Придя к столь неоспоримому выводу – а кто оспорит, рядом никого нет – девушка уложила пояс на колени, еще раз осмотрела. Усадила игрушку на камень, погладила по дерюжной спине. И взялась за работу, насмешливо изгибая бровь и порой фыркая от проказливости котят, лезущих в узор без счёта. Да так споро – словно им пояс тоже нравится… Котята все были трехцветными, домашними и ухоженными. Для них стояли тут и там плошки с едой, вились нитки с бантиками. Приманчиво лежали без хозяйского внимания цветные клубки – уже наполовину распущенные игрунами…
Солнышко, висевшее ещё недавно высоко и удобно, коварно заспешило к горизонту, свет убавлялся до обидного быстро, и Тингали торопилась, закусив от усердия губу. Словно надо сшить срочно, непременно теперь, пока мысль в голове свежа и котята все на местах, и уже внесенные в узор, и ещё не намеченные золотой иголкой. Последний успел-таки сбежать: один хвост и попал на кончик пояса. А какого он цвета сшился, уже и не понять: темно…
– Ты хоть теперь меня слышишь? – возмутился у самого уха голос Кима. – Очнись, непутёвая!
– Ох, Кимочка, прости, – вздрогнула Тингали. – Цел, слава всем богам, Сомре-дедушке и самой Пряхе. А как это ты подкрался? Я и не заметила.
– Так я не один подкрался, – рассмеялся Ким. – Вон и Ларна, он с топором крался, после дрова весьма секретно рубил в трёх шагах от твоего камня, да ещё и костер тайком разводил и поддерживал. Мы рыбу запекли, поели и вздремнули. Рассвет скоро! Я уже забеспокоился: вся ты в работу ушла, как нырнула. Потом Шрон, мудрец наш, додумался, посоветовал нам костер пригасить. В темноте ты быстро очухалась.
– Ох, прости, – уши предательски покраснели. – Я пояс шила. Вот, тебе. И ещё второй… время было, вот я и…
Ларна бросил на бордовые свежие угли охапку тонких веток, огонь взметнулся и осветил всех ярко, празднично: Шрона, самого Ларну и брата.
– Не оправдывайся, дари, – подмигнул Ким. – Мы тебе, труженице, за то рыбкой печеной отдарим. Вкусная, сладкая, горячая. Покушай, после в путь будем собираться. Нет времени нам утра ждать.
Ларна ловко поддел обещанное угощение и выложил на широкий зеленый лист. Зевнул, готовясь лечь и вздремнуть. Ясно ведь: подарок для брата.
– Это тебе, – гордо развернула первый пояс Тингали.
Ким долго всматривался, вел пальцем по узору и усмехался, гладя зайцев и задумчиво сторонясь цветков марника. Погрозил сестре пальцем.
– Ох, и неслух ты! Как урок исполнять велю, не можешь сладить. А как забаву учинять – всё тебе по силам и все играючи. Оно конечно, ты у Сомры не без пользы в гостях была, он два дня даром не стал бы тратить. Но сама-то видишь, что узор не в один слой? И что шила ты и душой, и простой ниткой, сразу вдвое?
– Вроде, – осторожно улыбнулась Тингали. – Ох, вот так я… Ты второй глянь. Я его сразу сделала, как-то лег в руки – и не могла бросить, словно прилипла к делу. Ларне вот… Чтобы о доме худого не думал и без дома не холодно ему было. Это я просто так, пояс был пустой. Ну и время было пустое… я и подумала…
Брови сероглазого взлетели верх. Сам он проворно качнулся от огня к камню и отобрал подарок в одно неприметное движение. Ким только и успел охнуть, провожая взглядом пестрый узор, на котором котята вытворяли при движении канвы невесть что… То ли дрались за клубок, то ли играли друг с дружкой.
– Тинка, ты это сделала сегодня, в один вечер? – тихо уточнил Ким, поскользнувшийся на мокрых камнях, но продолжающий провожать пояс взглядом. – Ты хоть знаешь, что ты удумала, чудо мое непутёвое? Ох, ты, поздно пояснять да отменять… вышито и отдано, принято и надето…
– И что с того? – с возросшей веселостью уточнил Ларна, успевший завязать новый пояс поверх прежнего. – Ни одного в узоре нет выра или топора! Превосходный пояс.
– Знать бы ещё цену ему, – тихо и несколько встревожено отозвался Ким. – Ларна, я уж вслух скажу то, что должно Тинке моей знать, а теперь и тебе тоже. Настоящая работа, с душой да мыслью тайной сшитая, она силу имеет полную. Не в нитках ведь сила, а в вышивальщице. Сестренка моя пожелала тебе обрести дом. Но как она тем желанием судьбу твою переменила, мне неведомо. И чем за такую перемену ты заплатишь? Наперед следовало сказать и про силу вышивки, и про вплетенное в неё пожелание. Через костер или иной открытый огонь протянуть на ладонях. Порядок такой. Ты мог принять, а мог и обронить в огонь, и тем от оплаты отказаться… Тинка, запомни и впредь так делай!
– Почему? – теперь уши не горели, бледность залила лицо, и холод страха глянул в душу. – Что я опять натворила?
– Ты желание свое слух не обозначила, – терпеливо пояснил Ким, поднимая сестру на руки и перенося к костру. Погладил по голове, успокаивая. – Ничего, сделанное – сделано, чего уж теперь… Не со зла ты, я понимаю. Только за подарки вышивальщиц порой платят дорого.
– Мне денег не надо! – возмутилась Тингали. – Он нитки добыл, он…
– Так и платить – ему, – тяжело вздохнул Ким. – Я-то вижу: не было для него впереди дома родного. Жизнь его уже окончательно сложилась прежними делами, узко сжалась её дорожка. Обещалось грядущее такое… в движении, что ли, без постоянного приюта. Моря много мне чудилось, леса – мало. Переменить всё враз он согласился, приняв твою работу. Дом будет, если уцелеет сам Ларна, если мимо двери не промахнётся и в том доме поселится. Только даром таких больших перемен Пряха не допускает. И никто иной из ушедших в безвременье цену не снизит, даже твой дедушка Сомра.
– Ты девке ужина не порть, – сердито прищурился Ларна, рассматривая котят на свободных концах завязанного пояса. – Ей теперь и кусок в рот не полезет, тоже удумал – стращать. Мой это пояс. Котята смешные, нравятся они мне. А если надо заплатить, так у меня и без пояса долгов – сам знаешь, сколько. Всю жизнь от них бегать следует, верно ты указал. Только мне не нравится спину должникам показывать. Хороший пояс, Тинка, спасибо за подарок и за мысли добрые. Это не твоё желание в нем, мое. Я бы и через костер принял. Так что не шмыгай носом и ешь спокойно. Получается, не зря я нитки добывал. И ещё куплю, обязательно. Третий пояс шей по всем правилам.
– Третий? – удивленно распахнула глаза Тингали.
– Конечно, – невозмутимо кивнул Ларна. – Шрому. Ты его желание знаешь, самое заветное: в глубину уйти и добраться до дна. Вот и займись. Великое дело, важнейшее. Не ему одному в том польза, всему народу вырьему. И цену за то шитье Шром заплатит любую, уж поверь. С радостью заплатит, потому что нет выбора и нет времени на торг.
Ларна изменился в лице – словно ветерок сдул веселость, складки у губ посуровели. Тингали испуганно сжалась, ближе придвинула лист с рыбой и стала торопливо выбирать кусочки, обжигаясь и облизывая пальцы. Шрон, по новой своей привычке отправившийся после ужина на глубину – умываться – выплыл, прошуршал по песку берега и лег у огня. Оба его глаза на стеблях изучили мешок у бедра Ларны. Бывший выродер оскалился и толкнул холщевый темный ком в тень. Заговорил деловито, совсем сухо.
– Наёмников мы застали в деревне. Пятый день они там чудили. Каждое утро мужиков сгоняли дубраву жечь: таков указ кланда. Не иначе, он что-то вычитал про Безвременный лес, да толком слов и не понял. Решил по простому избавиться от непонятного… А тут новость подоспела, про галеры, сгинувшие у замка ар-Бахта.
– Мы так поняли со слов жителей деревни, – тихо добавил Ким. – Потому что третьего дня поведение наёмников изменилось. Приехал на вороном страфе тот, кого стали звать Ларной. И лютовать принялся в полную силу. Троих, кто косо глянул на него, велел запороть до смерти. Прочим приказал собственные избы жечь. При всех заявил, что теперь это земли ар-Бахта, что поблизости будет торговый порт. В доме старосты поселился, трактиром его назвал. Баб туда согнал: выбирать обслугу, так он это назвал. Знак рода возле крыльца вкопал, пергамент прочёл, якобы Шроном-хранителем подписанный.
Шрон возмущенно булькнул и повёл руками, ощупав оружие, пристроенное на ремнях к головогруди. Его знак вкопал какой-то чужой наёмник! Его именем творил мерзости, людей губил и лес уродовал… Ларна отпихнул мешок ещё дальше в тень.
– Ты не серчай, ар. Оба мы с тобой выходим исключительные мерзавцы. Но гнилец раскаялся, это он твердо мне пообещал… перед смертью. Знак мы сожгли, пергамент у меня, да и голову выродера я в соль уложил, прихватил с собой. Знаешь, пора собирать доказательства. До столицы ведь шум дойдёт. Двух толковых страфов мы с Кимом выбрали да проведали наскоро сборный двор шаара. Не главный, до него далековато. Но тут недалече в перелеске малый строится. Людей на месте застали немного. Но толковых. Все они нам объяснили и на словах, и письменно. Таннскую соль показали и прочий запас ядов. Богатый запас.
– Пока что настоящего войска у шаара нет, – тихо закончил рассказ Ким. – Полторы сотни наёмников, не более того. Зато наёмники серьезные. И оружие заказано на юге, и казармы уже строятся в трех городах. К зиме станет всё гораздо хуже. Большую войну готов начать шаар Горнивы чужими руками. Надеется на то ещё и денег у кланда получить.
– Спешить нам надо домой, – подвел итог Шрон. – Изрядно спешить!
Глава одиннадцатая.Бои на отмелях
Проводив в Тагрим галеру под ярким узорным парусом рода ар-Бахта, Шром целых два дня вел себя тихо, прилагая к тому немалые усилия. Лечился, лежал на мелководье, берёг попорченный трещиной хвост. Хол суетливо менял влажные повязки с белым мхом, не удаляясь от больного ни на миг. И выглядел таким же несчастным, как Шром. Он похоронил любимого брата… И ощутил себя горьким сиротой. Слово человеческое, чужое, но вдруг ставшее очень понятным. Его теперь в замке все уважали и ценили, к нему вежливо обращались «ар». Но солнце светило как-то вполсилы, и радость не кипела в крови. То, что вчера казалось подвигом и делом жизни, сегодня на поверку вышло лишь детской игрой в кораблики. Настоящее дело там, на галере – и оно совершается иными, без него… В Тагриме сложное дно, при подходе к порту надо двигаться осторожно. Кто скажет об этом капитану? Кто остережёт держаться правого рукава течения меж скал, кто вспомнит, что там есть коварная мель? Кто опознает врагов? Ведь он слышал голоса, сидя в мешке наёмников! И мог бы указать людей, говоривших о золоте и шааре.