Шром – друг, которого он, Ларна, не готов потерять…
– Не будем мы штурмовать замок рода ар-Сарна, – ровным голосом сообщил Шром, едва услышал об идее похода мести. – Личинки не отвечают за взрослых гнильцов. И никак иначе, да.
– Не надо давить их, – тяжело вздохнул Ларна, уставший пояснять по сотому, наверное, разу очевидное для себя. – Я говорю о стратегии ведения войны. Понимаешь? Зримая угроза ценному для рода твоих врагов могла бы способствовать твоей безопасности в столице.
– Ты говоришь вроде бы умно, но сам не понимаешь важного, – вздохнул Шром. – Мы с братьями всё обсудили. Мы не хотим просто сменить кланда с мягким хвостом на кланда же – но полнопанцирного. Нам надо гораздо больше.
– Что именно? – тяжело вздохнул Ларна.
– Для начала вызвать его на поединок и раздавить, – оживился Шром. – Обязательно при полном соблюдении старых традиций вызова, да. Без обмана и без сомнительных недомолвок. Это важно. Мне нужен честный бой! Только так я могу стать бесспорным победителем и объявить конец войне с людьми. Выбрать новых советников. Обрести поддержку, да. И далее исполнять то, что не смог старик ар-Рафт. Тот, кого я не пощадил в своём первом бою… Спасибо Юте, мы знаем его мысли, записи уцелели. Мудрец был, мудрец. Погиб по моей вине, это требует искупления, да.
– Ты безнадёжен, при столь безграничных наивности и разборчивости у тебя нет возможности победить на суше, где правила лгут, а союзники предают, – вздохнул Ларна. – Но такого я тебя и люблю… Значит, ты прав, даже если я не понимаю твоей правоты.
– Стоит дать тебе отоспаться, и ты перестаешь рычать гадости, да, – бодро прогудел Шром. – Идём. Я готов отвезти тебя в главный зал на своём панцире. Это высокая честь даже для наилучшего человека, не уличенного в выродёрстве, да.
– Я не езжу верхом на друзьях! Да ты с ума…
– Ага, голос не потерял, – булькнул смехом Шрон. – Не багровей, словно тебя ошпарили. Садись. Твоя нога выглядит ровно так, словно выросла из этих штанов и требует их линьки. А ну, как лопнут по швам? Да при этой… Тинке. При женщинах – стыдно, я усвоил, да. Не понимаю такого правила, но усвоил.
– Шром. а где ваши женщины? – прищурился Ларна. – И не начинай про тайну!
– Не тайна, горе… – вздохнул Шром. – Нет нереста… нет без глубин, да. Мы со Шроном додумались: выры пошли войной на север, потому что надеялись на холода. Думали, там удастся то, что невозможно в этих теплых водах. Кипуны и всё такое… Но не получилось, нет.
– Ты полагаешь, что объяснил?
– Не всё, – бровные отростки насмешливо дрогнули. – Но я наказал тебя, да. Ты не сел на панцирь. Я не сказал главного.
– Если я даже допущу для себя по причине хромоты поездку по замку верхом на выре, ты изобретёшь новую отговорку, – буркнул Ларна. Лязгнул топором, подтягивая его ближе. Упрямо встал и захромал к двери. – Нет, я доберусь сам. Я здоров. Меня вылечила эта смешная девчонка с ореховыми глазами, в которых поровну намешано страха и лихости. Она и Ким… Мы слушали её брата вчера весь вечер. Я верю в каждое его слово, и я теперь дважды счастлив. В мире живет Шром, мой несравненный друг. И в том же мире, вопреки злой судьбе и коварному гнильцу-случаю есть третья сила. А может, и не третья. Единственная сила, которая готова хоть что-то менять не ради себя самой. Ради нас, недоумков… Нога моя цела, я смогу оберегать всё, что теперь считаю самым ценным.
– Всё не сможешь, – посочувствовал Шром. – Я остаюсь в замке. Ты уходишь.
– Я оставляю тебе Малька, Хола и эту несносную девку с метательными ножами и страфом. Либо ты позаботишься о них, либо они – о тебе. Я спокоен.
– Да?
– Нет! – зло выдохнул Ларна. – Доволен ответом?
– Очень. Мне нравится, когда ты говоришь то, что на душе лежит, а не то, что копится в твоей голове, – отозвался Шром. – Не понимаю, как люди дошли до такой мысли: что они думают головой? Это нелепо. У меня нет головы, нет шеи, но я тоже думаю. Спина и головогрудь, вот средоточение мудрости, да-а…
– Но мы и без того придумали подзорную трубу, сталь и галеры, – отмахнулся Ларна, ковыляя по лестнице и в уме учитывая ступени. – Вы не любите изобретать. Хотя лучшие из вас склонны быть мудрыми в старости, того не могу оспорить. Но вот думать, изобретать и собирать руками – это наше, людское. Сухопутное. Можешь сам убедиться: пять веков жизни под вашим управлением ничего не добавили к знаниям людей и выров. Нет улучшения в галерах, утрачен секрет стали на юге, а как создать подзорную трубу, подзабыли уже и на севере. Даже лекарства для вас придумали люди!
– Что ты хочешь этим сказать?
– Нас бы надо смешать как-то поумнее, людей да выров, – усмехнулся Ларна. – Чтобы склонная к традициям и уединению мудрость Шрона дополнялась гибкостью ума людей и нашим умением изобретать новое. Возьми в пример Хола. Он рос вне вашего народа и его законов, он наблюдал за берегом и учился у людей… И он самый интересный детеныш всего твоего замка… Восемьдесят три.
– Что?
– Ступеньки считаю, – нехотя признался Ларна.
И замолчал, продолжая подъём. В главный зал он вошёл, опираясь на топор, гордый собой и совершенно обессиленный. Рухнул в кресло, радуясь наличию в замке удобной мебели. Прикрыл глаза и попытался убедить себя, что не устал, что только плотно сомкнутые веки и есть причина темноты… Нельзя допускать даже мысль о слабости! Он обязан оберегать Тингали, самое ценное существо этого мира. Потому что такие – незаменимы. Такие приходят слишком редко, и судьба к ним бывает, увы, жестока, ему ли не знать повадок великого держателя договоров и покровителя сделок – брэми по имени Случай…
– Ты всё же идешь с нами, – нехотя отметил Шрон.
– Как и обещал, я добрался сюда на своих ногах, – оскалился Ларна. – Значит, и дальше не отстану. Вы учли хоть часть моих советов?
– Конечно. Морем до Тагрима, – отозвался старый выр. – Там побеседуем с шааром, наше прибытие будет выглядеть оправданным после бедствий в порту. От города два дня вверх по течению реки на веслах, малой галерой. На границе с ар-Рафтами берём страфов и оттуда идём на восток, к берегу. Переправляемся на земли ар-Сарны в самой их безлюдной части. И попадаем прямиком в лес, которого вовсе и нет в мире. – Выр благоговейно воздел руки. – Неужели я смогу говорить с ним, с нашим варсой?
– Ничего нельзя сказать заранее, – отозвался Ким, отвлекаясь от пергамента, который он аккуратно заполнял мелким ровным почерком, внося сведения о полезных вырам травах. – Дед Сомра только Тинке обещал ответы, даже мне может не отозваться. Осерчал он, как я из леса сбежал.
– Кимочка, не может он на тебя сердиться, ты же был прав, – всплеснула руками Тингали. – Без тебя мы бы все пропали.
Ларна усмехнулся, глядя на хрупкого и не особенно высокого защитника вышивальщицы. Промолчал, обернулся к Марнице – человеку понятному и интересному. Той, кому можно со спокойной душой оставить наёмников, наспех набранных на берегу и не вполне надёжных. Под её приглядом шаары не забалуют. Сперва-то, само собой, попробуют – раз Ларна ушёл и вблизи его не видать. А потом быстро примут новое и страшное: брэми Марница ничем не лучше… или – не хуже?
– Не забалуют, – точно разобрала женщина несказанное вслух, тряхнула темными кудрями. – А забалуют, так и я развлекусь. Поезжай спокойно. Но учти: хоть волос упадет с головы моей милой Тинки – и я умудрюсь получить за твою две тысячи кархонов, цену, объявленную месяц назад… Это ясно?
Ларна прикрыл глаза и промолчал. Пустые угрозы, обоим это известно одинаково хорошо. И препираются они для порядка, чувствуя странную родственность душ. Они, как выразился Ким – хищники. Существуют в мире, чтобы изводить крыс и сберегать зерно… Только так и не более, пока не сходят с ума и не сбиваются в стаи.
Почему он прежде, без лукавых подначек брата Тингали, не сообразил, что в любом договоре с судьбой есть это, главное – задача, а не цена в золоте? И почему он полагал, что судьба обманщица, а не сам он, никогда не выбиравший врагов по их подлости? И никогда не допускал ведь, что в мире есть ещё и те, кого надо беречь…
В большое кресло без звука сел, пристроился к самому боку Малёк, уткнулся в плечо и вздохнул, не тая слез. Раненная рука выглядела неплохо, опухоль спала, озноб ушёл. Но до полноценного выздоровления далеко. Малек и сам знал, что никак не мешало страдать: его оставляют в замке, хотя самое интересное, наверняка, будет там, на севере…
– Но я же могу сидеть на страфе, велика ли в том работа, – попытался еще раз поспорить мальчик.
– Ты готов оставить Шрома одного? Даже с трещиной в панцире, даже с больными жабрами, которые лечить две недели, и это самое меньшее?.. – удивился Ларна. И добавил второй довод, уже неоспоримый. – Ты готов бросить Хола, когда он хоронит брата?
Малек вздохнул ещё тяжелее и не отозвался. Хола он не мог бросить. Сюда-то пришёл ненадолго, и снова побредет вниз, к малышу, серому от горя. Теперь род ар-Ютров славен, и честь его неоспоримо высока. Но и горе – велико… В пожилых вырах порой просыпается мудрость, которая делает их для рода и всего замка не просто значимыми – незаменимыми. Старик Ютр не зря остался без ларца с порошками, от него очень и очень хотел избавиться прежний хранитель Борг, опасаясь того уважения, которое питали к советнику замка все стражи…
Шрон перебрал в последний раз пергаменты, указал слугам и стражам на два больших сундука, уложил в сумку ларец. Беспокойно повел усами, глядя на Сорга.
– Тебе пока что хранителем-то быть. Шрома береги, лечить его надобно и до глупостей с боями не допускать, это уж никак. Ох-хо, и ещё Юту береги, немало оставляю тебе забот, тяжело уходить в такое время. Письма для южных родов выров заготовлены, травы лечебные собираются, замок и галеры…
– Ты уже говорил, я все помню, – успокоил Сорг. – Сами поосторожнее. Мне больно думать, что вы должны оказаться на землях ар-Сарна, даже и тайно, даже и возле самого берега.
Шрон нехотя повел клешнями и подставил сплетенные руки, предлагая Тингали место у себя на спине. Девушка спорить не стала. Уселась на удобном панцире, поближе к спинному глазу. Заглянула в него, уже привычно полагая вторым лицом вы