Лонк за спиной посопел, пытаясь сообразить: льстят ему или все же издеваются столь хитро? Ушёл, так и не добавив новых слов к сказанному. Малёк же стал споро спускаться по каналам, остерегаясь узостей и забирая в слияниях рукавов правее, к торговой части порта. Трижды он миновал заставы, и всякий раз охранники проверяли бляху и печать, в полголоса ругались, но решётку опускали, давая проход лодочке.
В порту незнакомому рыбаку велели двигаться вдоль причалов, не отходя и на сажень от берега. И в сторону галер даже не глядеть! Малёк исправно кивал, кланялся и исполнял. Солнце взобралось уже совсем близко к зениту, когда он покинул гавань. Бросил веревку в воду, обозначая себя – и стал грести к удобным южным скалам, где рыбы, по слухам, всегда много. Но лодки туда мимо порта не пропускают…
Верёвка скоро натянулась, подхваченная кем-то незримым под поверхностью, лодка пошла быстрее, и Мальку осталось лишь делать вид, что он гребет, едва смачивая кромки весел в воде. Когда лодка окончательно потерялась в лабиринте скал, на нос выбрался Хол, гордо уселся, усом указывая курс.
– И как ты здесь не путаешься? – искренне восхитился Малёк.
– Все помню! – отозвался лоцман. – Я такой… Шрома провёл. Теперь тебя веду.
– А где он?
Хол указал вторым усом вниз. Вороненый панцирь немедленно всплыл огромным пузырем. Глаза поднялись и весело блеснули, изучая лодку и её капитана.
– Цел? Вот уж я рад, да! – пророкотал огромный выр. – Хороши наши дела. Хол слушал разговоры и стук возле трех трактиров и на набережной. У галер тоже. Будут бои. Завтра в ночь, на острове. Он говорит, всего-то один тут годный остров. Главное вызнал. Ловок, да.
– И мне ар Траг сказал то же самое, – согласился Малек.
– Траг ар-Ютр, – пискнул Хол. – Мой дядька! Мы его спасём.
– Его-то да, его обязательно, – отозвался Шром, выбираясь на довольно широкую полоску отмели. – Важнее Малька выручить. Сказал мне про ваш план Хол, да… Не верю, что тебя самого целым оставят, если отошлют выра хоронить. Разве вот – шум приключится, не до Малька всем сделается. Большой переполох, – глаза Шрома гордо изучили собственный панцирь, оценивая размер грядущего переполоха…
Ар-Дохи вынырнули рядом. Выслушали, какая требуется в трактире рыба, и без звука ушли в глубину. Нужное они добыли очень быстро. Приволокли целую сеть, да ещё с десяток рыбех отдельно, поесть себе и людям. Выбрались на песок и стали обсуждать причуды городской жизни: выры едят мёртвую рыбу в трактирах. Гнилую, а то и жаренную! С приправами. Сидят в тесных душных сухих залах, хотя рядом берег, море дышит солью и ветром…
– А не слишком велико твое везение? – вздохнул Шром, двигаясь ближе. – Не ловушка уж какая, ты сам-то думал?
– Вряд ли. Трактир я помню, охрана в нём всегда гуляла. Выра в иное место и бросить не могли, если от своих же, от стражей, желали отгородить. С людьми он разговаривать не станет, как и люди – с ним… Кто знает, первый он там умирает, в наёмном гроте, или не первый. Может, и выродёры в трактире обычные гости. Охрана и наёмники – они вроде должны друг дружку ненавидеть… а только деньги надежно глаза закрывают.
– Может, и так, – буркнул Шром. – Только тяжко у меня на душе, да. Один раз ты вошёл да вышел, и второй раз войдёшь… Я буду занят, Хол только сообщит, что и как, если у тебя беда приключится. Помощи быстрой не жди. Это понимаешь?
– Понимаю.
– Когда мне было столько, сколько тебе теперь, – вздохнул Шром, – я тоже страха не знал. Теперь вот боюсь за двоих. Вырос я, видимо так, да… И страх мой вырос. Не ходи в город.
– Тогда охрана начнёт всерьез беспокоиться, бои отменят или отложат, ты не передашь пергаменты и не поговоришь с семьями юга. Дядька, я за тебя тоже боюсь. Их много. Выров. А ты пойдёшь один. Но я не говорю «не ходи».
Шром согласно развёл руками и осел на песок. Солнце жгло скалы, выпаривая соль. Воронёный панцирь подсыхал, и лежать на нем, горячем, было настоящим удовольствием. Малёк прикрыл глаза и задремал. А когда очнулся, тень скалы уже убежала далеко в море, обозначая вечер. Рядом суетливо топтался Хол. Изучал тонкую, едва заметную, пленку нового панциря, охватившую кольцами клешни. Жевал вырий гриб и пытался измерить себя: сильно ли он подрос? Малёк помог приятелю вытянуться, проверил его рост. И сам удивился результату: воистину, когда видишь кого-то каждый день, перемен не замечаешь. Недавно Хол сидел на плече, невесомый и крошечный. Чуть более локтя в длину весь – от основания усов и до кончика хвоста. Теперь же в нём два полных локтя – и ещё ладонь, и сверх того три пальца… Маленький лоцман от пояснений пришёл в восторг. Правда, теперь он переживал уже по иному поводу: клешни зарастают пленкой. Значит, останутся малы…
– Не все сразу, – лениво прогудел Шром. – У меня отрасли настоящие, достойной длины и мощи, только когда я достиг сажени в длину. Погоди до следующей линьки, Хол.
– Долго?
– Может, год… – задумался Шром. – Не знаю. Ты растёшь, не как все. Ты особенный. В шесть с половиной лет выры не бывают так умны и ловки. Хотя порой они гораздо крупнее, да.
– Целый год, – усы Хола поникли. И немедленно взметнулись снова. – Буду есть вырий гриб каждый день! Сажень – это четыре локтя?
– Моих? – уточнил Малёк. – Не совсем так, но тебе расти ещё примерно вдвое.
– За две недели я вырос вдвое, – важно сообщил Хол. – Еще за две я вырасту ещё вдвое… – он поразился своей идее и замер. Потоптался по панцирю Шрома. – Я за год перерасту всех и в замке не помещусь. Хорошо!
Ар-Дохи, дремавшие в воде, дружно булькнули горлом – и нырнули, чтобы не смущать Хола своим смехом. Шром вздохнул и удержался от более резкого шума. Малёк погладил мягкую теплую спину лоцмана и громко согласился с сияющими перспективами будущего первого бойца мелководья. Разве рост создает лучшего? Главное – душа победителя, она-то у Хола есть.
Занятый мыслями о Холе, Малёк отплыл в город в самом светлом настроении.
Сегодня он видел Сингу иначе, подходил к порту от моря, вечером, и город открывался в своей парадной сияющей красоте, незнакомой нищему обитателю грязных улочек. Замок выров возвышался над пустыми причалами боевых галер громадой дикого камня. Черно-багряный он был в лучах заката, мрачный и массивный, как грозовое облако. Торговый порт на его фоне казался особенно пёстрым и ярким. От порта всё выше поднимался цветной мозаикой узор черепичных крыш. Закатные каналы светились чистым золотом, и это золото текло в порт, создавая его богатство… Само липло к вёслам бесплатной удачей. Срывалось каплями, вспыхивало и звонко падало тихое в море, в зеркало безветрия.
Малёк провел лодку точно так, как велели утром городские охранники. Бляху и сургучную печать снова изучили, мрачно покосились на богатый улов, не подлежащий дележу. Пропустили. Вверх по каналам приходилось грести изо всех сил, а после третьей решётки Малёк отчаялся одолеть течение и пошел по берегу, с трудом потащил лодку за собой, перекинув веревку через плечо.
Улицы выглядели пустыннее вчерашнего, редкие прохожие на звук шагов не оборачивались – только ускоряли бег и норовили скрыться в ближайшей подворотне. Охранники толкались на углах, неприятно скрипели ремни перевязей с оружием. Щёлкали вхолостую иглометы: обычная забава, выцелить прохожего у воды и спустить крюк. А если ненароком игла оказалась снаряжена – кто виноват? Малёк ускорил шаг, верёвка глубже врезалась в плечо. Беззаботность дня, проведенного рядом со Шромом, осталась в тёплой золотой гавани. Здесь всё мрачнее залегали тени ночи, и серый туман клубился, забивал горло удушливой пробкой затхлости.
Посыльный Лонк ждал на прежнем месте. С важным видом указал: привяжи лодку. Ещё больше надулся на ответное: «Как прикажете, брэми». Присмотрел, чтобы рыба перегружалась из лодки в тележку бережно. Толкать не помог – он же брэми. Проводил во двор. Позвал трактирщицу, та явилась с помощником. Рыбу придирчиво осмотрели, «монеты» сразу отложили в сторону. Самую крупную и ещё живую Лонк унёс, да бегом побежал – видимо, заказ на рыбу имелся, и лодку ждали с большой надеждой.
– Пока ты весьма полезен, – как-то суховато отметила трактирщица, может быть, страдающая о судьбе лодки. – Не зазнавайся, лодка ещё не твоя. Гроты выров убери, страфов накорми, скатерти… – она досадливо поморщилась.
– Так может, сперва постирать скатерти? – предложил Малек.
– Ары, по-твоему, будут ждать, пока ты лодырничаешь? Сейчас таггу допьют и спустятся. Живо, требуха ты вонючая, шевелись! – прикрикнула трактирщица. – Вчера сказано было, не умничай. Шкуру спущу.
Развернулась и уплыла в кухню гордо и неторопливо, хлопнула дверью – разговор закончен. Малёк пожал плечами, оглядел пустой тёмный двор. Гору малоценной рыбы, которую ему же предстоит чистить, вот уж нет сомнений. Пока что он сбросил рубаху, закатал штаны, подхватил две бадейки, набрал воды, кинул через плечо тряпку и зашагал по каменному, узорно выложенному простенькой мозаикой, спуску в полуподвал. Страфы в стойлах шумели пуще вчерашнего: видимо, стоять в тесноте и без движения им сделалось окончательно невмоготу.
Ноги сами так и норовили пройти ко второму гроту, но Малёк упрямо вымыл пол в первом, не нарушая порядка. Вчера достаточно наделал глупостей, сегодня следует быть поосторожнее. Вывалив в сток полное корыто грязи, Малёк снова набрал воды и с замирающим сердцем прошёл ко второму гроту, толкнул дверь… которая подалась даже слишком легко.
Грот был пуст. Запах гнили висел в воздухе тяжело, будил мучительную рвотную судорогу. Ноги подкашивал ужас: где старый Траг? И почему трактирщица ничего не сказала…
– Ты всё же заходил сюда вчера и видел его, – низкий голос за спиной прозвучал неожиданно и вынудил вздрогнуть. – Он был ещё жив? Не ври, бесполезно.
Малёк нехотя, медленно, словно воздух стал вязким, обернулся.
Выродёры в большинстве своем – северяне. Он однажды спросил у Ларны, почему. Тот задумчиво вздернул бровь, скупым движением, одними кончиками пальцев, отослал нож в поставленное среди двора бревно.