Нравится, что ли? Да ладно! Вот только мне больше не смешно. Особенно когда он накрывает своим телом, да так, что мои ноги на его плечах оказываются. И сам он, не дав и пикнуть, толкается, заполняя изнутри всю, растягивая.
После близости мы долго лежим в обнимку, по очереди проверяя видеоняню. Молчим. Я обвиваю его ногами, тая в отголосках своего пика. Максим немного притих, а то дерзкий весь приехал, взъерошенный какой-то. С претензиями и обидой.
— Я по тебе скучал, — говорит, поглаживая. — Зря думала, что нет. И зря спать пошла, не дождавшись.
Он обиделся. Что тут ответишь? Надо полежать с этими словами, переварить их.
— Я немного не поняла твою реакцию при встрече. Ты погладил кошку, поцеловал Виту, а меня… совсем никак. — Делаю движение, чтобы освободиться.
Максим, видимо решив, что мне тяжело, меняет положение, устраиваясь на боку. Но мы по-прежнему обнимаемся, и я поглаживаю его по плечам. Осторожно, следя за реакцией, — вдруг лишнее ляпну? Сложно с ним. В сексе как-то легко стало, а разговаривать — как по минному полю.
Он опускает глаза, разглядывает кружево на моей сорочке. Размышляет.
— Я же поздоровался.
Эм.
— Да-а. И все. Если дословно, Макс, то ты сказал мне «здравствуй».
Он чуть хмурится:
— Ну да, так здороваются в нашей стране.
— Но не с женами. Это из-за моего брата, что ли? — прищуриваюсь. — Эй, из-за Кири ты меня поприветствовал как менеджера в банке?
— К менеджеру я бы обратился на «вы».
— По-твоему, ты был со мной нежнее, чем с менеджером? А как же страсть? Вот эти вот поцелуи все.
Он слегка, уголком губ улыбается.
— А зачем ее демонстрировать?
Мы смотрим друг на друга с полминуты, не меньше.
— Ты спрашиваешь, зачем демонстрировать страсть?
— Да. Для чего? Ясно же, что, когда мы останемся наедине и дочь уснет, все будет. Ты не против, я — приехал для этого.
— Не знаю. Пусть не в губы, но можно было хотя бы в щеку чмокнуть. Мои родители так всегда делают. — Сказав, понимаю, что ни разу не видела, чтобы родители Максима друг друга касались, не то что целоваться. — Да и не только они. Люди так делают.
— Ты хочешь целоваться при других? Это обязательно?
Пару вдохов не знаю, что и сказать.
— Нет, я не хочу целоваться при других, но я уверена, что когда рад встрече с женой, как-то это показываешь.
Макс откидывается на подушку и закрывает глаза. Я бесстыдно рассматриваю его лицо, невольно расплываюсь в счастливой улыбке. Столько целовались сейчас, а мне мало. Все еще мало его.
— Я улыбнулся тебе, — говорит Максим, окончательно испортив настроение.
Присаживаюсь.
— Господи, это невыносимо! Ты почему такой зажатый?
Он тоже приподнимается.
— Я не зажатый, — морщится. — Просто показуха — это не мое.
— Да уж. Как удобно.
Хочу налить воды, но при попытке встать Макс перехватывает, рывком укладывает на спину и нависает сверху. Его губы накрывают мои, язык проникает в рот, а сам поцелуй становится глубоким, влажным и настолько чувственным, что мои пальцы, и на руках, и на ногах, которые он так любит рассматривать, непроизвольно подгибаются.
Он отрывается через несколько минут на вдохе, и я жалобно хватаю воздух.
— Я тебя раздел, увидел, как ты заблестела, — имеет в виду мою промежность. — Лучшее приветствие.
— Но Макс. До того как ты это увидел, прошло три часа. Три часа мы находились в доме, и все, что ты сказал мне: «Здравствуй».
— Да, твой брат ужасно липучий. — Теперь поднимается он, идет к крану, наливает воды и пьет. — Это были долгие три часа. Пиздит как дышит.
— Можно было поцеловать меня, Кирилл бы понял намек.
Макс хмурится, глубоко задумавшись. Я подхожу ближе, забираю у него стакан и допиваю.
— Как прошла командировка? — перевожу тему.
Он тянется за вторым стаканом, вновь украдкой пялясь на мои ноги.
— С переменным успехом.
Глава 26
Макс
— Твоя жена безнадежно наивна, Макс.
— Это пройдет.
— Само по себе — вряд ли. — Иван, новый менеджер Ани, усмехается. — А шишки набить ты ей не позволишь, как я понимаю. Где ты откопал такую? Уже больше года работает в моделинге, а знать не знает ничего. Контрактов поназаключала, ни про один не в курсе — ни про сроки, ни про обязательства.
— А ты зачем нужен, если она будет в курсе? Твоя роль тогда какая?
— Моя роль — ее протолкнуть дальше. Я сейчас разбираюсь с контрактами, которые уже есть и которые смогли найти. Потому что свои экземпляры документов Аня не хранит. А те, что хранит, подписаны через один.
— Так и наведи порядок. Вите еще и года нет, моей жене не до бумажек.
Иван цокает языком.
— Если ей не до бумажек, может, годик-другой в декрете спокойно посидеть? Куда ты ее пихаешь? Зачем?
— Нам, может, жить не на что. Нужен допдоход.
— Прикалываешься? Девочке дай отдохнуть, жене своей.
— Совершенно серьезно говорю.
— Блядь, Макс. Аня Февраль талантливая, но такая… на своей волне. И уже с понтами. Ты понимаешь, какой график у моих моделей? Я могу позвонить в любое время дня и ночи, и они едут в клуб или на кастинг, на последнем могут сидеть по восемнадцать часов. Я говорю, что надеть, и они слушаются, не глядя в зеркало. Так не получится: сегодня дочка капризная, мы все отменяем.
— Ваня, разберись с ее контрактами, ничего там сложного нет, я просматривал бумаги. И займись новыми проектами.
Он молчит пару секунд.
— Про деньги ты пошутил же?
— Я предельно серьезен. Сделай так, чтобы Аня получала много, работала мало, и чувствовала себя при этом — превосходно. Разве я много прошу?
Закончив разговор, убираю мобильник в карман. Достаю сигарету и кручу между пальцами. Дурацкая привычка, столько раз бросал, но работа накладывает отпечаток — здоровый образ жизни среди юристов не распространен, курят практически все. Кто усерднее работает, тот больше курит. И меньше живет, я полагаю.
Щелкнув зажигалкой, ощущаю, как вместе с дымом наполняет изнутри раздражение. Все, что связано с работой Ани, вызывает одно-единственное чувство — раздражение. Начиная с самого факта, что она работает, тогда как в моем видении мира моя жена отдыхает, занимается домом и хобби. Ну точно не в беременность или после родов вкалывает.
Сам знаю, что она наивная и недальновидная, — кто бы еще поперся подработать в Сочи на мальчишнике? На яхте. Где толпа незнакомых зажравшихся мужиков, пьяных, к тому же еще и обдолбанных, если вспомнить меня. Волосы на голове шевелятся, когда думаю, что с Аней могли бы сделать. И сделали, в общем-то, но ко мне у нее были чувства хотя бы. По крайней мере, ей так казалось. В любом случае хорошего мало.
Наивность — ее бич. И сколько ни объясняй, что люди разные есть и что никому нельзя верить слепо, — как об стенку горох.
А этот фотограф, Валерий Константинович, который ее и вывез из села.
Затягиваюсь глубоко, прищуриваюсь от новой волны раздражения.
Слухи о нем пиздец какие ходят. Все девочки, которых он пропихнул, прошли через его половой стручок. Мужик на старости лет совсем крышей поехал на почве ебли, переклинило: по деревням ездит, целок вылавливает. Я с ним только поговорил — бить стремно было, старый. Старый седой дед, которого на том свете с фонарями ищут. Но мысль, что он принуждал ее минет делать и девка еле отбилась, — пиздец выносила. Была бы Анька более послушной или благодарной… Блядь, голову взрывает. Если бы он заставил ее отсосать, я бы его… блядь, не знаю. Убил? Ее рот я представляю только в улыбке или поцелуе, другого не должно быть. Причем все, кто знает о ее контракте с Валерием, уверены, что и Аня через него прошла. Тот же Иван. Не просто так поначалу он не хотел с ней работать.
Да что это за работа такая, этот моделинг гребаный? Неужели другой нет, где на тебя не смотрят как на кусок мяса?
Моделинг и эскорт — не одно и то же. Но красивых девочек, желающих фотографироваться, каждый день в Москву приезжают сотни. Как много имен известных моделей мы знаем? Какой процент из этих девочек сломается, отсеется, пойдет на компромиссы?
Аня — девица хоть и наивная, но исключительно славная. Не нужен ей опыт, сын ошибок трудных. Прется она упорно в этот бизнес — надо хоть как-то подстраховать. Понятно, что денег хочется сейчас, и желательно много, а честным путем их много не заработать, потому что в девятнадцать выбор доступных честных путей — ограничен. Я был в этой шкуре сам, понимаю. Вот и рвется.
Будь она моей дочерью, сказал бы: «Учись, получи высшее образование, займись карьерой». Но Аня мне не дочь, а жена.
На прошлой неделе я это всем существом прочувствовал, и теперь все лишь сильнее запуталось. Выхода не вижу, да его, наверное, и не существует: мы дошли до ненависти и на этой почве начали трахаться. Впрочем, такой расклад мне знаком.
Сегодня перед судом важная встреча, я припарковался и иду по улице. Натыкаюсь на вывеску любимой кофейни Ани. Наверное, машинально эту дорогу выбрал, мы часто, когда жили в квартире, сюда заглядывали выпить кофе и поболтать, пока Аня еще была беременной.
В те месяцы, до первой крупной ссоры, казалось, что у нас все нормально и что она вполне счастлива. Мне нравилось думать, что она обеспечена и защищена, покупает все что хочет, вкусно питается, много смеется, готовится к материнству с удовольствием. И что никто ей ничего плохого не сделает. Рот ее прелестный, блядь, в полной безопасности.
Потом, когда Аня меня выгнала, дошло, что ей наши мирные отношения видятся иначе. И тот союз, который мы создали ради нашей дочери, дарит гармонию только мне.
Я останавливаюсь у вывески, размышляя, не купить ли кофе с собой, — эдакая ностальгия по былым временам, когда все было просто. Фиктивные отношения. Взаимная забота. Мир.