Капитан ненавидит море[150]. Это русский Coil.
Мне так естественно грустно не было никогда.
А еще, когда ты[151] умер, я думала, как холодно тебе там. Может быть… Включила ледяную воду, встала под нее. И стало так холодно, что я не смогла это терпеть. С тех пор этот холод меня застает внезапно. Ты. Это так много ты. Это так много вас. You. Died. Sure, I thought you were-was immortal. But you betrayed the laws. You. Died. Дезертир. Тяжело. Острое. Все ушли своим чередом. Поступь, шаг. Поступь, шаг 2. Похороненные. Все. Андрей[152] умер. Я плакала в небо Петрограда. Думала, как бы закричать. Но не кричала. Обещала, что всегда буду как вдова. У Андрея, наверное, множество вдов. А как назвать еще его муз? Вдовы. Вдовицы. Красивые девушки в черном. Славить красотой память о тебе. О вас. И идти. Уверенно. Я прошла острова. Один, два, три… И легла опечаленная.
Дошла. Осень в июле наступила. Если бы мои волосы седели, то тогда бы они сделали меня совсем прозрачной. Вы все лежите под землей. Я не доеду ни к одному, ни к другому. Хотя, когда окажусь там, в том городе со шрамом, зайду к тебе. Я еще зла. Может быть, поругаюсь на тебя.
Как наступают сложные и интересные процессы, я теряюсь. И вместо систематизации включаю эмоциональный режим, из-за чего не могу ничего решить. Есть задача, есть пошаговое решение. Я начинаю все пересдавать в голове и все изменять. Я – очень резкий, дерзкий и непоследовательный исполнитель. Очень плохой, конечно.
Игорь[153] умер. В лифте кашляющие люди. Могут ли не ездить они в лифтах?! Наверное, вчера предчувствие смерти было. В 9 утра в больнице Кусково. Теперь похороны, кладбище.
Я сижу в середине кладбища. В слезах. И больше не хочу быть здесь.
Влетела в страховую общаться по машине. Вся в листьях. В волосах листья. И слава Богу, что я никогда раньше не умерла!
Только, пожалуйста, не погружайся в черную пневму Земли.
Рыцарство сейчас. Цветы сейчас. Время жить.
Игорь Николаевич Павлов. Год рождения 1932.
Год смерти – 2021. 9:45 утра, г Москва, 13 октября 2021 года.
Работал врачом онкологом в центре Герцена. Был очень крутым специалистом – к нему приезжали, его любили, ценили. Врач от Бога.
Лечил переводчицу Сэллинджера Райт-Ковалеву. Обладал невероятным чувством юмора. Был злым, но иногда очень добрым. На самом деле, очень добрым и оттого злым. Ругался, поступал по своей воле. Был моральным и учил меня готовить пирожные картошка. На самом деле, он был добрым. Русским. Критиковал власть и был за справедливость. Аскетичен. Любил свою работу. Был ей предан. Черная лента. И кстати, именно он нашел у дяди[154] рак и очень помог на первых порах и далее. А также помогал финансово и поддерживал.
Ладно, ладно. Это уже было продумано и понятно. Отставить драму. Плакала позавчера от фотографий с похорон М.[155] Плачу сегодня от смерти.
Так. Триатлон. Хотя бы байк добавить. С моей усердностью и безумием я стану титаном месяца через два.
Кладбище – это очень строго. Там есть администрация. Надо будет к деду[156] зайти. Он мне помощь и опора. Ведет мой путь.
Ну отлично… Полная апатия сменилась настроением Sunn[157] со Скоттом Волкером[158]. Мрак твоих глаз и черные заклинания. Что ни крайность, то безумие.
Прокачать дыхалку, освоить полуторачасовые тренировки на спинбайке раз 5 в неделю. Титановое.
Да. Чтобы нормально осенью бегать нужны флис джоггеры – компрессионные шорты. Не знаю как, но скорость увеличивают эти волшебные шорты. Очень люблю сухие от бега фигуры. Вообще люблю красивое тело.
И пить соевое молоко. Ну и да.
Со следующей недели на гвоздях уже на три минуты перехожу. Надоело стоять по минуте в мучениях. Пора учиться боли. Придумала. Если всю ярость вмещать в триатлон, то можно стать алюминиевым. Класс.
Знаешь что, сегодня ты просто возьмешь и пойдешь пораньше спать. Потому что сегодня ты видела слишком много могил и ходила среди них по мертвой земле. Завтра Покров. А это значит: надо в Церковь и поставить свечу Богородице. Ибо лишь Она, как бы сложно и тяжело ни было, молится за нас, отступивших от пути истинного. И Она – первая спасенная. Знали ли вы? Она. Первая. Спасенная. Молитва – сила.
Плохо, как когда выпил и плачешь. Но я не выпил и плачу. Как же мне плохо.
И это пройдет. Как плохо… Хоть бы это плохо осталось где-то позади. Покойные залежные орут во мне. В но-о-о-очь порхнули похоронки.
MRAK TVOIH GLAZ 2019
А вообще где-то в ноябре есть разлом, в который проникает тоска и растерянность. Кажется, пробирается. Пока намерена отбиваться, а дальше – посмотрим.
Интересно. А сквозь землю, сырую, плотную, слышен мир? Я готова к погребению. Каждая осень хоронит меня. Каждая осень новая – горсть земли, брошенная на деревянное небо. Призракология и туманы. Осень умеет меня немного убивать.
Вопрос из зала для Негарестани: «Дарья Дугина, ты выйдешь за меня замуж?» – конечно, должен стать главным философским мемом года (правильный ответ: «Да, но если выучишь “Циклонопедию” по-английски и будешь говорить цитатами из нее»). Ну, и триггером нового конспирологического витка вокруг треугольника Дугин-Негарестани-Лэнд[159].
Я надеюсь, что очень скоро я буду бродить по городам спокойно, и запутается ветер в волосах, и утонет Петроград в настойчивости моего шага, и расцветут воды чудесными переливами, и залив снова обратится Финляндией, а я доеду до Петрозаводска, и Карелии, и на одно дыхание больше стану вновь рисковать[160], и во всем будет свобода (не знаю, что она есть – но так говорят).
Это будет весна, это будет порядок, это буду я, добившаяся целей.
А пока я на фронте, и чем сильнее битва, тем сильнее мне хочется оказаться в этом тайнике моих фантазий, который показываю маленьким отблеском в неумелых словах.
Хочется найти союзника в битве.
Питер в феврале – это особое состояние: в нем можно вскрыть капканы, лабиринты, изможденные улицы, грязные носики сапог, прохладу в ногах, холодный ветер, смутное небо, ледяные реки, на которые начинаешь злиться, зная, что они поглотят тебя и никак не помогут выжить тут, ледяная корка тротуаров, узких и совсем маленьких, выломанная оградка на набережной канала Грибоедова, большие дома, угрожающие глаза коммуналок, кашель, греющие своим светом теплые закоулки уютных кофеен, книжные магазины, в которые входишь в пуховиках и дубленках, а уходишь с ними, да еще с большой гроздью книг, которые внезапно хочется читать все и одновременно (какая решительность!). Это скитание и свет фонарей, которые шепчут о былом, которые становятся проводниками в начало хотя бы ХХ века (а если прочесть много воспоминаний о башне Вячеслава Иванова[161] – то переносят сразу же в те дионисийские вечера, да и город предстает как текст, который можно прочесть несколько раз).
Вечера Петрограда – это всегда заговор. Кажется, что где-то здесь, рядом есть счастье, и оно призрачно. Ускользает – то через дворы, закрытые ныне, то через стены домов без окон (обрубленные дома). Холоднее становится ветер. Ты засыпаешь и снова совсем скоро просыпаешься в холодном утре, которое хочется исчертить планами и календарными завоеваниями. По утрам хочется в библиотеку и в важные учреждения, к 16-ти эта жажда проходит, перекатывается неспешно холодный день. Петроград, ты поступал со мной жестоко, но чем большей жестокостью обжигал ты меня, тем более преданной я становилась.
Петроград, я стою на коленях перед тобой. Подставляя правую щеку. Пусть теперь я так далеко. Но я вся во власти твоей. Грезы мои – власть твоя. Ты стал тайным правителем моей внутренней обители.
Когда все внутри – огненное, тьма обступает сильнее. Мрак, петроградский мрак, и призрак Изабель плачет у опаленной реки. Я готова выжить.
Наша страна – это страна смерти. А там, где смерть, там истина.
Заживо жертвы свои он привязывал путами к трупам
Так, чтобы руки сплелись и уста к устам прижимались, —
Пытки мучительной род, убивавший медленной смертью
Тех, кто в объятьях лежал среди тленья, гноя и смрада.[162]
Люблю Петроград за то, что зимой он все время темный. За то, что в январе в 9 утра еще останки ночи. За то, что сумрачно и можно в этой ночи теряться. Люблю его за бесконечные полярные (почти) одеяния. За холод, за маленькие пространства, за улицы и пешеходные переходы, которые у́же московских. За то, даже за то, что бесконечно ценны там дни без осадков. За то, что снег красиво вьется над струнами проводов. За то, что там всегда ты иной. За эти парикмахерские и ровные скосы челок, за неспешный шаг. За то, как выглядит река у Лахты в 16 часов и чуть позже. За то, что страшно смотреть на обглоданные бетонные столбы в воде. И на красивый закат страшно смотреть. За то, что я преодолела ошибки, совершенные в том городе, или хотя бы попыталась переписать историю и больше к ней не возвращалась.