понимании. В центре выставки был Гетеанум[228], не обошлось на выставке без Блаватской[229], были такие личности, как Маргарита Волошина (Сабашникова) – невероятная художница, писательница, переводчица, муза Серебряного века и первая жена Максимилиана Волошина. У нее совершенно поразительная судьба, удивительнее пересечения в Башне с разными героями. Ее вообще воспринимали как мистика, последователя Штайнера, она и уезжала учиться в Гетеанум. Андрей Белый, небезызвестная Ася Тургенева (первая жена Андрея Белого, между прочим).
Далее были архивы с рассекреченными материалами ФСБ, которые были посвящены изучению эзотерики. Была довольно большая часть, посвященная чудесам. Мистика Гурджиева, открывшего «Четвертый путь». Успенский развивает это учение. На момент 2020-го года – в таящей Москве холодного ветра и подступающего ковида (предполагаю, был ковид, когда я слегла с температурой 40), – это была одна из самых сильных и интересных выставок. Учитывая, что моя температура в конце выставки выросла примерно до 40 градусов (до 39.8), все выглядело истинным шедевром. Я помню, я водила там странные зикры[230] – я ходила с моей подругой Софьей и делегацией неких мистически ориентированных людей. И все это было невероятно красиво. Мне очень понравилась линия жизни Андрея Белого: с загадочными волнами, где он то входил в периоды экстаза, выходя из себя, то вновь сталкивался с неудачами. Его линия жизни (он сам ее себе нарисовал) выглядит чудовищно, эти провалы и поражения есть и в моей жизни.
В сети писали: «У МХАТа была возможность стать центром интеллектуального движения. Во-первых, потому что куратором программы «Открытые сцены» был такой человек, как Дарья Платонова. И этот человек, Дарья Платонова, приглашал во МХАТ лучших людей. Чего только стоил один курс, который она затеяла – «Ангелы и демоны Серебряного века».
Платоновой пришла в голову такая идея: замысел – собрать всех лучших специалистов по русскому Серебряному веку и сделать курс, где темой размышлений стали бы мистика-эротика, столкновение полов, битва экстазов, мистические откровения, сеансы солипсизма, мистических оргий, а также элементы какого-то интересного теургического действия, например, среди чулковцев (радения.) Это был курс, построенный наподобие Эткиндского «Хлыста»[231], с обострением и усилением тех оттенков, которые для человека современности были бы наиболее близки и понятны…»
…
«Открытые сцены» были крутым проектом. Чего только стоил курс «Метафизика звука» с Женей Вороновским[232], который прекрасно запустился. У нас были крутые музыканты. У нас даже Виктор Пузо был! Он рассказывал не только про то, как надо петь, но и как слушать винил. Невероятный ценитель и знаток винила.
Был еще безумец Михаил Кузьмин – самое невероятное мое воспоминание. Я тряслась во время концерта, что после такого МХАТ закроют. Пришел совершенный фрик, безумец, про которого «Крот» (проект Феликса Сандалова) снял фильм. Это было настолько инфернально, что человек, который пришел с шизофренией, просто вылетел – человек, который видел все. И он говорит: вы просто издеваетесь, что вы делаете!
Билет стоил 300 рублей, была полная окупаемость. Я вывела событие в топ. После этого ко МХАТ-у, кстати, стали относиться очень хорошо. Более того, начали говорить: «Вот, во МХАТ-е – авангардная движуха», начал писать журнал «Нож», ходить «Серое-Фиолетовое».
Думаете, друзья, у меня было только два курса? У меня каждый день было по курсу. И я исправно ходила, работала днем, приходила во МХАТ и работала все остальное время. Но вообще, я работала нон-стоп везде. Естественно, без выходных.
«Открытые сцены» был колоссальным проектом. Кто видел, тот знает, кто не видел – тот видел видео. Кто чувствовал эту «движуху», понимал – это было круто. Люди приходили во МХАТ тусить, сидеть. Леня Котельников (группа fake_trailers) ползал по сцене как ризоматический корень на спектакле Дугина. Мы сделали потрясающий спектакль Александра Гельевича, в котором – внимание! – мы предсказали весь ковид. Там люди были в масках.
Вообще, мне очень-очень нравилось. Дико люблю делать культурные проекты. Неслучайно до этого я была куратором Ордынки.
Было у меня в жизни то, чем я могу немного гордиться, о чем никто не знает, не узнает и, возможно, никогда не услышит!
Господи, слава Тебе. За все!
Я не знаю, что делать, когда близкому плохо. Физически. Ибо не знаю, как помочь телу. Эмоционально, впрочем, тоже. Но это капризы. А вот когда тело сбивается, я не знаю, что делать.
Иногда хочется прям сесть и заплакать. Когда идет что-то очень серьезное – и вдруг оно расклеивается. Продумываешь все до мелочи. Несешься в больницу с телефонными трубками. Решаешь вообще какие-то вещи, которые никогда бы не смог решить. И вдруг микроскопическая слабость другого субъекта ставит под удар все.
Съесть гору фиников и вишневый пирог – и успокоиться.
Стала говорить по телефону со слезами, нашла прекрасных друзей. Но говорю по телефону со слезами: время горя пришло на мою землю. Неслучайно в Петрограде в начале октября на телефоне у служителя музея была открыта книга Иова. Кружится голова от несчастий и неудач.
Знаете, если честно: я до сих пор не поняла, почему вы не отписываетесь.
Мне плохо. Было совсем. Потом после звонка Н.[233] стало не так плохо, но сейчас снова плохо. Разучилась спать. За окном неявленный сезон. Отчуждение сна отеля. И подозрение. Что во всем – что-то не то, что-то не то.
NPR назвали Son Lux[234] «Лучшим новым артистом». Робин Хилтон в рецензии к альбому написал:
При прослушивании пластинки возникает ощущение, будто меня берут за воротник и швыряют на землю, а затем извиняются.
Люблю такое.
Ужасы старой этики.
Розен, Катинка фон. Моральное слабоумие женщины: С прил. избр. критич. ст. и писем: Пер. с нем. / Катинка фон Розен; С предисл. д-ра П. Мебиуса. – Москва: Сфинкс, 1909. —60 с.; 23.
Так вышло. Что мне придется возвращать все назад. Состояние. Аллертность. Силу. Волю. Ум. Нахождение в постоянной повестке. Руку на пульсе, чужие статьи, колонки, собственноручные статьи, огромные лонгриды, чтения. Придется воскресать. Это неизбежно и это придется делать завтра.
Я хочу удалить все. Все дни. Последние. И ранее. Всю леность. Весь каркас праздности. Я не могу жить в этом. И больше не планирую.
Каждый вечер одно и то же. Смотрю в одну точку. Плачу. И не имею воли. Паралич. Как больничное.
Я делаю что-то. Получается рвано. Истеричным жестом. Будь то переговоры с дальним краем. Ко всему добавляется дисбаланс.
Я решаю вопрос границ, но не решаю вопросы внутренние. Атрофия мысли и знания делает из меня не более чем меланхоличное животное. Все, что когда-либо во мне было – агрессия, воля, невозможность ничего не делать – ушло. Впиталось в землю. Сделало сильной землю. А меня слабой. И бежать от себя в строки или музыку нельзя. Речь идет о потере внутреннего человека. Я – человек без души. И не говорите, что таких людей нет.
Я не опускалась так низко в своей беспросветности. Я предаю себя.
За окном ветер. Будто зовет. Красивый ветер. Я смотрю на мягкий свет лампы на потолке. В темной комнате. И плачу. Когда лежишь на спине, слезы скатываются по лицу очень странно. Как будто это кровь течет из глаз. Я не воспользовалась шансами, которые у меня были. Я пошла по пути слабости. И все битвы проиграны. Потеряно все.
Моя жизнь оказалась нелепой. Еще у меня нет теплой одежды здесь. Это значит, я буду мерзнуть. Это значит, в Петрограде, в котором уже будет -5, я погибну от переохлаждения. И так каждый вечер. В этом мире больше нет жизни. Монотонность несчастья. Можно только сидеть и выть. А, нет, лежать. Это приходит каждый день. Вечер. Иногда утром. Иногда ночью. Это приходит.
На немного захотелось жить. И стало светло.
Опять хочется жить. Через сколько снова перестанет хотеться?
Хочу в Мурманск!!! Просто хочу в Мурманск!!!
Узнала, что умер Юрий Балашов из группы «Волга» – невероятный – талантливый, во МХАТ-е выступал с «Волгой» – двигатель группы, авангардист, друг всех наших друзей.
Я воскрес.
Это странно слышать, но мое утро началось со случайно выпитого вина. Из кружки, в которой оно было разведено с газированной водой (да, я сохранила воспоминания о бале правых консерваторов в Вене, против которого бастовали соросианцы[235], через такую традицию распития белого вина).
King Crimson, играющий на весь дом от выздоравливающих[236], идеально к этому подходил. А затем множество видео, отсмотренных и приговоренных к тому, чтобы стать фильмом. Музыка. Переговоры. Немного беспокойно. Манго. Которое впиталось в осень. Впечаталось. Маленькая улица.
Не знаю, мое настроение еле-еле выравнивается. И снова синусоидами. Все равно еще плавающее. Раскатами. Но я не хотела бы плакать вечером. Все это не то, чтобы надоело, но будто отвлекает меня от целей и задач нашей революции[237].
Понимаете, и ведь там жизнь идет, продолжается, люди открывают глаза, пробуждаются, открывают новые главы, грустят и радуются, остаются в туманах.