— Время есть, ни в чем себе не отказывай, — улыбается.
Боже, страх-то какой. Чего он мне улыбается? Точно что-то задумал нехорошее.
— Ладушки. — Переворачиваю страницу.
Договор большой, я не все понимаю и пару раз прошу пояснить некоторые моменты, что Максим спокойно делает. Волнуюсь страшно, ладони потеют, когда ставлю подпись. Девушка на ресепшене натянуто улыбается и называет номер кабинета.
— Я пойду одна, — сообщаю Максиму.
Он спорит, что тоже хочет, но я настаиваю.
— Вместе пойдем. Это всего лишь УЗИ, — командует.
— Нет, я сама… — Открываю дверь, потом закрываю ее и поворачиваюсь к Максиму. Агрессивно шепчу: — Врач — мужчина.
— И что?
— Я хочу уйти.
Он качает головой и толкает дверь:
— Здравствуйте.
Захожу следом, пунцовая, как закатное небо. Молодой симпатичный мужчина в зеленой хирургичке поправляет очки и задает ряд общих вопросов, заносит данные в компьютер. Указывает на кушетку, куда я и укладываюсь. Максим занимает стул поодаль.
Сердце ускоряется. Наверное, даже хорошо, что Одинцов здесь, одной мне было бы совсем трудно.
— Да, первая беременность, — отвечает Максим за меня на следующий вопрос доктора. По ощущениям, торопит.
Врач выдавливает гель на низ моего живота и водит датчиком. Водит, водит, глядя на экран. Качает головой. Я понимаю, что беременность он не видит. Замираю, не дышу. В панике поворачиваюсь к Максиму. Его взгляд прикован к врачу.
— Еще рано, вероятно. Давайте посмотрим трансвагинально, — сообщает доктор таким тоном, словно делает это каждый день по сто тысяч раз.
Так, наверное, и есть на самом деле.
Вдох-выдох. Трансвагинально — это… через вагину, получается?
— Мы придем попозже. — Поднимаюсь на локтях.
— Не волнуйтесь, это стандартная процедура, — улыбается врач. Переводит глаза на Одинцова: — Абсолютно безболезненная и безвредная.
— Я ни разу такого не делала, — шепчу Максиму.
— Аня, делай, как говорит врач.
Падаю на кушетку и закрываю глаза.
— Это не больно. Немного неприятно может быть в начале. — Врач достает презерватив, ловким движением вскрывает.
Господи, в кабинете два мужика, я без трусов и вскрытый презерватив.
Доктор поднимает шторку, закрывая меня от Максима, который, судя по непроницаемому лицу, никуда уходить не собирается.
Зажмуриваюсь изо всех сих, позволяя запихать в себя датчик. Мурашки бегают такие, что руки немеют. Дышу через раз. Это, наверное, ужасно глупо, но в глубине души я рада, что Максим рядом. Одной мне было бы совсем не по себе.
Врач смотрит в экран, а я сквозь опущенные ресницы поглядываю на Максима. Что, если беременности нет? Я так сильно плакала и хотела, чтобы ее не стало. Вот результат. Выпросила. Выпросила свободу. Делаю громкий вдох-выдох. Что же я натворила?! Слоненок.
Становится горько, глаза заволакивает.
— По УЗИ срок шесть недель и один день, — говорит врач.
Я вздрагиваю и распахиваю ресницы, чувствуя себя оглушенной. Не знаю, можно ли одновременно ощущать диаметрально противоположные эмоции. Я, видимо, с ума схожу, раз испытываю и страх, и облегчение. Быстро поворачиваюсь к Максиму и смотрю на него в ожидании улыбки. Хоть какого-то знака, что он рад.
— Можно подойти? — спрашивает Одинцов у врача.
— Да, конечно.
Сердце в ушах бахает.
Максим подходит, и врач показывает нам обоим на экране горошинку, крошечного слоненка овальной формы и пульсирующую точку.
Максим слегка улыбается, самую малость, а у меня в груди все сжимается от сладкой боли.
— Послушать хотите?
Врач, как пилот в космолете, нажимает какие-то кнопки, и кабинет заполняет быстрый равномерный звук. Такой громкий, что сомнений не остается — новый человек есть, живет на полную и никуда деваться не собирается. Волоски так и стоят дыбом, я поверить не могу, что беременна, действительно беременна. Что у моего ребенка колотится сердце, что он живет. Внутри меня прямо сейчас.
— Сто двадцать семь ударов в минуту, это хороший пульс для данного срока. Поздравляю. Фотографию будем делать?
Через десять минут я сижу в кабинете гинеколога, сжимаю в руке заключение УЗИ и две фотографии. Врач — на этот раз, к счастью, женщина, причем милая и участливая, — задает кучу вопросов. В жизни никто так моим телом и самочувствием не интересовался, как она.
Спрашивает, замужем ли, планирую ли выходить. Я проникаюсь беседой и сообщаю как есть: не замужем и не зовут. Увидев год рождения, она вдруг начинает суетиться и пулей вылетает из кабинета. Возвращается с еще одной женщиной, которая представляется психологом. Они плотно закрывают дверь и… расспрашивают о Максиме.
— Этот мужчина в коридоре — отец ребенка? — задают осторожный вопрос.
Взгляды при этом внимательные. В них нет осуждения, лишь обеспокоенность, и я робею.
Щеки пылают. Сжимаю ноги и отвожу глаза в сторону.
— Это друг, — поясняю. — И мне есть восемнадцать в любом случае.
— А на момент зачатия было? — Врач вскакивает из-за стола.
— Было.
— Сейчас еще раз посчитаю. Может, не туда посмотрела…
В этот момент раздается стук в дверь и на пороге появляется Максим. Я смотрю на него испуганно, словно меня застукали за тем, что ябедничаю.
— Что-то не так? — спрашивает он. — Аня?
Пожимаю плечами.
Врач ему показывает пальцами «чуть-чуть»:
— Вот столько бы еще, и я бы вызвала полицию. Ане в этом году восемнадцать исполнилось, — заключает она.
Пялюсь на нее, опешив. Не ожидала такой подставы!
— Я знаю, сколько лет девушке, — в своей привычной, спокойной, чуть снисходительной манере произносит Максим, что, судя по реакции, бесит врача ужасно. — Почему вас здесь двое, мне стоит волноваться о девушке или ребенке?
— Я здорова, — быстро говорю.
— Вы кем приходитесь Ане Февраль, раз волнуетесь? — Психолог встает с места.
— Идет прием, можно попросить вас выйти? — вторит ей врач.
Максим чуть прищуривается, но просьбу выполняет. Дальше женщины пытаются в душу залезть, я им ничего не рассказываю, разумеется. Да и как таким поделишься? Трахнули на яхте на мальчишнике, и вот пожалуйста.
Оглядываюсь на дверь, вновь смотрю на них.
— Милая, тебе только-только восемнадцать исполнилось, взрослый мужчина, позарившийся на такую юную девочку… — Они переглядываются, будто мысленно завершая фразу.
— Он выглядит старше, — спорю я. — Ему тридцать один только.
— Это он тебе сказал?
— Нет, я видела в интернете.
— Кто он? Бизнесмен? Аня, Анечка, ты можешь ничего не говорить, просто кивни, если боишься его или если тебе нужна какая-то помощь. — И пялятся обе в упор.
Едва не киваю машинально от такого внимания. Боюсь ли я его? Конечно да! Я всех боюсь и никому не доверяю. И этим двум дамам уж точно не особо.
— Он сказал, что аборта не будет, — быстро говорю. — Я буду рожать. Выпишите мне витамины, пожалуйста, и я пойду.
— А сама ты чего хочешь, милая? Женщина вправе сама распоряжаться своим телом.
Молчу. Я хочу в Париж, но и о слоненке переживаю.
— Мама знает о твоем положении?
— Нет. Ей нельзя говорить, она… не поймет. Мы… небогато живем, она много работает. Я ей… деньги отсылаю.
— Ты учишься где-нибудь? Работаешь? При твоем росте у тебя острый недостаток веса.
— Я хотела стать моделью, в июне меня пригласили в столицу на съемки.
Врач и психолог снова переглядываются.
Я ощущаю раздражение. Да что у меня за язык-то такой! Что ни скажу, все не в тему.
Они качают головами, языками цокают, задают новые и новые вопросы. Спустя время я понимаю, что завуалированно интересуются: не изнасиловали ли меня, хотела ли я того секса и что чувствовала потом.
— Он ни о чем не узнает, — говорит врач. — Какое бы ты решение ни приняла, он ни о чем не узнает, я даю тебе слово.
Глава 20
С психологом наедине мы разговариваем долго, причем на самые разные темы, в том числе не относящиеся к беременности. Даже о Кире. Отвечаю я неохотно, зачастую вопросы повисают в воздухе и медленно растворяются в тишине, пока я смотрю в одну точку. Когда разговор вновь заходит о модельной карьере, не выдерживаю и немного реву. Наверное, мне хотелось этого — оплакать встречу с Жаном Рибу, его похвалу и искреннее восхищение.
Но на вопросе, какие ассоциации возникают со словами «мама», «беременность» и «роды», чувствую, что надоело. Встаю и, несмотря на просьбы психолога, выхожу из кабинета.
— Извините, я голодная, — сообщаю напоследок важный аргумент.
Закрываю за собой дверь и подхожу к Максиму, тот выныривает из мобильника.
— Малая, все? Закончила? — Поднимается на ноги.
Киваю много раз. Показываю ему бумаги, там список анализов, заключение, рекомендации.
— Всё в порядке? — спрашивает. Смотрит сверху вниз внимательно.
Максим вообще постоянно оценивает мои реакции, я как на сцене.
— Проголодалась. Может, мы купим что-нибудь перекусить, а то голова кружится немного.
— Обязательно. Посиди, пока я рассчитаюсь.
Присаживаюсь на лавочку, Максим направляется к кассе. Платит за два часа объяснений медиков, что я не обязана рожать этого ребенка и что, если боюсь этого смуглого сурового мужчину — мне помогут.
Интересная у Одинцова внешность, это правда. В некоторые моменты, когда улыбается или шутит, он выглядит молодым и забавным, иногда же, когда погружен в себя, — словно стеной отгораживается от мира. Такому можно дать и все сорок.
Максим достает карту, прикладывает к терминалу. Он высокий. Широкая спина, крепкие плечи. Большой размер ноги, наверное, какой-нибудь сорок пятый. Двигается при этом легко и плавно, габариты ему не мешают. Я… мало того что рыжая, еще и длинная, как шпала, выше Кири. Метр семьдесят шесть ростом. Кобылой была всегда, чуть ли не с рождения. Кольца подружек мне не лезли, шлепки и кроссовки мама и вовсе покупала в мужском отделе — черные и страшные, стыдно ходить в них было. Я никогда не красила ногти ярко, чтобы лишний раз не привлекать внимание к большим рукам и ногам.