Послушный субъект подчиняется эксплуатирующей его инстанции господства. «Рас-творение» (Abschöpfung), которое, если верить Фуко, свойственно суверенной власти, является эксплуатацией со стороны другого. В противоположность послушному субъекту, производительный субъект свободен, потому что он никому не подчиняется. Не должен, а можешь – вот основа его психической конституции. Он стал господином самому себе. Не запреты и предписания, но свобода и инициатива определяют его существование. Императив производительности превращает свободу в принуждение. Вместо эксплуатации со стороны другого – эксплуатация, которой я подвергаю себя сам. Производительный субъект эксплуатирует себя сам до тех пор, пока не рухнет в изнеможении. Здесь насилие и свобода сливаются в одно. Насилие тем самым замыкается на себе. Эксплуатирующий становится эксплуатируемым. Преступник – жертвой. Выгорание есть патологическое проявление этой парадоксальной свободы.
Насилие позитивности поэтому более коварно, нежели насилие негативности, ведь оно выдает себя за свободу. «Далекий гул сражений» не умолкает. Но речь идет о совершенно особом сражении – сражении, где нет господ и врагов. Человек ведет войну с самим собой, причиняет насилие самому себе. Отныне насилие исходит не из мест заключения, свойственных дисциплинарному обществу, а из души производительного субъекта. Парадоксальным образом современная форма заключения называется свободой. Она похожа на трудовой лагерь, где человек выступает одновременно в роли заключенного и надзирателя.
Досовременное общество суверенитета характеризуется обезглавливающим насилием. Кровь – его медиум. Современное дисциплинарное общество является обществом негативности. В нем главенствующую роль играет дисциплинарное принуждение, в частности – принуждение «социальной ортопедии». Характерная для него форма насилия – это насилие деформации. Ни обезглавливание, ни деформация недостаточны для описания общества производительности позднего модерна. В таком обществе господствует насилие позитивности, из-за которого свобода и принуждение становятся неразличимы. Его патологическим выражением становится депрессия.
3. Насилие позитивности
Религия – это система негативности. С ее предписаниями, запретами и ритуалами она препятствует распространению позитивного. Она создает ясно очерченные знаки и ясно отграниченные пространства, пронизанные высоким семантическим и атмосферным напряжением. Таким образом она поддерживает энтропию общественной системы на очень низком уровне. Оргия освобождения, дерегулирования, стирания границ и уничтожения ритуалов, которая продолжается и по сей день, действует в противоположном направлении, массово демонтируя негативность. Демонтаж негативности создает избыток позитивности, всеобщий промискуитет, эксцесс подвижности, потребления, коммуникации, информации и продукции.
Разбухание позитивного становится причиной закупорки и ожирения путей, по которым осуществляется циркуляция, что ведет к инфаркту системы. Начиная с определенного момента информация перестает быть информативной, производство – производящим, а коммуникация – коммуникативной. Все разрастается и размножается, утрачивая всякую целесообразность, всякое предназначение, оказываясь за пределами экономики полезности. Бодрийяр пишет: «Есть одно ужасающее последствие непрерывного созидания позитивного. Если негативное порождает кризис и критику, то позитивное, возвеличенное до уровня гиперболы, порождает катастрофу в силу невозможности выделить кризис и критику даже в гомеопатических дозах. Любая структура, которая преследует, изгоняет, заклинает свои негативные элементы, подвергается риску катастрофы ввиду полного возвращения к прежнему состоянию, подобно тому, как биологическое тело, которое изгоняет зародышей бацилл, паразитов и иных биологических врагов, избавившись от них, подвергается риску рака и метастазов, иначе говоря, риску возникновения позитивного, пожирающего свои собственные клетки, или же вирусному риску, проявляющемуся в угрозе быть пожранным своими собственными антителами, оставшимися теперь без применения. Все, что извергает из себя проклятую сторону своей сути, подписывает себе смертный приговор. В этом и состоит теорема о проклятой стороне вещей»157. Бодрийяр опрометчиво придерживается здесь расхожей схемы вытеснения и возвращения вытесненного. Исключение другого или какой-то отвергаемой части приводит к появлению другой инаковости. Принимается в качестве предпосылки, что асептическое пространство позитивности, из которого исключается любая негативность другого, становится причиной возникновения новых форм виральности, новой патологии: «Кто живет одним и тем же, тот и умрет от того же самого. Отсутствие инаковости секретирует ту неуловимую, абсолютную инаковость, каковой является вирус. <…> Призрак тождественного нанес новый удар. За всякой навязанной схожестью, за любой экстрадицией различий <…> кроется опасность инцестуозной вирулентности, дьявольской инаковости <…>. Принцип зла возвращается в новых формах»158. Этой новой патологии инцестуозной вирулентности, как говорит далее Бодрийяр, медицина не смогла разглядеть, поскольку к раку и СПИДу она отнеслась как к рядовым заболеваниям, в то время как они относятся к заболеваниям, появившимся благодаря триумфу профилактики. Он считает, что эти заболевания возникли из-за исчезновения болезней, уничтожения патогенных форм и поэтому они не поддаются лечению прежними методами. Мы имеем дело с «патологией 3-го типа, недоступной всей фармакопее предшествующей эпохи»159.
По крайней мере в этом пункте теория вирулентности Бодрийяра перестает быть строгой с точки зрения аргументации, поскольку вирус иммунодефицита не отличается радикальным образом от других вирусов. Как и любой другой вирус, этот вирус указывает на негативность другого. Поэтому в принципе можно победить этот вирус при помощи антител. Выздоровление означает отрицание отрицания на иммунологическом уровне. Летальность рака вызвана не аутоимунностью, при которой организм, как предполагает Бодрийяр, разрушается своими собственными, «безработными» антителами. Клетки рака – это мои собственные клетки, которые мутировали в другого и поэтому заставляют иммунитет защищаться. Компьютерные вирусы также предполагают негативность, которая противостоит программе-антивирусу. Виральное насилие, исходящее от СПИДа, рака или компьютерных вирусов, тоже является насилием негативности. Но современная эпоха не является вирусной. Ее главные заболевания – не вирусные или бактериальные инфекции, а психические нарушения, например выгорание, гиперактивность или депрессия, которые следует объяснять не виральной негативностью, но переизбытком позитивности, насилием позитивности.
Бодрийяр не принимает патологии позитивного, потому что он повсюду придерживается иммунологической модели: «И вовсе не случайно так остро встает вопрос об иммунитете, антителах, прививках, пересадке и отторжении. На стадии скудости мы стремимся все поглощать и усваивать. На стадии же избытка встает проблема отторжения и отбрасывания. Всеобщая коммуникация и перенасыщение информацией представляют угрозу для защитных свойств человеческого организма»160. Эксцесс перепроизводства, сверхпроизводительности, сверхпотребления, сверхкоммуникации и сверхинформированности представляют угрозу не для иммунной системы, а для системы нервно-психической. Патология позитивного не имеет никакого отношения к иммунной системе. Иммунитет не реагирует на ожирение системы. Жир может постепенно выводиться, но он не может быть исторгнут. По причине своей позитивности одинаковое не приводит к образованию антител. Нет смысла укреплять защиту перед лицом насилия, источником которого является одинаковое. Они могут защитить лишь от иного. Кроме того, следует отличать иммунологическое и не-иммунологическое отторжение. Отвращение является иммунологической реакцией в той степени, в которой оно вызвано иным. Избыток одинакового является причиной рвоты, но рвота – не защитная реакция иммунитета, а пищеварительно-психическая абреакция.
В интервью газете «Шпигель» Бодрийяр обращает внимание на то, что война изменила форму: «Больше нет фронтов и демаркационных линий, враг проник в самое сердце культуры, которая с ним борется. Это, если угодно, четвертая мировая война: на этот раз ее участниками являются не народы, государства, системы и идеологии <…>»161. Бодрийяр не согласен с тем, что новая мировая война обходится сегодня вообще без врагов, которых нужно «побороть». Скорее, речь идет о том, что человек ведет войну с самим собой. По причине того, что негативность врага отсутствует, война становится самореферентной. Разрушается тот, кто разрушает. Получает удары тот, кто бьет. Кто выигрывает, тот в то же время проигрывает. Претендуя на мир, эта война не является ни видимой, ни публичной. Речь идет о такой войне, в которой не может быть победителей. Эта война без врага окончится не победой одной из сторон, а только глобальным крушением, глобальным выгоранием. Перегрев всей системы приводит к имплозивному схлопыванию. Здесь действует имплозивное насилие. Оно отличается от эксплозивного насилия, которое в качестве империалистического насилия или насилия классической войны расширяется вовне и завоевывает новые пространства. Эксплозивное насилие – это давление, направленное вовне. При имплозивном насилии внешнее отсутствует и давление направляется внутрь. Во внутреннем оно становится причиной разрушительного напряжения и давления, которое ведет к обширному инфаркту системы. Климатические и иные катастрофы окружающей среды тоже указывают на перегрев системы. Выгорание производительного субъекта – патологический признак, указывающий на риск системной имплозии.
Согласно той генеалогии врага, которую выстраивает Бодрийяр, на первой стадии врагом является волк. Он – «внешний враг, который нападает и от которого защищаются, возводя защитные укрепления и стены»