Шром слушал неразборчивые сетования маленького выра, вздыхал и согласно шевелил усами. Он тоже полагал: нельзя отмокать в нише ожидания, когда готовится большой бой и твои друзья уже взяли в руки оружие. Конечно, дано обещание брату Шрону, да и Сорг настороже. Но безделье хуже любой иной пытки, хуже памятного пребывания на палубе невольничьей галеры в полдень, да с таннской отравой в крови…
На третий день Хол торжественно протер водорослями вороненый панцирь и сообщил: щель прочно сошлась и дала первичный шов, надёжный, непрерывный и без расслоений. Конечно, мох следует прикладывать ещё три дня, но худшее позади. Шром повеселел. Подозвал одного из стражей, выставленных на отмели заботливым братом Соргом. И велел передать в замок: он с Холом отправляется на прогулку по песчаному пляжу.
– Нас стерегут, – сердито пискнул Хол. – Как будто мы враги, да.
– Для нашего же блага стараются, – весело отозвался Шром, когда малыш разместился на куполе его спинного панциря. – Их можно понять. Мои жабры пока слабы. Ты утратил остатки панциря.
– Весь мягкий, – пожаловался Хол. – Стыдно.
– Эк хватил: стыдно, – булькнул смехом Шром. – Видел бы ты меня без панциря! Вот уж зрелище! Я по суше передвигаться не могу, велик я, тело себя не держит… Растекаюсь и жалок становлюсь. Как лишился панциря, месяц в воде сидел, только глаза торчали над поверхностью, да. Ты ещё мал и тебе не так тяжело. Но ты растёшь. И пока линяешь, пока мягок телом, растёшь гораздо быстрее. Следует теперь много плавать и много есть.
– Я ем и плаваю, да, – грустно отозвался Хол. – Всё время ем, печень мне опротивела, мох гадкий и даже вырий гриб пахнет гнилью. Малёк нашел для меня гриб, спасибо ему, но есть уже не могу.
– Мальку тоже трудно, – предположил Шром, выбираясь на берег целиком. Насторожил один глаз постоянно следить за охраной. И перешёл на тихий шелест: – он пока больше всех нас делает. Я кое-что затеял, Хол. Нам троим большую работу, да. Сорг будет сердит, но поймёт. Дело важнейшее и иным его поручить никак нельзя. Только самым надёжным.
– Хол надёжный, – обрадовался выр.
– Ещё бы! Без тебя нам и не уйти из замка. Все гроты и тоннели под водой знаешь.
– Все! – заверил малыш.
– Этой ночью уходим, – ещё тише молвил Шром. – Малёк приготовил пергаменты и уложил в непромокаемую сумку. Ты до заката соберёшь травы и порошки в мой ларец. Я поговорю с Соргом о том, что ему можно сказать… и прочее напишу, он найдёт письмо утром и всё поймет. Мы ненадолго, заплыв ближний, малый. Видишь ли, я не верю, что гонцы, отосланные обычным путем, по суше, довезут послания южным родам выров. Мы отослали кого? Последних тантовых кукол замка, чтобы не ставить под удар людей и выров. Вроде бы умно, а только кукол перехватят наёмники кланда и гнильцы из службы его шааров, клешню даю за свою правоту.
– Глупый спор, – пискнул Хол. – Ты прав!
– Да… Но мы должны сообщить хранителям южных родов, что происходит. Что гнезда в замке ар-Бахта подмокли по вине Борга, а не по моей. Что был штурм замка, что выродёров нанимал и продолжает нанимать сам кланд. Что люди нам не враги, что глубины можно сделать вновь доступными. И я знаю, как нам застать хранителей в одном месте. Сам кланд их и собирает. А мы воспользуемся случаем.
– Ты мудрый!
– Не хвали, рановато. Вот если управимся с делом да назад удачно вернёмся, тогда все мы и мудрецы, и ловкачи, да… Ты осторожно выясни про смены стражей и удобные для перемещения гроты. Встречаемся после заката у внутренних люков, ведущих в сторожевые каналы. Не забудь взять свой вырий гриб, чтобы расти и дальше. Всё ли понял?
– Хол не дурнее прочих, – пискнул выр, вспомнив присказку Малька и переиначив для себя. Чуть подумал и добавил: – Подорожной травы нарву, ларец соберу толком, по-новому. Как учил Ким, да.
Шром одобрительно вздохнул и побрёл по отмели дальше, лениво подбирая плоские камешки и один за другим отправляя их в полет так, чтобы они отскакивали от воды и прыгали над ней. Забаве, принятой у живущих возле берега малышей, научил, как ни странно, Ларна – человек серьёзный, но детство до конца не забывший. Называлась игра, вроде бы, «выпечка блинчиков». Хол после каждого броска привставал и считал касания камня с водой, свистел и щёлкал, если их оказывалось больше обычного – радовался удаче. Стражи плыли вдоль берега, им было и неловко, и в то же время приятно. Охраняют, страшно сказать, самого Шрома, которого уберечь от глупостей, если уж по совести разобраться, никому не под силу… Даже теперь, когда жабры огромного выра слабы, а хвост дал трещину. Стражи благодарно косились на полнопанцирного: не пытается сбежать из-под опеки, не позорит и не вынуждает к бессмысленному бою. Гуляет по песку и радует малыша Хола, любимца всего замка.
Поужинал Шром в главном зале, чинно, вместе с братом. Сорг задумчиво жевал рыбу и изучал пергаменты. Даже нюхал их, удивляя Шрома и Марницу, прибывшую под вечер с берега и доставившую новые отчеты от шааров.
– Думаете в пищу годны, ар? – чуть насмешливо спросила женщина.
– Неудобные они для письма, – вздохнул выр. – Пахнут дурно, неровны и перо быстро портят, выделка плоха. Раньше у вас был крупный скот. Коровы, кажется, так их называл Ким. И бараны. Те ещё есть на юге, но мало. Мор на них напал. Пергамент стал дорог и дурно обработан. Люди последние двадцать лет пишут всё чаще на листах из перетёртого прессованного волокна травяного да древесного, именуется таковой лист тросном. А мы не хотим перенять новое. Потому что листы мокнут и быстро гниют в сырости замков. Много денег уходит на закупку пергамента… Я намерен в землях ар-Бахта допустить тросны для всех видов переписки. И для хранения архивов тоже. Замок наш теперь высох, плесени в нём нет.
Марница одобрительно кивнула и добавила, что порой до смешного доходит: пергамент столь дорог, что люди не могут пожаловаться на шаара. Сперва надобно украсть у него же хоть один лоскут для записи жалобы. Только поэтому у Сорга есть много времени на размышления. А вот подешевеет способ писать наветы, придётся их читать и разбирать, времени сделается куда как поменьше. Выр задумался, вздохнул и развел руками: что делать, надо смириться с природой людей. Потом хитро втянул глаза и добавил: Марнице самой следует разбирать жалобы. Это работа ар-клари, военного советника замка.
– Это я – советница? – заинтересованно хмыкнула женщина.
– Тебя рекомендовал Ларна, его рекомендовал Шром, – безмятежно сообщил Сорг. – Я верю в такие надёжные рекомендации. – Выр развернул оба глаза к брату. – Шром, твоё поведение беспокоит меня куда более пергаментов. Ты тих. Ты гуляешь по берегу и лечишься. Ты допускаешь присмотр за собой и не бунтуешь.
– Разве это плохо, да?
– Недостоверно, – вздохнул Сорг. – Я старше тебя на двадцать лет. И я знаю тебя с личинки. Прежде ты не сидел на месте более одного дня. Даже когда при обучении бою, в семь лет, тебе полностью разбили панцирь и ты не мог шевельнутся. Всякий другой выр лежал бы в нише на мелководье недели три. Ты на второй день начал учиться метать ножи. Единственной уцелевшей от переломов рукой и двумя лапами, хотя лапами никто из выров не умеет метать ножи, это общеизвестно. Шром, я не спал вчера и вряд ли засну сегодня. Что ты задумал? Только не начинай про боли в спине и сбор целебного мха! И не прячь глаза в глазницы! Хвост у меня мягкий, но ум цепкий и память твёрдая. Ты дал слово. Если намереваешься его нарушить, хотя бы делай это в открытую!
Шром мрачно уставился на брата. Приятно сознавать, что в твоей семье нет выров-гнильцов. Все хороши, сведущи в делах, все хранят честь и все – умны… Даже слишком умны. Марница расхохоталась, закидывая голову и встряхивая своими кудрями. Ей нравилось гостить в замке. И выры ей с каждым днем казались всё более интересными. Особенно огромный, как скала, Шром. Так смешно подбирающий лапы, чтобы стать меньше, незаметнее и избежать гнева брата. Старшего, уважаемого и любимого, пусть и выглядящего гораздо мельче. Всё равно – явно и весомо победившего в словесной перепалке.
– Только не говори, что один собрался в столицу, – ужаснулся Сорг. – Мне что, самому отравить тебя во избежание проблем? Не стану лгать, Ларна оставил мне яд на подобный случай. Я попросил – и он не отказал, собрал нужное снадобье.
– Тот ещё из него получился лекарь, – Марница снова зашлась от хохота, и, кое-как отдышавшись, стала стирать слезинки. – Выродёр, что тут скажешь?
– Со Шромом иначе нельзя, – расстроился Сорг. – И я не выродёр. Хотя чувствую себя именно так. Почему глубины не дали мне полного панциря? Почему вынудили день за днем ждать похода в столицу, который может погубить наш род и при этом, вернее всего, мне придется видеть его гибель, меня сомнут – последним! Потому что и Шрон, и Шром будут оберегать. Не выпустят драться с кландом. А ведь Аффар ничуть не крупнее меня… Говорят, у него повреждена правая клешня. Он трус и не стал её выламывать, боли испугался.
– Ваше отношение к собственным лапам удивляет меня, – признала Марница. – Я умом понимаю, что они снова отрастают. Но выламывать? Это же больно!
– Душу боевого выра наполняет болью не утрата лап или панциря, а утрата старших и чести, – вздохнул Сорг. – Это из наших глубинных книг, такова должна быть правда. Ларна вполне неплохой… выр. Я знаю: он готов был лишиться ноги, чтобы выжить и оборонять дальше наш замок. Хотя его нога не отросла бы снова. Благодаря вам, людям, я ощущаю себя неущербным. Научился понимать, что не панцирь создаёт прочность выра, а только душа его и честь. Так и у вас. Шром, куда ты пополз? Ты слишком велик для незаметности, братец.
Шром нехотя осел на плиты пола, загудевшие под его весом. Виновато развел руками.
– Не в столицу, слово даю! Сорг, я хотел всё рассказать тебе… хорошо, не веди вверх бровные отростки. Не всё, а почти всё, да. И не черней от гнева на весь хвост. Стражи не виноваты, что я велик и упрям. Не удержат. Я намерен тайно плыть в Сингу. Через два дня там начнутся осенние бои на отмелях. Должны присутствовать семьи ар-Фанга, ар-Нашра, ар-Раг и еще кое-кто. Ходили слухи полгода назад, что сушей из Зрама придут ар-Лимы. Я передам каждому пергамент и поговорю, если получится. Не верю я в гонцов, брат.