нимая, что люблю наши ленивые пробуждения. Несмотря ни на что — люблю. И буду по ним скучать.
Максим взбивает молочную пенку, выливает в кофе и подает чашку. Достает из холодильника молочный шоколад с фундуком, кладет на стол.
— Трудный день сегодня? — спрашиваю. Потом поясняю: — Я заметила, что когда ты встаешь раньше и едешь в спортзал, то возвращаешься поздно и не в духе. Хотя есть еще вариант, что это из-за раннего пробуждения.
— Я так и не придумал, зачем понадобился судье. Херово сегодня спалось. К тому же холодно. Вызовешь мастера? Может, можно усилить батарею.
— Конечно. Думаешь, этот судья хочет тебя во что-то нехорошее втянуть?
— Боюсь, малыш, попытается. А нам это совсем не в кассу.
— Ты откажешься? В смысле можно же отказаться?
— Не знаю. Поплаваю, подумаю. Мы кое-что мутим, и если я откажусь, то могу сдать команду. Иногда, чтобы победить в войне, нужно проиграть пару битв. Но битвы тоже бывают разными. Проигрываешь сознательно, понимаешь зачем, а блевать тянет.
Он убирает шейкер с коктейлем в сумку, закидывает ее на плечо.
— Что бы ни случилось, мы с Витой на твоей стороне, — выпаливаю я.
Максим зацепляется за меня взглядом, и я, чуть смутившись, дополняю:
— Твой успех — успех моей дочери. Я желаю тебе охренеть какого успеха, здоровья, долгих лет жизни и счастья.
Он улыбается, подходит и берет за руку, целует тыльную сторону ладони.
— Благодарю, моя мудрая леди. В семь, помнишь?
— Топовая модель в одежде будет.
Максим уходит из дома, а я пью кофе, который он приготовил, слушаю, как отъезжают автоматические ворота, как скрипят колеса по снегу. И думаю о том, что это самый вкусный кофе, что я пробовала. В действительности я ведь помню не только череду обид, но еще и море радостей, которые, фокусируясь на чем-то большом, часто упускаю.
Я думаю о секретарше из отдела кадров, о толпе бывших, о видео, которое Макс пересматривал перед тем, как почистить зубы. Я думаю о своих голых, беззащитных чувствах. О его дурацкой работе. И о том, какими красивыми вещами и заботой он меня окружил за то, что отдала ему девственность и родила дочку.
Я так много всего думаю, что, когда просыпается Вита и я вижу движение на экране видеоняни, испытываю облегчение и спешу к дочке.
Не привыкла столько размышлять, раньше моя жизнь всегда была простой и понятной. Крыльцо — помыть, кур — покормить, грядки прополоть. Толком даже вспомнить не могу, чем занималась, просто дома сидела. Главная цель была — не заболеть и не заразить брата. Я убиралась, смотрела телик. Иногда пыталась подогнать рецепты из интернета под набор продуктов в холодильнике и побаловать себя чем-то особенным.
Никогда я не надеялась, что со мной может случиться чудо. Сейчас я думаю о том, что продолжала бы жить свою скромную жизнь, если бы старый извращенец Валерий Константинович не заметил меня на улице… Я была лишена амбиций и хоть каких-то целей.
У меня не было мечты. А когда нет мечты, неоткуда взяться силам на перемены.
— А кто это у нас проснулся? Это мое солнышко! — восклицаю я, задохнувшись радостью при виде дочки.
Вита неуклюже присаживается и сонно улыбается, тянет ко мне руки. А я чувствую себя счастливой. Действительно счастливой. Наполненной до самого горлышка.
В телефонном разговоре я говорю Малине, что мне нужно больше времени на изучение контракта. Что риски и каторжная работа сейчас исключены. Не будь у меня дочери — конечно, с радостью! С утра до ночи нон-стопом!
Однако она у меня есть, поэтому мой путь будет другим. Наверное, медленным. Но у каждой из нас он свой, не так ли?
С Папушей мы сплетничаем в основном об Эле и ее парне, старшая сестра тоже в курсе Тимура. Как я успела догадаться, все в курсе, кроме Максима. Мне даже обидно за него становится. Семья замерла в трепете, что скажет Макс. И только бабуля причитает, что надо бы замуж и что Ману не должен разрешить такой ужас.
Папуша помогает уложить волосы волнами, нанести вечерний макияж. Платье, выбранное для приема, — лишает ее дара речи.
Оно… напыщенно-скромное по меркам всего мира, и недопустимо откровенное, по меркам нашей семьи.
Темно-синее, полностью закрытое, до пола. Облегающее настолько, что белье под него надевается специальное. Платье, которое только и смотрится, что на такой тощей вешалке, как я, с широкими плечами. Хотя про грудь ничего плохого сказать не могу, благодаря кормлению она идеальна.
От самого бедра с левой стороны тянется разрез, который незаметен, когда стою ровно, но открывает всю ногу, если нахожусь в движении. У Папуши горят щеки от волнения. Это платье мне подарил бренд, в показе которого я участвовала, уже будучи беременной, пока живот был незаметен.
— Макс смотрит на других женщин, — объясняю Папуше. — На своих секретарш.
Когда иду к машине, внезапно вспоминаю Олесю, ее мини — как крик отчаяния — на приеме в честь дня рождения босса Максима. На миг холодею, но потом обрываю себя — я еду не провоцировать, а поддержать. Это другое.
Семён открывает дверь. Когда я вышла, он выбежал из машины. Это не внезапный жест, он всегда так делает в непогоду, а сейчас сыпет мелкий неприятный снег, но именно сегодня становится чуть неловко.
Забираюсь в салон, проверяю глаза — макияж в порядке. Семён усаживается в водительское кресло, и я вдруг ощущаю дискомфорт от его присутствия. Он как будто перестал быть энписи[2][Энписи — персонаж, который в компьютерных играх определяется программно. То есть фон игры.], став за сутки игроком. Тем, кого замечаешь.
— Фух, вот это погода, — болтаю, чтобы разрядить обстановку.
Семён бросает пронзительный взгляд через зеркало, и машина трогается.
Глава 21
Все эти люди, что будут на приеме, — чужие. Я не росла среди них, у нас нет общих друзей из университетов и тем для разговоров. Понятия не имею, кто они такие в большинстве своем.
Машина плавно движется. Я напряженно в окно пялюсь, не замечая, что за ним. На вечер настраиваюсь.
Быть непроницаемо приветливой, мягко улыбаться, отвечать вопросом на вопрос. Никому не отвечать прямо. Первой глаза не отводить. И уж тем более не опускать их в пол.
— Семён, а где мы? — спрашиваю, очнувшись. Оглядываюсь, навигатор на телефоне открываю.
— По дворам проедем, так короче будет. Из-за снега пробки. — Он снова бросает взгляд в зеркало, улыбается.
Я улыбаюсь тоже:
— Понятно.
— Если хотите опоздать, можно где-нибудь остановиться. Взять кофе. — Подмигивает. — Без проблем.
Качаю головой и усмехаюсь:
— И приехать к концу вечеринки? Заманчиво, знаешь ли! Так заметно, что нервничаю?
— Я просто тебя знаю. Выучил. Когда едешь с ним на встречи, ты всегда напряжена. А после — часто в слезах.
— Да-а?
Семён перестраивается в соседний ряд, вглядывается в дорогу, оставляя уточняющий вопрос без ответа.
— Надеюсь, дело в твоей подготовке, а остальные не в курсе моих истерик.
— Истерики для здоровья не полезны, — назидательно упрекает он. — Так что, сделаем крюк до кофейни? Всё в порядке.
— Максим обещал поговорить с твоим отцом.
— Он поговорил.
— О. Уже? Не страшно тебе тогда?
— Нет. — Семён продолжает без запинки: — Страшно тебя оставить. Мне придется поменять работу теперь, сама понимаешь.
Молчу. Не знаю, что на это ответить. Мне жаль, правда очень жаль, он хороший парень и ценный сотрудник.
— У меня есть квартира. Небольшая, но в нормальном районе. И дом в деревне, там бабушка с дедом, но они будут рады. Если тебя допечет, просто позвони.
— Допечет Макс?
— Жизнь эта. Не твое это все, ты хорошая девчонка. Простая хорошая девчонка, которую пафосные приемы и лживые люди ломают день за днем.
— Хорошо, Сём. Спасибо.
— И про твое обещание поужинать. Я не забыл, — упрямо напоминает он.
К ресторану мы подъезжаем внезапно, и правда выныриваем из какого-то переулка. Я застигнута врасплох: надо было позвонить Максиму за пять минут до прибытия.
Благодарю Семёна, он как обычно заверяет, что будет на телефоне, и я выхожу из машины.
Оставив верхнюю одежду и ботинки в гардеробе, в лодочках на шпильке взлетаю по лестнице. Максим встречает у входа в зал. Напарываюсь на его прямой взгляд и резко останавливаюсь. Сжимаю клатч.
— Опоздала? — выдаю, запыхавшись.
Показалось, Макс хмурый, да и в гардеробе больше никого не было.
Он чуть склоняет голову на бок, мгновение медлит, изучая меня.
Ну? Ну же!
Едва заметно одобрительно кивает, и я улыбаюсь. Идеальна. Он получил, что хотел. Присаживаюсь в комичном реверансе, забыв о прочем мире.
Максим протягивает ладонь:
— Когда леди пришла, тогда и вовремя. Идем?
— Леди пришла. — Вкладываю свою руку в его, теплую.
Он сжимает мои холодные пальцы, и мы направляемся в зал, битком набитый гостями.
— Каждый раз теперь переживаю, не сбежишь ли ты от меня с малым, — произносит Максим вполголоса.
Шутит? Наверное. На лице, правда, ни тени улыбки.
— Чтобы ты на радостях привел в мой дом Аду? — подкалываю в ответ. — Мечтай.
Он недовольно прищуривается, но улыбается шире.
— Смотри-ка, все на тебя пялятся, ждали. — Берет бокал шампанского, подает.
Я бросаю взгляд на время — м-м-м, а Семён точно срезал?
— Ты имеешь в виду, на нас пялятся?
— Я говорю то, что хочу сказать. Только ленивый не спросил, где моя жена. Ты неотразима, малыш.
Поправляю волосы и мягко улыбаюсь. Он тоже шикарно выглядит, просто невероятно. Словно в подтверждение мыслей к нам подходит фотограф и делает несколько снимков. Я делаю шаг к Максиму, принимаю более выгодную позу, чтобы смотреться с ним еще лучше. Оба улыбаемся сначала в камеру, потом друг другу.
Глаза в глаза. Гипнотизируем.
Следующие два часа проходят в непрерывном общении. Мы поздравляем именинника, я перебрасываюсь парой слов с его женой. Подходим к разным группам людей, сидим за столиком, пока идет программа, в том числе стендап.