Вместе мы купаем Виту, я укладываю ее в ночь и как обычно, переложив в кроватку, что рядом с моей, ухожу в ванную.
Семёна мы не обсуждали, время пролетело быстро, и я испытываю некоторое беспокойство насчет его судьбы. Максим не должен повести себя как псих. Тем более это сын его друга.
Не должен же?
Раздевшись, забираюсь под душ, выдавливаю гель на руку и начинаю намыливаться. Какие сложные дни, сложные решения! Натираю себя скрабом, смываю, стараясь расслабиться. И все же я ощущаю облегчение из-за того, что обо всем рассказала мужу. У меня правда, будто камень с души упал, вести двойную игру — не по мне.
В этот момент дверь открывается и в ванную заходит Макс.
Я сперва не понимаю, что происходит. Распахиваю дверь и выпаливаю:
— Что-то случилось?
Доча, доченька.
— Не одолжишь шампунь? — спрашивает он. — Закончился.
— Эм… — запинаюсь я. Потом в себя прихожу: — Эй! — возмущаюсь, закрывшись руками.
Душевая запотела от пара, но все равно это слишком. Он что себе позволяет?
— Я на тебя не смотрю, — говорит и отворачивается. — Заканчивай спокойно.
Вновь приоткрываю дверь душевой и просовываю руку с бутылкой. Макс стоит, не шелохнувшись. Раздетый по пояс, в одном трико. В десяти от меня сантиметрах. Качаю головой. Толкаю его в плечо шампунем и грубо бурчу:
— Держи и уходи.
Пульс мгновенно ускоряется. Так Максим раньше не делал. Может, у него и заканчивался шампунь, но я об этом знать не знала. Мылся мылом, наверное.
Пялюсь на его спину, на широкие плечи, крепкие мышцы. Розовые рытвины по лопаткам.
— Капе-ец, — тяну, — что за бешеная сука тебя исцарапала?
Он вдруг оборачивается и смотрит на меня. В глаза прямо. И я свои не отвожу, потому что, если так сделаю, он начнет пялиться на мое тело. Я же голая абсолютно!
Держу взгляд. Усилием воли держу.
— Не говори так о моей жене, — криво улыбается Максим. Его взгляд скользит ниже, вновь к глазам возвращается. — Что за псих тебе на шее засосы оставил?
— Какой-то псих, — бормочу, обнимая себя.
Жар покидает кабинку. Я беспомощно свожу брови вместе.
Убирайся. Пожалуйста. Знаю, это твой дом, твоя душевая, но… убирайся.
— Привет, — выдает вдруг Макс как-то иначе. Глубже, ласковее? Но при этом не сюсюкаясь, как делал со мной раньше.
Такого Макса я не знаю и не представляю, как реагировать. Это вам не дешевое «малыш».
Ошарашенно отвечаю:
— Привет.
— Как у тебя здесь тепло. Моя комната и душевая подмерзают. Пустишь к себе погреться? — Он наклоняется и стягивает штаны.
Я в полном шоке пялюсь на него, не понимая, кричать, стыдить его цыганскими штучками или молча выйти? Фотография простыней на телефоне, а тот в спальне.
На ум приходит то, чем муж попрекал буквально вчера.
Мы и правда весь вечер снова говорили обо мне и моей работе.
Щеки пылают. Шок сковывает. Максим отбрасывает штаны в корзину, я улыбаюсь и говорю:
— Кстати, не успела спросить. Как у тебя дела на работе?
— Щас расскажу. — Он делает шаг вперед.
Глава 19
Максим заполняет собой большую часть душевой кабины. Я быстро отворачиваюсь, выдавливаю гель на ладони и начинаю тереть плечи. Свои, разумеется. Бока, спину.
Он настраивает температуру, прибавляя пару градусов. Встает под поток воды, касаясь бедром моих ягодиц. Да не просто касаясь — обжигая неправильностью! Отстраняюсь тут же. Отскакиваю.
Мы голые.
Мы оба здесь голые!
Его ладони падают на мою талию, заставляя вновь вздрогнуть.
— Толкнул? Прости. — Он удерживает. — Не хотел, Ань, тесно тут, — просит прощения с улыбкой на губах!
Я этот тон ни с чем не перепутаю, Максу весело. Сам пальцами перебирает.
Спиной к нему стою. Вдох-выдох. Это всего лишь отец моей дочери, он был на родах, он мне как… брат уже. Наверное.
Почти бывший муж. Мы разводимся. Разъезжаемся. И все такое прочее. Мне надо меньше истерить и вести себя адекватнее.
— Все в порядке, — отвечаю, — тут не очень скользко. Руки можно убрать. — И надавливаю голосом: — Максим.
Если бы он полез сейчас и стал лапать, я бы разозлилась от обиды, но он отстраняется, и я в недоумении.
— Будь осторожнее. — Макс снова встает под поток воды и начинает вещать практически буднично: — На работе бои не на жизнь, а на смерть. Я задолбанный, ты даже не представляешь насколько. Помнишь Дениса? Проворачиваем с ним одну идею спорную. А, на митинг сегодня ездили. Народ, кстати, про тебя спрашивал.
— Да? Серьезно? А что именно?
— Правда ли у меня жена супермодель.
— А ты что сказал?
— Что правда.
Улыбаюсь. Это приятно. Поглаживаю себя — по плечам, шее. Жарко-то как, на нас будто кипяток льется. Или кажется мне?
Не думала, что известность будет столь масштабной. Максим что-то еще говорит про Дениса, про судью, и мне с одной стороны, интересно послушать, но с другой… Эм. Нужно смыть скорее этот гель и покинуть ванную.
— А плохого обо мне ничего не говорили?
— Я не вслушивался.
Улыбаюсь шире. Боковым зрением замечаю, что он поднял руки вверх и намыливает волосы, следовательно, глаза, по логике, должны быть закрыты, поэтому прижимаю ладонь к груди и на секунду позволяю себе обернуться.
О нет. Вновь в стекло кабинки пялюсь, потираю губу. Я, конечно, в мыслях зову Максима старым из-за нашей разницы в возрасте и его ископаемых замашек, но этот мужик совсем не стар. Ни одного седого волоса.
Крепкое тело, налитые мышцы, будто он только что, вот буквально, пробежал пару кэмэ. Плоский живот с выделяющимися косыми. Не понимаю, почему я не выхожу из этой кабинки немедленно. Я просто не понимаю ничего.
— …Ну а потом мне сообщают, что Бобров звонил четыре раза. Я, мать его, понятия не имею зачем. Благо конец дня был, а завтра что-нибудь придумаю. Потому что не перезвонить будет невежливо, уебок может о чем-то догадаться… — вещает Максим вполголоса. — Прости за обсценную лексику, Анют.
Я еще раз украдкой оборачиваюсь и смотрю ниже. У него стоит. Ровненько так вверх, как стрелка часов, показывая на двенадцать. Капец. А у самой внутри все как будто плавится, готовое подстроиться и всю эту красоту принять. Немедленно. Промежность пылает.
Ствол крепкий, крупный, под стать обладателю. С проступающими синими венами и на контрасте — с розоватой нежной головкой. Я вживую-то и не рассматривала никогда. Лобок густо покрыт короткими черными волосками. Мошонка совсем темная. Сглатываю. Я по сравнению с этим мужиком вся светлая, розовая. Капли мыльной воды стекают по его телу вниз, по животу, члену, волосатым ногам, ягодицам. Сжимаю бедра крепче, сгорая одновременно от стыда и любопытства.
— Ты меня слушаешь?
Кипятком ошпаривает. Это ведь… ненормально? Что он тут моется и у него стоит. Какой-то сюр.
Толкаю Максима бедром сама и встаю под душ, смываю пену. С этого момента напряжение как-то болезненно усиливается, оно в скованных движениях, в тесноте и жаре, от которого кружится голова. Мы оба быстро дышим, кабинка окончательно запотела.
— Да, слушаю. Думаю, он точно догадается. Если бы я оставила человеку четыре пропущенных, а он спокойно поехал домой, то выводы я бы сделала.
Макс фыркает:
— Справедливо.
— Скажи, что жена отвлекла, — даю совет. — Всегда можно свалить на жену.
На мгновение пересекаемся глазами. Максим начинает себя намыливать: плечи, грудь, живот, потом член. Вашу мать, он намыливает свой член. Я тут же отворачиваюсь. Открываю дверцу, собираясь покинуть эту обитель разврата.
Он вновь кладет руки на мою талию, притягивает к себе, да так, что налетаю спиной на его грудь, бедрами вписываюсь в стояк. Кровь шумит в ушах, жизнь пробегает на ускоренке, между ног все пылает, как и живот. Все тело пылает. Это больше, чем я готова выдержать.
Он не трогает грудь или вульву, иначе бы я просто расплакалась.
Чуть приподнимает меня, делает толчок, член трется о мои складочки, буквально проскальзывает по входу, клитору, лобку.
Взрывает от какого-то священного ужаса.
— Блядь, я не вижу твои глаза, — выпаливает Макс. Обнимает вдруг нежно руками своими загребущими. Разворачивает к себе. — Не могу с тобой так. Посмотри, Аня, я хочу увидеть, — добавляет быстро, низко.
Секс? Сейчас прямо секс? Между нами? Здесь?
Потряхивает. Я правда решила, что мы моемся. Что ему было холодно…
Ну что за дура! Какой он козел! От обиды слезы.
Наши взгляды встречаются, соединяются намертво мощным замком. И начинается какая-то техника. Максим подхватывает меня на руки за бедра, машинально обвиваю его талию, он прижимает к стене и нависает.
Обнимаю за шею. Он тянется целоваться, но я вновь отворачиваюсь, и Макс зацеловывает мою щеку, шею. Жадно, голодно.
— Я тебе не дам, — выдаю с неимоверным усилием воли.
— Побудь еще минуту, — говорит он отрывисто. — Побудь со мной.
— Не будь козлиной! — цежу сквозь зубы.
Сжимаясь внутренне от противоречивого удовольствия. От потребности я обнять крепче, прильнуть. Как бы это было хорошо! Жарко, горячо, чувственно. Прошибает потом от одной мысли, от желания. И ужаса, что снова увижу мужа с другой.
Облизываю вмиг пересохшие губы. Сердце качает кровь по венам. Максим делает движение бедрами — я вздрагиваю. Он усмехается криво, по-мальчишески задорно, улыбается широко и искренне. У него щеки горят.
— Я тебе не дам. Даже не мечтай! — выпаливаю в лицо.
— Почему?
Боже.
— Во-первых, мне нельзя беременеть, а ты без резинки. Во-вторых, ты мне все еще неприятен после вчерашнего. В-третьих, хочу по любви, а тебя разлюбила.
Мгновение длится тишина, лишь вода шумит, поливая его спину.
— Уверена? — Макс чуть приподнимает брови.