Запылало, заклокотало, горизонт порубало.
И своих порубало,
рассекало, метало, светало, но и сметало
все каркасы домов, все извилины слов,
все границы томов.
Новороссия,
ты мне снишься.
Я пришел,
чтоб в тебе
возродиться!
Невозможно выспаться. То не спится, то спится, то жарко, то не жарко, то не пойми что, то опять энергия вдарит.
То жарко, то странно. Пф. Тяжелейший посмотрела репортаж. Про Попасную. Дико тяжелый репортаж, нет слов. Сил.
Привет. Это – письмо из столичного города, который в рамках моей жизни не подвергался обстрелам.
Привет. Это – письмо из оккупированной территории, которую уничтожили в 1991. Тогда она перестала дышать.
Привет. Это – весть из подземного города, который старообрядцы воспринимают как воплощение ада.
Привет. Это – раненная часть души, которую можно назвать «тугой или тянущейся вдаль болью».
На фронтире сломлена семья и ее старшие. Не знала семью и старших, но задело, как осколком арты. Тут.
Привет. В другом городе сыпется фосфор, который проходит под кожу и который можно замотать, чтобы кислород не поступал, а он поступает и разжигает тело изнутри. И будто бы это запрещено. Но никто об этом не знает, потому что люди новые убивают новых людей.
Экспансивные пули, их называют «дум-дум» – так монотонно и пронзительно блекло.
Применяются на охоте. Охота пошла на людей,
Привет. Это письмо написано даже не кровью,
А пальцами по асфальту телефонной площадки.
И в нем, может быть, утеряна цельность,
Но в ней есть рана от обстрела.
Когда бытие проявляет себя, горизонт загорается закатом опасного красного цвета. А земля вокруг становится мертвой (на 1000 км).
Поэт Ростислав Амелин рассказал мне о мистической коррупции. Это когда дар обменивается на иной, но кто-то подводит, и это едва различимо. Когда они убивают наших, это с этим сравнимо.
Привет, это – письмо непробужденного из катакомб.
Привет. Я не умею писать и говорить, и выложить черное сердце на площадь.
Привет. В Попасной неделю назад убили женщину. И ее кота. Обнаружила дочь. Так явил себя ад.
Будь осторожна. ДРГ.
69 année érotique – поет Биркин[465] с Гинсбуром[466], а под глазами киты в синяках плавают и на мелководье плещутся. Почему-то удивительно радостно слышать французские песни, хотя сил можно было бы иметь и больше – куда-то они стали уходить.
Привет. Это – письмо из столичного города, который в рамках моей жизни не подвергался обстрелам.
Привет. Это – письмо из оккупированной территории, которую уничтожили в 1991.
Тогда она перестала дышать.
Привет. Это – весть из подземного города, который старообрядцы воспринимают как воплощение ада.
В другом городе сыпется фосфор, который проходит под кожу, опасается кислорода, не лечится через воду. И ни один корабль пролива Босфор не думал о том, что так можно.
Экспансивные пули, их называют дум-дум, так монотонно и пронзительно раскрывают крылья. Применяются на охоте. Охота пошла на людей. Я больше не думаю, что я – сильная.
Это письмо написано даже не кровью.
А пальцами по асфальту телефонной площадки.
И в нем может быть утеряна цельность.
Но в ней есть рана от обстрелов, гладких.
Когда бытие проявляет себя,
горизонт загорается закатом,
опасного красного цвета.
А земля вокруг становится мертвой
на тысячу километров,
окрашенной призраком темного лета.
В Попасной неделю назад убили женщину
И ее кота.
Обнаружила дочь.
Мне кажется, рядом с границей России
проявил себя конец света.
Позвонил Владлен[467]с какого-то супер непонятного телефона и сказал, что я очень красивая на видео-стриме, и что он сидел и смотрел, сидел и смотрел… И что ему обязательно надо меня поцеловать… Еще Владлен сказал, что ради меня можно бросить войну и приехать в столицу. Я ему запретила строго-настрого покидать фронт. Иначе не будет победы. Но увидеться – мы увидимся. Позвонил, когда я уже буквально засыпала в своих громоздких синяках.
В Азовстали демонов хоронят.
8:10 у меня. Что? Минск?
Владлен сказал, что у меня слишком агрессивно сомкнуты зубы. Нижний ряд тирана. Хорошо. Я прогрызу им маленький абзац в твоем маленьком томике жизни.
Я в стыку. Лаканизм. Неизбежный лаканизм.
«Волга» умерла. Год назад. Анжела[468], милая наша. Без нас наша нынче. «Волги» не пригласить больше.
Котенка.
Я же такая маленькая. И почти засну в метро. Скорее бы преодолели кольцо.
В поле мирно ложатся пакеты града.
Я поняла тьму! Вообще, я пью уже полторы недели.
Интересно, как человек умудряется свои оскорбления передавать через другого. Как бы невзначай. И они доходят при отсутствии какого-либо контакта и ранят.
Сижу я такая, сижу себе, думаю ничего не буду делать днем – отдыхать.
И тут такой – оп! Эфир 1 канал! Оп! Конференция вечером на французском для итальянцев. Оп! Звоночки!
Не курить! Как песок, в горле и легких. Не курить! Приснилось 60 младенцев, которые готовятся к причастию.
Хочется метафизического бунта. Анархизма. Интересных перестроек. И чтобы пепел покинул.
Не чувствую. No. Feeling? Зато скоро уеду в Республику Белоруссия.
Беларусь – отмена. Русский – значит трезвый. Я уже три дня трезвый! С четверга! И не курю два. Значит русский Настин подкаст еще скоро послушаю!
Даша танцует под группу «Звента-Свентана» на Дне рождения Константина Малофеева, друга ее отца.
Слово паразит. Все-таки. Мне кажется.
Пишут, пишут, пишут, пишут. Всем что-то надо, надо что-то. А я хочу съесть и чтоб прохладненькое. А не это вот все… Просто взять и съесть. И вообще в бассейн занырнуть, а не вот это вот все…
«Дугина является частым и известным автором дезинформации в отношении Украины <…> на различных онлайн-платформах. Таким образом, Дугина поддерживала и продвигала политику или действия, которые дестабилизируют Украину, подрывают или угрожают территориальной целостности, суверенитету или независимости Украины», – говорится в сообщении.
В ночи не хочется спать, а во дне – деньствовать. Очень не люблю, когда ритм окружающего не идентичен внутреннему. Идентичен. 3 встречи, 3 интервью, 22 км велосипеда между (как?). Починенная машина.
Если честно, я хочу, чтобы из Беларуси позвонили и сказали: «Так, а теперь говорим про батьку!» И пересказали бы что-нибудь крестьянско-психоделическое. И еще – чтобы сил было больше.
Я думала о несовместимостях центра с фронтиром. И вдруг разница ушла. Донецк – это внутреннее. Встречала сегодня Г. и Д. П. – оба оттуда. Я уже три часа не могу сформулировать то, что почерпнула из бесед. Но я вдруг осознала, что Донецк – и здесь.
Позвонили из Беларуси.
Оказывается, чтобы меня очаровать, со мной надо говорить. (Мне кажется, я потерял свой номер телефона. Можно мне твой?). (На секунду я подумал, что умер и попал в рай. Теперь я вижу, что жив, а рай сам возник перед моими глазами). (Если бы я был котом, то я бы провел все 9 жизней с тобой). (Когда я в первый раз увидел тебя, я начал искать подпись художника. Ведь она есть на каждом шедевре). (Я – ужасный трудоголик, но для тебя выделю кусочек в сердце с первостепенным значением). (Не хочешь потанцевать со мной в этом людном, темном парке, где нормальные люди не танцуют?) (Кажется, ты мне снилась. Я точно не помню, но там было что-то красивое и заманчивое.)
Это я смотрю пикап фразы. Зачем я это делаю в час ночи?
Молодость: поздно возвращаться домой, пошатываясь. Чуть позже молодости: поздно возвращаться домой, пошатываясь. Первое – туса. Второе – работа. Мы – маленькие винтики огромной системы. Где-то яркие, где-то не такие… Но мы – винтики. Я начинаю чувствовать, что такое быть частью моего государства. Корни и миссия. Во всем, что сейчас, есть неизбежное сакральное измерение.
В нынешней череде событий – только так.
Мне сегодня из Беларуси не пишут.
Сама говорю «не ной», а сама хочу ныть. Глухо.
С начала СВО иногда заглядываю во вражеские паблики. Иногда в паблики с мертвыми. Провела сейчас час. Черные тела уже привычны. А вот обгладывание собаками живого человека – безумно. Их покарают за это. Такое не простить.
Я пошла плыть. «Люты» по белоруски – февраль, что с февралем что-то не то. Оказывается, он – «люты». Адвязіце мяне да калi-юга, калі ласка[469].
Я – кацяня[470]. Наездить 20 км и съесть шоколадцена. Негоже. Пригоже? Не, негоже. Няправільна. Я – кацяня маленькае.