желаю большего, закидываю на Макса ногу, и он тут же ее подхватывает, задирая выше. Двигается быстрее. Осыпает поцелуями грудь, через платье — недоступные ему затвердевшие соски.
Сглатываю, сжимаясь. Боже.
Он отрывается от меня, нависает сверху, хаотично разглядывает. Приоткрытые губы, из которых дыхание рвется. Щеки, подбородок. Глаза. Рукой ведет вверх ощутимо, по бедру, по ягодицам. Наклоняется, касается рта.
Чувствую его слюну на языке и срываюсь на дрожь, когда он прямо между ног трогает.
Ладонью накрывает, обхватывает. Сжимает как-то сильно сразу, до легкой приятной боли. Я ахаю, хочу вырваться — слишком.
Фиксирует.
— Ш-ш-ш… — трется губами о мои. — Малыш, я тебе завтра кровать розами усыплю, — басит тяжело. Вновь ведет губами по губам. Нажимает интонациями: — Веришь?
— А сейчас?
— Да.
Господи боже мой. Он хочет сейчас!
Здесь?!
Секунда на осмысление.
И взрыв горячий внутри.
Там ядерный реактор против воли запускается, он шпарит на полную от одной только мысли. Мне жарко, душно и дурно. Кажется, свет через меня проходит в таких количествах, что кожа рвется.
Предвкушение кружит голову.
Максим еще раз целует, будто небрежно поглаживает пальцами промежность, и так это прекрасно, что от удовольствия потираюсь сама. И тут же голову запрокидываю. Такое наслаждение.
В следующую минуту мы заваливаемся в какую-то подсобку. Здесь склад столов и стульев, какие-то картины в тяжелых рамах, лампочка тусклая над головой. Я обескураженно озираюсь. Макс тоже.
— Блядь, пиджак-то в зале.
— И?
Он поспешно разувается, стягивает носок.
— Что ты делаешь? — смеюсь вслух. — Ты что, решил полностью раздеться?
— Блядь, не спрашивай.
Максим ставит табуретку, поднимается и… напяливает носок на камеру. Она из-под потолка торчит!
— Она рабочая?
— А хер его знает. Нам не привыкать.
Я сгибаюсь пополам от истеричного хохота. Мир внезапно становится простым-простым, он состоит в этой комнатки и нашего веселья.
— Откуда ты вообще знаешь про это место?
— Цыган я или кто? — усмехается Макс, ловко спрыгивая ко мне. Наступает.
— Как это вообще связано? Не понимаю. — Сердце бахает, но для вида пячусь назад.
На его губах играет легкая улыбка. Макс склоняет голову набок.
— Ты кого-то здесь уже пялил? — Я с наигранным интересом оглядываясь.
— Помоем тебе рот вечером с мылом.
— Да пошел ты, — смеюсь. То ногти подстричь собирался, теперь это. — Так пялил кого-то?
Он хватает меня за бедра, задрав платье до талии, плюхает на какой-то комод. Наваливается сверху и прижимается к губам. Так приятно и хорошо становится, что я тут же обнимаю Максима руками и ногами.
Из горла вырывается низкий, несвойственный мне смешок. Игривый. Удовлетворенный.
Да и по фигу, если пялил. Я тоже живая, и я хочу его. Сейчас. Немедленно.
Именно его. Во всем зале, во всей столице. Его.
Мы снова целуемся. Макс справляется с молнией и стягивает платье. Облизывает и зацеловывает мою шею, грудь, заставляя как-то стыдно шалеть и кусать губы.
Сердце колотится, рвется по былым ранам, когда он снимает с меня стринги-ниточки — одновременно и торопливо, и как-то щемяще медленно. Лицо пылает, когда он смотрит вниз, быстро, но цепко изучает мою промежность, бедра, колени.
Поспешно расстегивает брюки.
В его кулаке зажато мое белье. Между пальцами мелькает конвертик.
Максим зубами его надрывает. Я слежу за тем, как ловко он натягивает резинку.
Сердце ускоряется. Меня уже саму колотить скоро будет, как эту мышцу.
Не верю, что буду заниматься этим. Заниматься сексом с мужем.
Я — и сексом. Ого.
А если опять фигня какая-нибудь получится?
Пальцы сжимаются нервно, впиваюсь ногтями в ладонь. Когда он приближается, когда за бедра меня к себе тянет.
Когда наклоняется и целует.
Плыву по волнам кипящих эмоций. И… кипятком захлебываюсь.
Максим быстро проводит языком по ладони, опускает ее вниз и касается и без того мокрой промежности.
Я вздрагиваю и зажимаюсь от того, насколько там все чувствительно.
— Никого, малыш, — говорит он отстраненно. Потом усмехается: — Такая роскошь только для моей леди.
Он рывком насаживает на себя, взбивая мысли в пену. Действиями подкрепляя намерения.
Входит плавно и глубоко. Неотвратимо. В меня на полную.
Растерянно застываю. В его объятиях, с его членом внутри. Жалобно всхлипываю, потому что до сих пор не уверена, что стоит.
Макс, видимо, уверен. Он толчок совершает. Еще один. Еще. Скользит как по маслу. А потом впечатывается так, что по всем чувствительным клеткам прилетает разом. Ощущение — будто насквозь прошивают удовольствием.
Кайфом опустошающим, диким, когда Максим и внутри, и снаружи одновременно, когда быстро двигается и всюду воздействует. Сжимаю зубы и подстраиваюсь под него. Зажмуриваюсь, обнимаю крепче.
Лишь бы продолжал.
Макс и не думает тормозить. Он толкается снова, и опять так же. И я как-то сразу подсаживаюсь на эту иглу. Враз понимаю, что без этого больше жить не хочу и уж точно не буду.
Рвано, громко выдыхаю.
Перестаю быть леди.
Перестаю быть.
Вцепляюсь в своего мужа намертво. Прижимаюсь всем существом. Ноги закидываю выше. Прося еще.
Мы коротко сладко целуемся, очень нежно и многообещающе. А потом он начинает двигаться резко, ритмично, как-то сильно сразу. По всем точкам.
По максимуму.
С каждым толчком эмоционально разбивает, раскатывает.
И это не секс больше, это какой-то кайф нечеловеческий. Я тону в нем, позволяю ему всю себя заполнить.
Еще один толчок — пронизывающий, быстрый, до упора. Катком по чувствам. Я хватаю ртом воздух, чувствую-чувствую-чувствую, а потом задыхаюсь и кричу.
Макс ускоряется. Вместо того чтобы передышку дать, он наваливается и ебет быстрее. А у меня вторая жизнь начинается, сейчас прямо, под ним, на этом старом комоде. С этой самой секундочки. Кто бы знал, что мое тело способно испытывать такое удовольствие!
Я не могу сдержаться, кричу! От счастья, восторга, от того, что это сильнее меня!
Кричу снова и снова, при каждом толчке. Когда прошивает меня, когда душу — вдребезги.
Застываю на каком-то пике. Мы снова целуемся. Жадно облизываем языки друг друга. Так, будто ближе нас нет. Как будто обожаем.
Я балансирую на грани. В таком ужасе, что Макса лишусь, что он козлина, но мой. Мой собственный.
— Еще так же, Ману. Еще так же! — дышу ему в рот.
Он перехватывает меня поудобнее. Поднимает и в стену впечатывает. Ноги совсем высоко оказываются, насколько растяжка позволяет. Серия толчков — быстрых, четких, в одном темпе и каких-то одинаковых.
Вновь кричу при каждом. Захлебываюсь. Спустя секунду накрывает волной, и острый, как бритва, кайф полосует изнутри. Это больше, чем оргазм. Это больше, чем когда пальцами. Это… Всем телом разом.
Я кричу, снова и снова испытывая этот дичайший восторг.
Без него жить нельзя больше. Испытав однажды, прежней уже не будешь. Я кончаю всей душой и телом, всем своим разумом, всеми чувствами. И ощущаю что-то вроде… перерождения.
В себя прихожу не раньше чем через минуту. Опять на комоде сижу, прикусываю Максиму шею, обнимаю сильно, пока он в меня впечатывается. Пока достигает своего пика. Жмет меня к себе. Двигается, а потом застывает глубоко внутри. Хрипло выдыхает. Аж мурашки по телу.
Я ощущаю себя цветком. Какой-то особенной розой, которая раз — и расцвела. И так приятно от этого — везде, в каждой клетке. Так приятно, тепло и красиво! Хоть песню пой.
Таинственно улыбаюсь.
Исследую себя мысленно — сердце колотится, кожа горит, между ног печет и влажно. Совсем не стыдно почему-то. Разве можно стыдиться такого удовольствия? Отказываться от того, что природа подарила, — восьмой грех, не иначе.
Макс отстраняется, стягивает презерватив и завязывает узлом. Я бы хотела ноги свести, но он все еще стоит между ними, игнорируя мои попытки выбраться. Опирается руками на комод, наклоняется, да так, что приходится назад сильно отклониться.
Глаза темные, пьяные — в хламину. Щеки и губы раскрасневшиеся. Волосы взъерошенные, на висках капельки пота. Максим сейчас иначе выглядит — уютным, классным. Моим!
Но.
Так. Радоваться мы не будем. Не будем мы радоваться любовной любви, мы же больше не дуры из Упоровки. Мы — жена депутата.
И говорить о себе в третьем лице тоже не будем, это уж совсем странно.
Я облизываю губы, Максим тянется — снова сладко целуемся с языком, одновременно улыбнувшись.
— Малыш, понравилось? — первым нарушает он молчание.
Бедра мои мерно потирает ладонями. Зацеловывает щеку, шею, будто и правда оторваться не может.
Я чуть приподнимаю брови и небрежно ерошу его волосы. Да ладно, все позади, уже не обязательно ласкать.
Прикусываю губу. Что тут ответишь?
Киваю.
За стенкой голоса: кто-то идет по коридору, смеется. Я испуганно съеживаюсь, ручка дергается.
— Дверь, блядь, не трогай! — басит Макс, да так, что вздрагиваю от грубости.
Тишина, шаги, бег. Господи!
Он диковато озирается, отходит на шаг, закрывая меня на всякий случай: вдруг начнут ломиться. Поднимает и застегивает штаны. Я спрыгиваю с комода, беру из его рук стринги, аккуратно, не снимая туфель, натягиваю. Вот это голову снесло. Вот это мы обнаглели!
— Макс, если нас здесь застукают, будет некрасиво. Жена именинника — почтенная дама, утонченная вся, гламурная. С таким лицом, будто ее ни разу в жизни не трахали и всех детей им аист принес.
Он начинает хохотать, и я толкаю его в плечо.
— Не хочу, чтобы опять все болтали, что меня выебали за каким-то углом! Максим!
— Прости. Не будут болтать, — отвечает он, хватает мои ладони, сжимает. — Что поделаешь, если ты персик сочный. У меня яйца чуть не взорвались, если твоим сленгом.