– «И ничто нас не остановит»… Так пятьсот четыре года назад началась последняя война, – тихо сказал Малёк, ещё днем заучивший текст наизусть. Мальчик жалобно глянул на Шрома. – Дядька, можно я заночую у тебя? Тяжко мне. От ваших книг и от этого прошлого, в котором нет ничего хорошего. Я ведь тоже виноват. Я сперва желал тебе смерти на галере. Я хотел, чтобы Ларна тебя убил! Может, потому и дал ему воды.
– Если ещё кто-то хоть слово скажет про свою вину, пусть учтет: топор наточен, – мрачно усмехнулся Ларна. – Я озверел до степени выродёрства. Мы воюем кланда! И всё, и хватит в себе гниль искать! Позже займемся, когда разгребём главную грязь. Только так.
– Ты сегодня мудрец, да… – прогудел Шром. Подхватил Малька и забросил себе на панцирь. – Про топор хорошо сказал. Я подумаю, да. Никогда не выходил на бой с выродёром. Можно разработать правила, дающие нам равные возможности. Полагаю, даже нужно, да. Интересная мысль, она вернула мне способность спокойно спать. Я буду видеть свежие сны о поединке. С кландом. И не только с ним, да.
– Всегда пожалуйста, – прищурился Ларна, провожая взглядом выра.
Сорг до сих пор слушал общий разговор без внимания. Теперь он позволил себе оттолкнуть стол пятью руками, застонал и шестой смял в комок очередной пергамент с доносом. Сбросил со прочь, как грязь. Покосился на неряшливую в кучу подобных, уже рассмотренных. Пометил одной из правых рук: в своей книжке для важного, что шаара следует заменить еще раз, гнилец.
– Утром небо явит синь, волна успокоится, донный ил сомнений в душах прекратит возмущаться и застить важное, – пообещал Шрон. – Идите отдыхать. Пока что золото иглы – великая тайна, которую не могу ни постичь, ни выложить на весы. Злом признать? Но игла была в руке варсы! Благом? Тоже нет к тому повода. Ох-хо, отдых надобен.
Утро, как и пообещал старик, пришло синее и ясное. Малёк проснулся легко, с уверенностью, что день переменит все к лучшему. Не может быть иначе! Вот рядом Шром. Несравненный дядька Шром, умеющий победить и врага, и себя самого, свои старые страхи и ошибки. Потому что страхи и ошибки есть у всех. Отказ от их изучения – первая уступка колдунам, имена которых Малек запомнил накрепко.
Шром шевельнулся, его спинной глаз взглянул на Малька.
– Отдохнул? Тебя жду, да. Сказал гнильцам: без воспитанника и не выйду, да.
– Гнильцам? – все обещания сияющего утра показались гнусным обманом. Малек ссутулился и торопливо нашарил вещи, стал одеваться. Сложил одеяло, скатал коврик. – Дядька, ты меня пугаешь. Что за гнильцы?
– Двое с боевых отмелей, – ровным голосом сообщил Шром. – Бросили мне вызов поутру, приплыли от берега, всё честь-честью. Кланд дал им разрешение на парный бой. Четыре года назад я ударом хвоста раздавил их брата. И не охай, да-а… Он и худшего стоил. Он желал уродовать выров. Ему нравилось в бою рвать клешни молодым, чтоб повторно росли мелкие. Много в нем было гнили, да. Я покончил с ним. С его планами по поводу места стража в главном бассейне. С планами его братьев по поводу захвата малого замка ар-Нагга, оставшихся без бассейна и гнезд. Там лишь несколько стариков, они доживают век и обречены быть последними в роду, да.
– Но ты же победишь гнильцов?
– Уж всяко не стану подставляться под удар, – пообещал Шром. Чуть помолчал и добавил. – Мудр наш кланд своей гнилой мудростью. Разрешил вырам идти на бой в стальной броне поверх панциря, данного нам природой. Не всем вырам, само собой, да.… Мне нельзя. Мне полагается встретить врага у ворот и проводить в замок, потому что вызов – он и честь, и долг, и древний обычай, да.
– Так ведь… – ужаснулся Малек и осекся, наблюдая искреннее веселье Шрома.
Боевой выр не может не ликовать, готовясь к схватке. Его сила требует приложения, его слава жаждет возвышения. Так сказано в одной из книг. Для Шрома это уже давно не вполне точно. Однако же Малек приметил: дядька охотно проверяет прочность панциря и находит в том неизменное утешение. Бой на некоторое время смягчающее его тоску, зовущую в недоступные глубины. Если теперь вызов на безнадежный бой принят только ради указанного…
Шром сердито свел бровные отростки – перенял движение у Ларны, подстроив под особенности лица выра.
– Я не глуп, давно не личинка. Мне щекотно от смеха! В стальной броне – и на глубину! Мудрость кланда заржавела прежде нового доспеха. Под его ничтожный неполный панцирь не заползла мыслишка: отчего такие прочные да надежные брони не использовались раньше? Не интересно ему, как бедняги будут плавать в эдакой обузе? Гнуться как станут? Идем. Всё готово. Отмель очищена, скалы проверены. Трёх игломётчиков удалось там найти. Говорят, охотились на коз. Ларне говорят, да-а, послушать интересно… Он-то не верит. Ещё одного охотничка выудил Юта. Глупый молодой выр устраивался в засаде у причала. Только мы с Ютой тоже сидим в засаде, да. Поочередно. Сегодня была его ночь. Почему-то мягкохвостые полагают, что полный панцирь мешает нам взращивать ум. Но мы не против, пусть думают так, да.
– Ты убьёшь их?
– А ты этого больше боишься – или больше хочешь?
– Я не знаю их. И боюсь, и хочу. Вот как с Ларной, дядька. Его стальные глаза страшны. Смерть в них блестит. Только без него при проверке шааров крови бы пролилось много больше. Я долго думал и так сообразил: иногда прямой страх сберегает от худшего.
– Неглупая мысль, неглупая. Пусть я стану плохо спать, Малек. Но я их убью, да. Скорее всего, убью. Не стану щадить. Я не уважаю тех, кто окружает себя охотниками на коз с иглометами и сажает в засаду наёмников. Они прошли по земле рода ар-Бахта, как гости. Они сказали стражам, что ищут честного боя. Они пытались проникнуть в замок до рассвета именно гостями, чтобы отравить стражу. Выр, у которого в ларце с лекарствами лежит запас таннской соли – это гнилец, гнилой до сердцевины! Они вызвали меня, но теперь норовят сбежать. Я не желаю их жалеть, да.
– Тогда идём, дядька, – улыбнулся Малек. – Я никогда не видел схватку выров на мелководье. Наверное, зрелище необыкновенное.
– Может быть… давно не наблюдал со стороны, да, – булькнул смехом Шром. Возмущённо встопорщил усы. – Их сталь имеет вороненый тон! Это наш тон, рода ар-Бахта! Как они посмели?
Малек забрался на законное место воспитанника – седока спинного панциря любимого дядьки. Шром побежал по коридорам, приветственно качая клешнями знакомым и не замедляя движения. Замок гудел голосами и звуком шагов. Люди с галеры Ларны и его же наёмники перекликались на стенах, выры из стражи шипели и гудели, проверяя нижние галереи.
На причале замерли три стража, полукругом со стороны воды. Ближе к воротам тесно терлись сталью панцирей «гости». В самих воротах сыто щурился Ларна, носитель знаменитого северного топора. Можно сказать, он уже начал подготовку к бою. Доводил прибывших до дрожи усов.
– Южная лимская сталь, – вещал Ларна, ни к кому не обращаясь, – она не в пример хуже северной. Когда я был молод и глуп, заказал первый топор на юге. Негодная работа, точи хоть по три раза на дню, всё одно – зазубрин не выведешь. Какая же это сталь? Сырое железо, так я рассуждаю. Узор протравливают по нему солью особой, каменной. Вроде глянешь: вареная сталь, наилучшая. А как пустишь в дело … – бывший выродёр тяжело вздохнул. – Помню, был у меня заказ на выра, надсмотрщика при главной кузне юга. Так он отчитался мне за все грехи, ни единого не скрыл. Утратили на юге секрет, уже лет двести, как утратили. Сталь собирают из тонких полос, из проволоки, и стучат по ней молотом. Потом заново перековывают и стучат. Рабы стучат, без души и по указке. Варить самородное железо не умеют вовсе. Только ар-Рафты ставят честное клеймо. А почему?
– Потому что у нас с кузнецами особый договор, тайный, – возник в воротах Юта. – Нет в нашей кузне тантовых кукол. Не было никогда! Кузнецы севера живут, как им удобно. Секреты берегут, но клеймо ставят наше. На сторону ни единого гвоздя не выковали за всё время. Мы их охрана, они – наша гордость в стальном деле. Скреплено договором и клятвой глубин. Порой и люди такой договор умеют соблюдать, это показало время. Одного не пойму: как к тебе попал наш топор? Не нравится мне мое непонимание. Обманули нас кузнецы?
– Так они и заказали мне выра из южной кузни. Лютовал он, мастеровой люд уродовал, – прищурился Ларна. Глянул на врагов Шрома. – Ох, ребята, многовато вы слышали.
Выры в вороненых бронях поникли усами, обреченно осели на камни пристани. Надежда на новое изобретение сделалась слаба. А панцирь Шрома, которого они не видели три года, изрядно вырос: выр сбросил старый, тесный, год назад… Новый уже накопил полную прочность и толщину. Его вороненый отлив именовался безупречным, точно такой приписывали броне самого варсы, равного богам. Это тоже смущало поединщиков.
– Прошу, гости вперед, – доброжелательно сообщил Ларна, исполняя роль распорядителя состязаний. – Надобно глянуть, хороши ли ниши ожидания и нет ли в них песка да камней. Я проверял, да только кто ж мне, выродёру, поверит?
Из ворот вытолкнули едва способного двигаться выра. Малек сразу понял: того самого, пойманного ночью, при попытке устроить засаду у пристани. По спине пробежал холодок. Левая клешня пленника косо срезана еще в бою. На головогруди следы ударов, заросшие серой лечебной пеной, но определённо – сквозные. Нет сомнения, это работа Юты. Все три пары верхних лап-рук скованы. Усы – гордость всякого выра – безжалостно обломаны у основания. Тот, кто нарушил закон чести, отмечен позором. Древний закон глубин снова вступил в полную силу здесь, на землях и в прибрежных водах рода ар-Бахта.
Выр проковылял на подкашивающихся лапах, волоча хвост и постанывая. Ларна дождался его и зашагал по узкой тропе, ведущей сушей к мелководью вдоль стены и далее – по временным мосткам, брошенным от скалы к скале, надежно увязанным веревками. Следом, чуть отставая, застучали лапами «гости», Юта нырнул с причала и скользил внизу, то протоками, то по скалам – опасался бегства чужих бойцов. Последним двинулся Шром.