– Да врет он!! – снова взвыли трое. И так фальшиво, что каждому стало ясно, кто врет на самом деле.
Да, не очень жаловала Переметова Инна Игоревна. Однако сейчас, видимо, представила, что испытал в эти дни ее ученик, и содрогнулась.
– Ты можешь пригласить сюда брата?
– Да, он в школе!
Андрюшка Гаврин появился через минуту. Стоя у доски, он внятно и безбоязненно поведал, как дымившие сигаретой в беседке «вот этот Артурян и его дружки» вчера вечером хихикали над интернатским Кабулом, которого ловко сплавили в ментовку. Андрюшка никак не обругал их, чтобы не спугнуть, помчался домой, дождался сестру из художественной школы и все рассказал…
– Спасибо, Андрюша, – со старательной ласковостью произнесла Инна Игоревна. – Пока иди. Возможно, мы позовем тебя еще…
– А его отпустят?
– Будем разбираться…
Трое недругов Кабула уже не голосили, сидели съеженно. Инна Игоревна вынула мобильник.
– Могу я поговорить с уполномоченным по правам детей? Извините, забыла фамилию… Да-да, господин Спарин, извините еще раз. Я учительница сорок шестой школы, и у меня в классе ЧП. Думаю, что необходимо оперативное вмешательство, речь идет о судьбе одного мальчика… Прямо сейчас? Очень хорошо… Нина, предупреди брата, что он через полчаса понадобится снова…
Полчаса прошли в обычном разговоре: об итогах года, о книгах, которые следует прочитать летом… Лишь изредка слышались бубнящие безнадежные слова Артура, Шкарика и Костяна: «Ну, че… Врут они все. Мы пошутили, а они…» Затем появился похожий на колючую нахохлившуюся птицу мужчина в маленьких блестящих очках. И снова позвали Андрюшку. И он слово в слово повторил свой рассказ. И спросил опять:
– А Владика отпустят?
– Думаю, что да, – сказал похожий на птицу дядька. И класс, который никогда не любил Переметова, на этот раз отозвался обрадованным шепотом.
Омбудсмен Спарин достал из плоского портфеля три чистых листа.
– Инна Игоревна, потрудись дать каждому из «героев происшествия» бумагу. Пусть они подробно и правдиво изложат события. От степени правдивости зависит их дальнейшая судьба… Вы это поняли, голубчики?
– А что нам будет? – хныкнул Шкарик.
– Благодарность в личном деле… Пишите, вам сказано! – не выдержала Инна Игоревна…
…Кабул, конечно, не знал подробно, как шла дальнейшая «раскрутка». Чтобы изменить судебное решение, могли понадобиться долгие дни, а то и месяцы, но здесь Кабулу повезло. У судьи, которая отправила его под арест, было «рыльце в пуху». То есть на ней уже висели обвинения в других скороспелых и неправедных решениях. Игорь Игнатьевич деликатно напомнил ей об этом, и она быстро выписала бумагу об освобождении. Не хватало еще из-за какого-то сопливого шестиклассника лишиться полномочий и загреметь из состава славного судейского корпуса Империи…
Спарин ей сказал:
– Вы даже не сочли нужным навести справки у охранника «Тропиканы», который вовсе не утверждает, что стекло разбил Переметов…
– Это обязанность полиции. Я действовала на основе их протокола…
– Насквозь нелепого и фальшивого… Адресованное мне письмо мальчика полностью опровергает протокол… Советую вам направить в полицию отношение суда, чтобы там сняли стружку с этих деятелей…
– Игорь Игнатьевич, – вкрадчиво сказала судья. – Согласитесь, что я пошла вам навстречу и приняла решение максимально быстро. Однако должна заметить, что выступать с советами в адрес суда запрещено. И вообще… вы ведете себя неосторожно. Как и ваш предшественник…
– Да, Борису Глебовичу Красикову тоже говорили, что он неосторожен. Однако он отвечал словами Корчака… Кстати, слышали о польском писателе Януше Корчаке?
– Кажется, он один из тех, кто недавно разбился в самолете польского президента?
– Нет, он погиб гораздо раньше, во время войны с фашистами. Он был заведующим детским домом еврейских сирот, и немцы повезли этих ребятишек в лагерь. Точнее, в крематорий. А Корчаку разрешили остаться – слишком уж известная была личность. Однако он не бросил детей, а немцу сказал: «Господин офицер, не надо думать, что все люди мерзавцы»… Эти же слова говорил своим «доброжелателям» Красиков…
– Судя по всему, вы избрали тот же путь?
– А какой путь избрали вы?
Судья промолчала. Затем сказала вкрадчиво:
– Кстати, я слышала, что на вас жалуются региональные органы опеки. Казалось бы, у вас и у них одна задача: защищать права детей, а вы постоянно вставляете этим сотрудникам палки в колеса.
– Ну, не постоянно, а изредка, – усмехнулся Спарин. – Видимо, потому, что защиту и права я и эти дамы иногда понимаем по-разному… Позвольте откланяться.
Омбудсмен, уполномоченный по правам детства, – член губернского правительства. Но в то же время он не подчинен даже и ему. Подчинен непосредственно столице. Поэтому в детприемнике не сказали ни словечка против и суетливо забегали, когда Спарин явился за «воспитанником Переметовым». Только спросили:
– А куда вы его денете? Ведь его приемные родители в отъезде.
– Это не ваше дело.
– Но в таком случае вы берете всю ответственность…
– Беру, беру…
На самом деле он уже созвонился с мамой Эмой, изложил суть дела. Похоже, что Эмилия Борисовна не выразила радости. Сообщила, что вернуться из заграничной поездки она и муж не в состоянии.
– Тогда где мальчик сможет быть, пока вы не вернетесь?
– А… там, где он сейчас… разве нельзя?
– Нет! – отрезал Спарин.
– Тогда… может быть, его приютит на время мой бывший муж? Они были в хороших отношениях… А там будем решать…
Созвонились с Андреем Кирилловичем. Тот сказал, что пусть Владька приезжает, вдвоем будет веселее. Вспомнят прежние дни, съездят на рыбалку…
Прежде чем покинули детприемник, Спарин спросил:
– Ты ни с кем не хочешь здесь попрощаться?
– С Пантелеем Платовым…
– Платова вчера вечером срочно отправили в прежний детдом, – поспешно сообщила «замша» Анна Леонтьевна.
– С Арсением Ерохиным…
– Его сейчас нет…
– А где он? – не поверил Игорь Игнатьевич.
– К сожалению, сейчас выяснилось, что опять сбежал. У него навязчивая идея: попасть в город Краснодар…
«Пусть ему повезет на этот раз!»
– Тогда с Дианой Львовной!
– К сожалению, она все еще больна…
– Идем, Владик, пора… – сказал омбудсмен Спарин.
Дядя Андрей жил в однокомнатной, но просторной квартире. Они со Спариным поговорили примерно полчаса, обменялись телефонами. Игорь Игнатьевич прошелся ладонью по чуть отросшему ежику Кабула.
– Звони, если что… – и уехал.
Андрей Кириллович не приставал с расспросами. Не предлагал совместных развлечений. Видимо, понимал, что Владику надо прийти в себя. И тот приходил. Вставал поздно, потом, почуяв тяжкую сонливость, ложился снова. Ни о чем особенном не думал, ничего не ждал, планов на будущее не строил. Сам себе шепотом говорил: «Потом…»
На своей квартире Кабул не бывал, потому что мама Эма не оставила ключей. Дядя Андрей купил ему простенькие бриджи и пару футболок, чтобы «парнишка не жарился в черном костюме, если выйдет на улицу».
Но Кабул из дома не выходил. Если не спал, сидел за компьютером: наугад вылавливал в Интернете сведения, которые могли касаться Конфигураций пространств. Про всякие там параллельные миры и черные дыры. Почти все было непонятно, однако веяло от этой непонятности космическим холодком и намеком, что возможна какая-то иная жизнь.
«Мама, правда, есть другие вселенные?»
«Есть, сынок…»
Но и про это думалось сквозь усталость и дрему.
Дядя Андрей уходил в полдевятого на службу, возвращался в седьмом часу. В середине дня звонил:
– Как ты там? Не скучаешь?
– Не-а…
– Обед в холодильнике.
– Да, я помню…
Так прошло три дня. На четвертый день дядю Андрея вызвали в комиссариат обороны и сказали, что послезавтра он поедет на военные сборы. Как офицер запаса.
– Но у меня дома приемный сын! Я не могу оставить его одного!
– В ваших документах нет сведений о сыне.
– Да, но сейчас мать оставила его мне, она за границей!
– У вас есть документ, что это ваш сын?
– При чем здесь документ? У меня есть мальчик, я за него отвечаю!
– Всякий может обзавестись мальчиком, чтобы уклониться от службы. Если не явитесь на сборный пункт, за вами пришлют конвой…
Кинулись звонить Спарину. Тот чертыхнулся и сказал, что улетает в Штаты, на конференцию по проблемам усыновления иностранных детей. Пообещал перезвонить через полчаса. Позвонил, сообщил, что нашел выход. «Единственный и неофициальный».
– У меня есть знакомый, который ведает подростковыми лагерями. Он сказал, что может устроить мальчика в лагерь «Прямая дорога». Там довольно странные порядки, не всякому по вкусу, но многим нравится. Впрочем, выбора нет…
Выбора действительно не было. И Кабул подумал, что в любом случае это не детприемник, не арест по приговору. Тем более что «многим нравится»…
Дядя Андрей отвез его в «Прямую дорогу» на следующий день. Лагерь прятался в густом лесу, который по очень пологому склону спускался к реке Товарке.
Когда подъехали, показалось, что похоже на острог: впереди подымались высокие ворота с коваными петлями, а по сторонам от них тянулся частокол из подогнанных друг к другу бревен. Однако тут же Кабул разглядел на воротах резной орнамент, а на верхушках бревен – вырезанные из дерева остроконечные, как у богатырей, шлемы. Повеяло былинной стариной.
Вокруг подымались темные сосны и ели.
У ворот стояли двое мальчишек чуть старше Кабула. С длинными копьями, в коротких камуфляжных штанах и таких же рубахах. «И здесь эти арестантские робы», – поморщился Кабул. Но решил пока не обращать внимания на мелочи. А внутри ограды было славно. Желтели некрашеной древесиной похожие на терема домики. Над вершинами кленов подымалась чешуйчатая луковка часовни с золоченым крестом. Встречные ребята – и маленькие, и почти взрослые, вроде Пантелея, – подымали к плечу ладонь, говорили: «Привет…» – и улыбались новичку. Похоже, что здесь никого не дразнили и не обижали. Попадались в основном мальчишки, но было и несколько девочек – в пятнистых платьицах ниже колен…