— Ура! Ура! Аня, спасибо!
— Надеюсь, Тимур ест рыбу? Именно ее я планирую готовить.
— Съест. Никуда не денется.
Эля продолжает сыпать восторгами и предложениями, какие закуски привезти на ужин, а я, заметив движение слева, перевожу взгляд на тротуар. Мы как раз обгоняем тучную женщину в пальто с вычурным мехом, из-под полы торчит желтая юбка в пол, на голове цветастый платок. Мелькает мысль: цыганка? С тех пор как вышла за Макса, всюду их вижу. А может, так работает наш мозг — замечает знакомое и важное?
Время от времени я читаю что-то про цыган, смотрю документальные фильмы. Хочу понять мужа. Хотя бы чуть-чуть больше разобраться в его сложном мире, расположившемся на стыке двух культур. Действующий муж, фиктивный или и вовсе бывший — неважно. Максим отец Виты, и это навсегда. Наша дочь вырастет и будет задавать вопросы. Я должна быть готовой к этому.
э Машинально провожаю женщину глазами. Именно в тот момент, когда мы равняемся, ее левая нога жутко летит вверх. Поскользнувшись, бедняжка падает всем весом на бок, а у меня внутри все сжимается как от боли — живо представляю себе удар о лед. Это невозможно, но я как будто слышу звук падения. Глухой, тяжелый. Оборачиваюсь быстро, все еще слушая болтовню Эли, и вижу, что цыганка лежит. Не двигается.
— Сёма, видел? Давай остановимся.
— Не встает она?
— Нет. Кошмар какой. — И торопливо произношу в трубку: — Эля, прости, отвлекают. До вечера. Жду вас!
Я убираю мобильник в сумку. Семён тем временем уже разворачивается и тормозит в самой ближайшей точке.
— Сейчас, зайчик мой, проверим, как там тетя. И домой. — Целую дочку в лоб.
Семён выпрыгивает из машины и подбегает к пострадавшей. Она кое-как присела, прижимает к себе руку, качает ее, как ребеночка. Семён технично ее осматривает, но и без диагноза понятно, что несчастной невыносимо больно.
Я сразу звоню в скорую, но оператор сообщает, что мы находимся в десяти минутах от травмпункта и быстрее довезти женщину самим, нежели ждать доктора. Гололед, вызовов много — могут и два часа ехать.
— Два часа?! — переспрашиваю.
На улице, как стемнело, стало совсем холодно.
Знаком показываю Сёме, чтобы вел несчастную к машине. Она причитает, плачет! Стонет. Ее боль очевидна, и у меня внутри аж все сжимается.
— Надо сказать Максиму, чтобы проверил, кто посыпает дорожки в этом районе. Семён, запомни улицу, пожалуйста, — болтаю от нервов. Потом обращаюсь к женщине: — Мы вас отвезем в больницу, вам там укол сделают и помогут.
В ответ — отрицание. Пострадавшая сопротивляется, качает головой. Вяло пытается оттолкнуть Семёна, хотя он ее держит. Идти явно не может, плачет. Жалко так, что сердце щемит. Сколько ей лет, непонятно, она как мама — вроде бы и не старая, но словно никогда лицо кремом не мазала: кожа жесткая, морщины редкие, но глубокие. Я спрашиваю, кому позвонить, есть ли у нее с собой документы. Женщина, кажется, в шоке, снова отказывается или не может сказать. Беспрерывно руку баюкает, плачет.
— Давай вызовем скорую сюда, — предлагает Семён. — Не силком же ее переть?
— И что? Ждать с ней?
Он разводит руками. Бросить тоже не по-человечески. Половина седьмого, на улице темно, температура падает. Я же потом издергаюсь.
Цыганка кое-как достает телефон, кнопочный, старый. Тычет, тычет в него, но экран не реагирует.
— Батарея села?
Она его трясет — как-то отчаянно, горестно. Сама чуть не реву. Жалко.
Напрягаю мозг изо всех сил и выдаю несколько слов на цыганском:
— Бабушка, все будет хорошо. Мы поможем. Помощь вам. Мы добрые.
Она вдруг меняется в лице, вскидывает подбородок и вглядывается в мои глаза — цепко, жадно. Чуть ли не агрессивно.
— Садитесь, отвезем вас в больницу, — продолжаю я ровно уже по-русски. — По пути позвоним вашим близким.
Она качает головой, но наконец слушается.
В машине Семён дает ей пару таблеток кетанола, фиксирует руку, после чего жмет на газ.
— Поскользнулись, да? — спрашиваю я учтиво.
Цыганка говорит что-то на своем языке, быстро-быстро. Вылитая Ба-Ружа, когда на эмоциях. Ее бы сюда.
— Не понимаю, простите, — качаю головой. — Я только несколько слов знаю, меня бабушка мужа научила. Могу позвонить золовке, если вы плохо говорите по-русски.
Женщина оборачивается, ее взгляд немного светлеет. Не думаю, что боль утихла, но хотя бы первый шок позади. Она смотрит на меня, на Виту и произносит обличительно:
— У тебя дочь цыганочка.
— Я знаю, — подтверждаю строго.
Хмурюсь и двигаюсь к Вите ближе, показывая, что если собеседница об этом что-то думает, то мнение свое пусть попридержит.
Она молчит секунду, две. По-прежнему смотрит на меня, на Виту. Малыха приветливо улыбается. Я же затаилась — других цыган, кроме Одинцовых, не знаю. У Максима целая куча родни, но в наш дом они не вхожи. И вероятно, не просто так.
— Хорошая. Вырастет, будет статной красавицей! С ума сводить будет, деньгами большими ворочать. Ух, президентша вырастет! — рассыпается в восхищении женщина.
— Спасибо, — выдыхаю с облегчением. — С таким отцом, как у нее, вряд ли возможны иные варианты. Но муж запрещает мне гадать. Своим, говорит, нельзя. Поэтому не продолжайте.
— А ты своя?
Показываю кольцо на пальце. Впрочем, становится немного не по себе. Максим и правда не разрешает Ба-Руже или Папуше делать для меня расклады. Они повинуются беспрекословно, хотя мне было бы интересно послушать. Не то чтобы я верю. Отнюдь.
Не знаю. Просто, наверное, запуталась я в своей жизни. Может быть, это сработает как с метафорическими картами — о чем искренне мечтаешь, то и увидишь?
И все же… не сегодня и не с этой цыганкой. Главное, скорее добраться до больницы.
— Доченька, я погадаю тебе. Плохого, если увижу, не скажу, хорошее только. — Она обращается к Семёну: — И тебе, мальчик. Ты брат ей?
— Может быть, вы вспомните номер телефона кого-то из своих близких? — перевожу я тему. — Они наверняка до смерти за вас волнуются.
Глава 28
Макс
— …Смотрю, Смирнов помалкивает, слушает, — взахлеб вещает Денис. — А тетка такую ахинею несет, что пиздец. Тут я встаю, объясняю, что Кале — район размером с небольшой город, крайне тупо строить один, но огромный дом детского творчества. Такие центры, как супермаркеты, должны быть в каждой части, чтобы пешком дойти.
— Никто не поедет за молоком за десять кэмэ. И никто не повезет отпрыска после работы в художку, до которой пилить час. Уж точно не в Кале.
— Я так и сказал. Нам нужна сеть, филиалов десять. Чтобы дети сами, своими ногами, после школы могли добраться до центра, позаниматься, потом домой. Нужно только помещения выбирать тщательно, чтобы рядом были пешеходные переходы и так далее. Эта тетка потом сказала, что у нее ко мне появились вопросики.
— Ты ей выписал направление?
— Пригласил к себе, да. Будут проверять мою биографию, Максим Станиславович?
— Надеюсь, она у тебя не слишком скучная.
— Красный диплом юрфака, награды за боевую службу, списан по ранению. Волонтер, женат, плачу ипотеку. Досрочно не гашу, — рапортует Кравченко.
Не удерживаюсь от смешка.
— Где я тебя нашел, помнишь?
— В больнице, в очереди за протезом.
— Съезди туда еще, поищи таких же одноногих.
Денис польщенно смеется.
— Ладно, — сворачиваю я разговор. — Эта лесопилка на тебе, но в курсе держи. По основным моментам.
— Я добьюсь своего.
Качаю головой.
— До связи. — И кладу трубку.
Не будет в Кале сети детских центров. Денежки выделили немалые, но до детишек они дойдут едва ли. Пока что. Это не предвидение — банальная интуиция. Но Денису опыт полезный. Пусть борется.
— Максим, у тебя еще и лесопилки есть? — восхищенно спрашивает теща.
Я дымом давлюсь. Тушу окурок в пепельнице и кашляю в кулак.
— Простите. Не у меня, у знакомых. Согрелись? — Стреляю глазами в зеркало.
Родители Ани смирно восседают на заднем сиденье. Судьба моя — быть таксистом для семейства Февраль.
— Да, спасибо большое. — Теща стягивает шарф и расстегивает пуховик. — Упрела.
— Как коробка в этой машине? Все говорят, что робот ломается быстро, — задает вопрос тесть.
Теща бросает на него укоризненный взгляд.
— Да, я тоже такое слышал, — подтверждаю. — Но пока нормас. ТО прохожу вовремя, думаю, поездим еще.
— Это твоя или выдали?
— Выдали.
— Тогда по фигу, пусть ломается, не жалко, — отмахивается тесть. — Если бы мне такую выдали, тоже бы ездил. Нива совсем что-то разваливается.
— Кирилл тебе давно говорил, что продавать ее надо!
— Так за сколько я ее продам? За двадцать рублей?! — взрывается он, превращаясь из добряка в очаг домашнего насилия. — И потом что делать?!
Они в момент разгоняются до крика, хотя вот же мирно сидели, улыбались. С непривычки я ощущаю неловкость.
— Надо глянуть, что там по программам, — вклиниваюсь. — Может, есть что-то выгодное: кредит, рассрочка, льготы. Спрошу у Марата.
— Кирилл тебе давно говорил, — не унимаясь, шипит теща. — Ты никогда его не слушаешь.
— Кирилл будто понимает что-то! Кроме телефонов дорогущих, ноль он без палочки!
Они заводятся вновь.
Бросаю взгляд на мобильник — там мое сообщение Ане: «Забрал, едем домой». Не прочитано уже минут десять. Звоню.
— Ману, все хорошо! — выпаливает моя белка, будто запыхавшись. — Позже наберу, занята, потом расскажу. — И трубку кладет.
Эм. Я смотрю на телефон в недоумении. Пишу Семёну: «?»
— Аня не отвечает? — недовольно цокает языком теща. — Думала, доченька приедет встречать. Внучку привезет.
— У нее сегодня день плотный, Аня нас дома будет ждать. Она там что-то у плиты обещала наколдовать особенное, — смягчаю ситуацию.
— Ну да, мама же каждый день приезжает, можно не менять для этого планы!