный запах. Моя девочка, доченька. Душа моя, бескрайний мир.
— Я люблю тебя, как отсюда до края Вселенной. Как будто бы туда и обратно миллиард раз пролетели — вот так я тебя люблю, — шепчу тихо, сбивчиво.
Сердце колотится на разрыв, качаю свою крошку.
— Я порезала ей яблоко, — беспомощно лепечет Маргарита, — она так радовалась, ей так вкусно было, а потом подавилась. Как мы перепугались!
Я быстро заглядываю дочке в рот и нахожу зуб. Ее первый зубик, который, видимо, ночью проклюнулся, то-то она плакала так сильно. Первый зуб Виты, а я настолько увлеклась работой, что даже не заметила. Она, наверное, откусила кусочек и не поняла, что с ним делать.
Снова обнимаю. В этот момент в зал возвращается Семён, он должен был помыть машину. Перепуганный, подбегает к нам. Спрашивает, что случилось.