л — его тон, интонации, брезгливые взгляды.
— Сто процентов.
— Тогда поехали, расскажешь подробнее. Мне нужно знать, что происходило в эти десять дней, Аня. По минутам.
Глава 13
Макс
— Спасибо, — говорю веселому парню на выдаче. Протягиваю Ане Февраль стакан с чаем и бумажный пакет с кексом: — Горячо, осторожно.
Она тянется, хватает.
Я забираю и повторяю не без раздражения:
— Горячо.
Кивает, берет уже аккуратно, через салфетку, и тут же присасывается, потом отстраняется и шипит — обожглась.
Качаю головой. Меня точно опоили, теперь в этом нет ни единого, блядь, сомнения. Не исключено, что специально. Сам бы я не повелся, и эта мысль на пару минут даже дарит гармонию.
Следом осознаю, что Февраль младше моей сестры Эльвиры, Господи, прости меня, если это только возможно.
Жму на педаль, отъезжаю от раздачи МакАвто и паркуюсь у обочины. Малая с интересом рассматривает кекс, зябко потирает ладони о стакан с чаем, а я нетерпеливо барабаню пальцами по рулю.
С момента получения новых данных время ускорилось. Стоимость минуты возросла раз в тысячу. Каждая следующая — может стать последней для репутации и жизни. Терять их попусту — немыслимая роскошь.
Февраль с аппетитом ест. Я же с трудом держу себя в руках, чтобы не начать орать и бить по рулю.
Сука! Это же надо, какая сука Убейволк! Кто же, блядь, еще? Нас десять юристов в кресло Пупыша, но по партийному списку в Думу я пятый, через двадцать — позиция Убейволка. Остальные идут ниже тридцатого, и судя по тому, что Убейволк здравствует, дело не в них.
Кому выгодно меня снять? Точно ему. Старый гондон.
Компромат решил состряпать грязный. В глаза лебезит, падла, и пресмыкается, а сам посадить меня хочет. Девицу эту нашли. Я не нашел, правда, как следует и не искал, а они по разным адресам бегали.
Пробирает от мысли, что она могла пойти не ко мне, а в полицию. Это был бы конец. Конец всему, я бы не отмылся.
И как это все не вовремя! Огромный пакет документов по незаконной стройке для подачи в суд дымится — последнее дело Пупыша на много сотен лямов, которое нужно закончить с блеском и в котором я увяз последние дни. Блядь, ждал подвох от девочки, а враги в соседнем кабинете сидели.
Опять же, напрямую бить — опасно. Надо подумать. Смотрю на часы — гадство.
В три встреча с мэром, стройка не мое направление, подготовиться нужно лучше, я в ней плаваю. Мысли же теперь вообще не о том.
Стискиваю руль, краем глаза отмечая, как Февраль поглядывает боязливо.
Ладно. Будем решать проблемы по мере их поступления. Бросаю взгляд на флаер, затем на девицу. Отпускать ее нельзя точно — что в беспокойной рыжей головушке происходит, одному богу известно, девку мотает из стороны в сторону.
Набираю первый номер из многих на сегодня.
— Жора, привет. Ты квартиру на Малиновой сдал?
Басов отвечает, что нет и пока не планирует.
— Одолжишь ключи на пару недель? Дело есть.
Он, конечно, соглашается.
Если все получится, Жора станет судьей в Кале сразу после моего назначения, но, даже если бы не это — помог бы, мы дружим половину жизни.
— Только между нами, хорошо? Ты сейчас где? Пересечемся?
Ответ утвердительный, хотя по голосу слышу — вопросов у Жоры миллион. Коротко сообщаю:
— При встрече. И номер Анхеля у тебя есть?.. Да, скажи, чтобы набрал меня. Спасибо, брат, буду должен.
Девица тем временем втягивает чай через соломинку, обхватив ее губами. А потом бросает взгляд, будто исподлобья — дерзкий, вызывающий и какой-то одновременно убийственно ранимый. Размыкает губы, обескураженно моргает, оглядев меня с головы до колен, и вздрагивает. Это ее движение — отзывается внутри. Пресс поджимается, я чувствую внезапный нечеловеческий жар в паху.
Февраль отворачивается, а я, словно пьяный, зависаю над тем, как вьются короткие волосы у ее лба, несколько длинных прядей выбились из пучка и убраны за аккуратное ухо. Оцениваю точеную шею, ладный профиль и длинные, нежные на вид пальцы с коротко остриженными ногтями. Как такими могла исцарапать?
Поистине у ума стыда нет.
***
— На той квартире будет безопасно? — спрашивает она, явно растерявшись.
Выглядит совсем-совсем юной и беззащитной, вцепившаяся в этот кекс и пластиковый стакан.
Отворачиваюсь. Достаю сигарету, отложенную как нз, зажимаю во рту и приоткрываю окно.
— Да. Отсидишься до выборов, продукты тебе привезут. — Голос звучит хрипло.
— Фотосессия у Жана? — упорствует мелкая.
— Я подумаю, что можно сделать. — Снова смотрю на часы, выжимаю педаль газа. Выдыхаю дым и усмехаюсь перспективе отменить встречу с мэром, чтобы искать аудиенции у французского фотографа. — Эти люди с корочками тебе на мобильник звонили?
— Да. Я телефон вырубила. Маме сказала, что сломался, отдала в ремонт.
— Позвонят еще, значит. Я чуть позже дам инструкции, что говорить и каким тоном. Поняла?
— Всем, кого пригласили на фотосессию, пришел номер очереди на почту, — твердит Февраль упрямо. — Я не участвовала в общем конкурсе, потому что на тот момент у меня не было подходящих фотографий.
— Будешь сидеть в квартире и ждать свой номер.
— Хорошо.
— Загран у тебя есть?
— Да. И паспорт тоже есть. — Она хлопает по сумке.
— Чу́дно.
Пока едем на встречу с Жорой, делаю еще пару звонков. Один из них — Семёну Ивановичу, старинному другу отца, подполковнику полиции. Прошу найти Петрова Льва Васильевича, называю номер авто, дату рождения, цифры паспорта.
Барабаню пальцами по рулю. Анхель перезванивает минут через пять.
— За человеком нужно проследить. Сделаешь? И да, информацию собрать, все как обычно. Убейволк Ростислав Анатольевич.
Аня расстегивает куртку, из чего я делаю вывод, что согрелась, и убавляю печку, а то салон скоро превратится в сауну.
Она потягивается, а потом широко зевает, уже в третий раз за полчаса.
— Перестань зевать, — прошу по-человечески, сам закрывая рот ладонью.
— А что? Тоже хочется? — расплывается она в улыбке. — Не выспались сегодня ночью? — И пялится во все глаза.
Скорее бы ее высадить.
Басов официантку со своего мальчишника узнает моментально, у него отличная память на лица. Высаживать ее заранее я не стал — неоправданный риск. Да это и глупо: Жора если захочет, выяснит, кто в квартире прячется. Есть люди, которым я доверяю безоговорочно. Если таких в окружении нет совсем, то не хрен рваться к власти, я так считаю.
— Сиди здесь и ничего не трогай.
Выхожу из машины, едва взглянув на насупившуюся шантажистку. Георгий показывает ключи, слегка приподнимает брови и утверждает:
— Олеся об этом знать не должна. Верно?
— Олеся — тем более. Меня пытаются подставить.
— Я могу помочь? — Он вновь бросает тяжелый взгляд на Февраль.
— Да. Для начала нужно отвезти девицу в квартиру и запереть. У меня встреча с мэром через два часа, я ни хера не успеваю.
Георгий чуть сжимает губы, идея ему не нравится, но на машину свою кивает.
— Я имел в виду помощь другого порядка, но окей. Пиздец ты, Одинцов. Если выборы сорвутся из-за какой-то рыжей бабы, хана Кале.
Развожу руками:
— Я работаю над проблемой. Как видишь.
Он качает головой, обруливает мою тачку, улыбается своей голливудской улыбкой и стучит. Малая опускает стекло.
— Поехали кататься, — весело зовет Георгий.
Кто не знает этого мужика, решить может, что балагур и шут.
Февраль явно не соображает, что водители у нее сегодня — без пяти минут депутаты и судьи. Ощетинивается и выдает:
— Никуда я с вами не поеду.
Глава 14
Сколько помню маму, она всегда была предельно серьезна. Даже на детских фотографиях не казалась счастливой: насупившаяся, будто родившаяся в проблемах девочка. Про нынешнее время — вообще молчу.
Столько у нее забот! И смена в магазине, и огород, и животные, и запои отца, да и мы с братом не сильно-то облегчали жизнь. Кирилл меня старше на десять лет, в три он подхватил корь, перенес тяжело. Слава богу, врачи вытащили, но после болезни с его иммунитетом что-то случилось, брат начал цеплять все подряд, переносить тяжело, на восстановление ушли годы. Мама положила жизнь, чтобы вытянуть его, и сейчас, когда он взрослый и полностью здоровый, мне очень хочется, чтобы она хоть немного пожила для себя.
Мое появление — это случайность. Мама выбила путевку и повезла Кирилла в санаторий, а когда вернулась, срок был приличный. Брат в этом возрасте был настолько любознательным, что мама, замотавшись, попросту не заметила меня, думая, что акклиматизация вызвала сбой. Я, как шпион, сидела тихо — мама часто шутит на эту тему. Ни тошноты, ни слабости. Аня — прирожденный диверсант.
Акклиматизация родилась в июне весом в три кило.
Ни брат, ни я — не ходили в школу. Брат совсем, — куда ему с такой иммункой в коллектив? — а я до пятого и с девятого классов. Шестой, седьмой и восьмой — жила у бабушки, чтобы не принести домой вирус. Бабуля с дедулей были чудесные, я так сильно их любила, что теперь, едва вспоминаю что-то из нашего общего прошлого, тянет расплакаться. Но маму — больше. Мамочку я любила и люблю больше всех на свете.
Самый-самый-самый обожаемый момент из детства — это Новый год. Папа начинал выпивать ближе к вечеру хотя утром обещал, что не будет, поэтому в первую половину дня у мамы всегда было отличное настроение. Она готовила на плите что-то особенное, по комнате витали безумные запахи. Полы блестели чистотой, мы старались ходить на цыпочках, чтобы ничего не испортить.
Как сейчас помню, мне пять, тепло, пахнет свежими булочками, под елкой потягивается кот Кузя. Папа возвращается с мороза и, отряхнув снег с валенок и сняв пуховик, включает запись «Битлз» — What'd I Say. Едва дом наполняет задорный твист, мама оживает и меняется! Прямо с ложкой в руках начинает танцевать. Я тут же бросаю пятилетние дела и несусь к ней! И вот мы вдвоем отплясываем твист, виляя попами и дергая плечами, смеемся громко, заливисто. Мама — в твисте профи, я тоже стараюсь изо всех сил, копируя движения. Папа хлопает в ладоши, Киря не танцует, он слишком взрослый, строит рожицы. А мне все равно, я пляшу, ноги выше головы!