Он поднялся, молча откланялся, но, прежде чем оставить кабинет, противным, скрипучим голосом, как это отлично получалось иногда у Меркулова, сказал: — Сделайте еще одно одолжение, дайте Оказание секретарше подготовить для меня списочный состав членов вашей редколлегии, с указанием их домашних адресов и телефонов. И давайте без возражений, я просто уверен, что эти сведения не могут являться секретными, в то время как для Генеральной прокуратуры они могут представить определенный интерес, о чем рад сообщить вам.
3
— Кирилл Валентинович, — услышал Степанцов в телефонной трубке, — вам звонит Кулагин. Он второй раз уже сегодня спрашивает, я говорила, что у вас совещание. Соединить?
Степанцов поморщился и бросил в трубку:
— Соединяй…
— Привет, Кирилл! — раздался бодрый, зычный голос. — Как наше ничего? Все в трудах на благо Отечества? А о себе когда наконец подумаешь? Да, слушай, мне тут говорили, будто у тебя какие-то неприятности возникли? Так чего ж молчал? Давно б сказал, мы бы так же давно все и решили — в самом лучшем виде!
Слов было произнесено столько, что у Степанцова зашумело в голове. Наверное, опять поднялось давление. Господи, как он надоедлив бывает, этот Кулагин, как несносно болтлив!
— Да мелочи это все, — неохотно ответил Кирилл Валентинович и вдруг подумал, что именно от Кулагина он и не принял бы никакой помощи в сложившейся ситуации.
Но Федор был отчего-то настойчив:
— Слушай, Кирилл, ты не замыкайся в себе, когда неприятности. Есть же у тебя друзья! Значит, давай поступим таким образом. У меня до обеда ряд деловых встреч, но где-нибудь к пяти я освобожусь, и мы могли бы поговорить без спешки. У тебя терпит дело? Я ж понимаю, что просто так, по-приятельски, ты звонить не станешь, гордый больно?
— Ну, не знаю как-то… — неопределенно ответил Степанцов и (до чего ж все-таки слаб человек на дружеское участие!) поймал себя на том, что, наверное, встретился бы с Федором, чтобы не плакаться в жилетку, а в самом деле просто посоветоваться. Уж в подобных-то делах, связанных с ловкой провокацией, равный Федору Кулагину вряд ли кто бы нашелся.
— Так я не совсем тебя понял, — «провел разведку» Степанцов, — ты звонишь и предлагаешь встретиться потому, что я тебе нужен? Или просто из дружеского сочувствия?
— Кирилл, о чем ты говоришь? Тебе что, необходимо мое сочувствие? Да я подозреваю, вся Москва твой телефон, поди, обрывает, чтобы высказать сочувствие, скажешь, не так?
— Ну, Москве до меня особого дела нет… — уклончиво ответил Степанцов.
— Скажу правду, ты мне действительно нужен. И для доброго совета, и, если получится, для дружеской помощи. Но дело мое, уверяю, много времени не займет, да и не такое уж оно, как говорится, «супер-пупер», обычное дело, но я со своей стороны, зная тебя много лет, могу дать тоже полезный совет, если он тебя устроит.
— Ну… подъезжай, поговорим тут, у меня, после пяти и я буду более-менее свободен.
— Нет, только не у тебя! — решительно запротестовал Кулагин. — Это ты у нас в последние годы стал домоседом, а меня, — он захохотал, — как в добрые, старые времена, все на сторону тянет. Седина, понимаешь, в бороду, бес в ребро! Давай-ка лучше я отвезу тебя в одно очень тихое местечко, где мы с тобой и Дообедаем, и побеседуем без посторонних глаз.
— Ну разве что… — все никак не мог принять окончательного решения Степанцов.
Но Кулагин понял его фразу как согласие.
— Прекрасно, значит, договорились, жди моего звонка.
Телефонная трубка вернулась на свое место, а Степанцов продолжал мучиться сомнениями. И для них, естественно, была причина…
Они были знакомы давно, чуть ли не с начала семидесятых, можно сказать, больше трех десятков лет. Федор был тогда майором, старшим оперуполномоченным КГБ и занимался диссидентами. И знали они друг друга по той простой причине, что Кулагин «оформлял» дела этих «ярых противников Советской власти», а судья Степанцов выносил им приговоры. Да это было бы и странно, если бы кто-то из представителей судебной власти вдруг отказался помогать органам государственной безопасности выявлять и разоблачать скрытых недоброжелателей и даже врагов государства. Ну, может, откровенных врагов — это сильно сказано, откуда им было взяться! Все ж таки на дворе не тридцать седьмой был, а семидесятые, застойные, как их теперь называют, годы, и народ еще сам не понимал, от какого благодатного «застоя» он потом откажется. Ну а что постоянно находились недовольные, так они во все времена имелись в государстве.
Словом, тогда и завязалось их знакомство, В крепкую мужскую дружбу оно не переросло, но продолжали встречаться уже и после того, как поменяли места работы, отчасти — интересы, обзавелись семьями, детьми и так далее. Федор ушел из органов в девяносто первом, когда произошли трагические августовские события. Вернее, ушел-то он раньше, еще весной того же года, будто носом уловил какие-то новые веяния и решил расстаться с погонами. А после путча, когда повсюду начались гонения на ихнего брата, он уже прочно сидел на новом деле, да каком! Огромными деньжищами ворочал! Банки тогда возникали на каждом углу, чуть ли не в каждой подворотне. Вот в одном из таких, казалось поначалу, скороспелых банков, которым не уготована долгая и славная судьба «Сити-банка», «Лионского кредита» либо Госбанка России, и возглавил службу безопасности бывший тогда уже полковник КГБ с зарплатой в десять тысяч долларов ежемесячно. Менялись премьеры и президенты, наваливались на финансовую систему кризисы и дефолты, а Экспортно-импортный банк, сокращенно — «ЭКСИМ», стоял каменной глыбой, обретая все большую уверенность и значительность. Точно-так же, как, вероятно, и твердая зарплата Кулагина, возглавившего позже Главное управление безопасности холдинга «Сибургнефть», в котором банк «ЭКСИМ» являлся всего лишь одной из составляющих.
Наверное, по прежней служебной своей привычке Кулагин бывших знакомых и приятелей не забывал, не терял из виду, нередко позванивал, справлялся о здоровье, предлагал помощь и, вообще, подавал себя всегда в самом лучшем виде — этакий простой, компанейский мужик, у которого в жизни все путем. С ним и в хорошем ресторане посидеть приятно — поболтать, посплетничать, да и о делах перемолвиться, и в баньку сходить — отдохнуть, попариться, с массажистками в охотку пошалить, собственную молодость вспомнить. Неплохо и на пикничок вырваться, чтоб уж вовсе оторваться — живые ж люди! А у каждого собственный дом и семья, в которой не всегда все благополучно, и порой требуется отдушина, куда можно выпустить, как говорится, лишний пар. Федор умел отрываться, любил это дело и поражал приятелей великим разнообразием своих талантов. В его компании и они становились словно бы сумасшедшими, не признававшими никаких запретных границ… Да всякое случалось, чего тут стесняться!
Вот и сейчас его реплика «посидим немного или съездим куда» явно намекала на очередное неординарное развлечение. А что, если и в самом деле махануть куда-нибудь с ним, очистить душу, чтоб на ней полегчало, а то столько всякой гадости скопилось за последние дни, что в глазах иной раз темно? Надо ж и собственному организму давать передышку от бесконечной работы, от вечно недовольной супруги с ее непререкаемо властным взглядом на все сущее, от постоянных напоминаний об этой треклятой статье, в которой решительно все было подлой ложью.
Ну, может, не на все сто процентов, а на девяносто девять, но ведь этот один процент все равно дела не менял, а обвинять человека публично за то, что он когда-то переспал с какой-то девицей, по меньшей мере глупо и подло. И это еще требуется доказать!
Территориально место службы Кулагина находилось в районе Тургеневской площади, в Уланском переулке, а Степанцова — по другую сторону Мясницкой улицы, в Малом Харитоньевском переулке, то есть практически они были соседями. Поэтому Кулагин предложил приятелю отпустить его служебную машину и воспользоваться личным транспортом начальника службы безопасности, то есть своим. Обещал подъехать ровно к пяти, чтобы прямо на месте составить дальнейший план действий.
К пяти Кирилл Валентинович спустился к выходу и увидел припаркованный напротив входа в здание Арбитража пятисотый «мерседес». Из приоткрытой задней дверцы ему приветливо махнул рукой Федор.
Давненько не виделись. Федя окончательно облысел, и его круглая, как бильярдный шар, голова сверкала, подобно тому же шару, а из-под кустиков бровей привычно зыркали маленькие глазки. Понятно стало, почему он переиначил пословицу, в которой седина не в бороду все-таки, а в голову — какая уж тут седина!
— Садись, — сказал Федор, подвигаясь. — Закрывай дверь. Значит, план таков… Двигай, Сеня! — махнул он рукой своему водителю. — Ты, собственно, каким временем располагаешь, Кира?
Степанцов слегка поморщился от забытого им такого обращения к себе и неопределенно пожал плечами. Что он мог сказать? Что дома его никто не ждет, поскольку он уже позвонил и сообщил Анне, что задерживается в связи с насыщенной официальной программой по случаю приезда коллег из Франции. Мелко соврал, конечно. Делегация действительно была, но только занимался ею другой человек. А объяснять жене, что просто заехал куда-то со старым приятелем пообедать — это навешивать на собственную шею тяжкие гири оправданий. И это при том, что после рождения дочери Анна Карловна превратилась в чугунный монумент, от которого постоянно веет холодом черного металла, и никто никому особо и не нужен, ибо каждый занят своим делом. Идеальные условия для сосуществования!
— Давай о делах поговорим, а там видно будет… — предложил Степанцов.
— Так и я ж про то! Значит, так. Есть тут, неподалеку, один кабачок, с рыбацким, как говорится, уклоном. Ты на рыбалке давно не был?
— Какая рыбалка?! О чем ты? — более глупого вопроса Кирилл Валентинович просто не ожидал.
— Вот видишь, все уже забыл… — посочувствовал Кулагин, — а помнится… Ладно, едем к рыбакам. И там нас с тобой, Кирюха, обеспечат по полной программе. Мы ужинаем, ведем тары-бары, а затем подъедем ко мне, на водохранилище. Я тебе покажу настоящие чудеса в решете! Хоть свежего воздуха вдохнёшь! Ну… и решим. Не против?