уже телом.
Выр оттолкнулся хвостом от бревен основания причала и заработал всеми лапами в полную силу, уходя от погони на глубину, подальше от факелов, иглометов и прочей городской суеты, всё ярче и громче разворачивающейся на поверхности…
Всплыл выр в знакомом скальном лабиринте. Выполз на отмель и ссадил Малька. Отдышался: ему было сложно поддерживать работу легких и за счёт жабр обеспечивать дыхание для двоих.
– Спасибо тебе, встретил вовремя. Только как там Хол? – тоскливо выдохнул Малёк.
– Я слушал внимательно, – отозвался выр. – Страф приметно бьёт лапами по воде. Он ушёл на скалы, удачно ушёл. Дальше стена города от самой воды. Погоня по суше не быстро пройдёт. Выры на берегу потеряют след. Там каменные осыпи, а дальше лес. Хол нескоро вернется. Он умный, близко в воду не сунется. Теперь все дозоры выров на глубине и слушают воду. Надо сидеть тихо, обязательно на суше. Мы успели уйти в последний момент. Удачно.
Малек кивнул и побрел следом за выром. Тот деловито шуршал по каменному крошеву, стараясь держаться подальше от воды. С отмели ушёл выше, в скалы, забрался на карниз и вполз, шурша панцирем по низкому своду потолка, в пещерку. Малёк скользнул следом, чуть посидел, привыкая к темноте, начал ощупывать камни пола – и улыбнулся. Он опознал сразу этот панцирь, во многих местах расслоившийся и надтреснутый, попорченный черной плесенью. Ар-Дохи свою часть работы исполнили безупречно: уже нашли старика и перетащили в безопасное место. Страж и теперь заботился о скрытности: маскировал вход старым мусором, водорослями. Закончив с этим, принес ларец и сумку Хола. Положил рядом две фляги с пресной водой.
– Хол мне рассказал, как лечить, – шепнул Малёк.
– Он всем повторял много раз, переживал за старого, – отозвался выр. – Я займусь хвостом. У него сняли пластину, это больно, рана открытая, большая. Ты делай остальное.
– Твой брат не пострадал?
– Со Шромом, на отмелях, – гордо прошелестел ар-Дох. – У них самое сложное дело. Отдать пергаменты, поговорить… и уплыть так, чтобы не догнали. Мой брат курьер, он должен справиться. Наше дело иное. Сидеть тихо. Рыба есть, вода есть. Переждём суету.
Малёк кивнул, на ощупь перебирая заранее подготовленные Холом травы. Ещё раз с теплотой подумал о запасливости и предусмотрительности маленького выра: всё разложено точно и удобно. И в полной темноте не перепутать…
В ушах так и слышался тонкий, шипяще-писклявый голосок Хола: «Сперва трубку под стык грудной пластины. Эту, с двумя царапинами, да! Потом поить таггой и ждать. Вторую трубку ниже, к основанию хвоста. Эту трубку, широкую! Уже набита. Уже готова, да! Он быстро очнётся… – тут Хол каждый раз делал трагическую паузу и добавлял самое для себя трудное. – И весь вырий гриб пусть съест, сразу, даже если будет ему плохо и трудно. Мой запас, не жалко… Пусть быстрее лапы отращивает, да».
Старый капитан и правда, пришёл в сознание достаточно скоро, еще до рассвета. С удовольствием выпил весь запас тагги, потом съел гриб и запил водой. Лег поудобнее и стал слушать, как его новоявленный племянник отличился минувшей ночью. Усы Трага то и дело гордо топорщились. Представить себе трудно, что выр столь малого размера, мягкотелый, способен приручить дикого страфа и уничтожить опытного выродёра. Ар-Дох восхищенно клацал клешнями и шипел, азартно выясняя подробности. Малёк припоминал все новые. Теперь на это предостаточно времени: из пещерки нельзя и уса высунуть. Слышно, как гудят большие барабаны галер: вокруг порта выставлены плотные дозоры. Иногда пронзительно свистят выры, всплывая с глубины и сообщая о том, как основательно и безнадежно пусто на дне. Нет врага! Упустил хранитель бассейна ар-Капра всех мятежников. Сколь теперь ни лютуй, а сделанного уже не изменишь.
– Через два-три дня уймутся, – уверенно сказал Траг, прихлебывая воду. – Я служил на боевых галерах достаточно долго, порядок знаю. Ритм барабанов задан неправильный, слишком быстрый и утомительный. Тантовые куклы устанут очень скоро. Их бесполезно бить: просто лягут и не поднимутся. Галеры вернутся в порт уже завтра. Выры – ещё через день. Им надо привести город к порядку. Сплетни и слухи опаснее мятежников. Хранителю придется всех выров города вывести на улицы, чтобы устрашить людей и утвердить порядок. Море опустеет.
– Так мы и планировали, – прошелестел ар-Дох. – Наше дело ждать тут. Брат и ар Шром вернутся, когда станет возможно. Мы вас доставим в ваш грот, ар Траг. Такая честь – уважаемый старый выр в семье ар-Ютров. Дядя Хола, капитан!
– Не думал никогда, что я всё же покорю замок ар-Бахта и войду в него, – булькнул Траг. – Но я одержал эту победу. Лучшую в моей жизни.
Глава двенадцатая.Как просто навести порядок
Старое пепелище на месте богатого двора наёмник на вороном страфе миновал на рассвете. Проехал, не глянув в сторону: а зачем глядеть? Он ночевал в трактире у въезда в город и слышал историю, обсуждаемую всеми жителями тихо, опасливо. Мол, жила Монька – так себе, не как путевые люди живут. Зналась невесть с кем, деньги у неё были шальные, сами к рукам липли. А как иначе объяснить: в её-то возрасте – и такое богатство? Безродная ведь, шаарова приблудка… Но амбары от зерна ломились, страфов держала породных, прислуге платила золотом, всегда в срок. Только ворованное – оно не идёт впрок. Сгинула девка в единый день, а всё её богатство на пепел изошло. Неправедное оно, тёмное.
Наёмник молча выслушал историю, кинул на стойку два серебряных арха и пошёл себе, не ожидая сдачи и усмехаясь в усы. Уже от дверей громко уточнил: сколь праведно достояние косопузого Люпса, раз дом его крепко стоит, да и дымом от переполненных амбаров не тянет? Сидящие за столами примолкли, опасливо вжимая головы в плечи. Кто пожог Моньку, кто со свету сжил – догадывались. Но вслух не говорили. В спину покидающего трактир чужака глянули опасливо: одну ночь провел в городе, а понял то, что и понимать-то не следует, если хочешь тихо жить, безбедно…
Вороной страф встретил хозяина равнодушно, как и подобает птице, привыкшей достаточно часто менять седоков. Сладкую булку страф заглотил в одно движение и подогнул колени, позволяя себя седлать. Поднялся, двинулся по главной улице без пританцовывания и гарцовки, характерных для молодых глупых породистых – тех, кого ещё не обломали в должной мере, кому не надоело получать палкой по ногам и через боль осваивать науку подчинения.
Горелый двор выглядел тягостно, как провал сгнившего зуба в ряду белых и здоровых. Уже и нет его – а боль шевелится, сна не дает, покой гонит прочь. Моньку пожгли, ей-то что, она поди с Пряхой уже повидалась. А прочим, кто по соседству живёт, на ту встречу спешить вовсе и не хочется. Вот и сторонятся чужой беды, и замечать её не желают. Слуги Монькины на старый свой двор ни разу не приходили. Только пёстрая кошка осталась верна хозяйке. И теперь сидела на горелом бревне, вылизывалась. У лап – тощая мышь, ночная добыча. Принесла показать – а кому? Только без похвалы и кошке тоскливо, бесприютно. Насторожилась, глянула на вороного – нет, не Клык… Отвернулась, подхватила мышь и сгинула в черных развалинах амбара.
Наёмник проехал далее, прямиком до сборного двора. Там привычно томились в длинной очереди людишки из дальних и ближних деревень. Они доставили вырову десятину, да сверх неё – оговоренную долю для шаара и его управляющих.
Вороного страфа приметили сразу. И сразу посторонились, пропуская чужака и опасливо кланяясь. Сразу видно ведь: страшный человек. Такие и прежде всё брали, разрешения не дожидаясь. Теперь и вовсе неоспоримо их право, старый-то шаар занемог, а косопузый Люпс вошёл в силу. Законы под себя перекроил. Всё реже его решаются называть прежним именем, приспособленным для трактиров да пьяных речей. Брэми Люпий из рода Квард – так подобает именовать, а лучше того «достойный брэми», да с поклоном земным, да и шапку, само собой, долой.
Вороной страф уверенно перешагнул створку ворот – неполную сажень высоты, для его длинных ног удобно, самый раз. Дремавший у ворот наёмник вскинулся, хмурясь со сна и неловко хватаясь за пояс с оружием.
– Не положено! – рявкнул он – и поперхнулся.
Седок едва заметно усмехнулся, придержал страфа и оценивающе изучил пешего бестолкового сторожа.
– Так тебя что, здесь положить, чтоб положенным стал? – Бровь задумчиво изогнулась. – Где Люпс?
– А ну назад, осади, – уперся сторож, всё сильнее сомневаясь и переходя на шёпот. Говорил он грозные слова, сторонясь, убирая руку от рукояти клинка. – Достойный брэми Люпий отдыхают. Рано ещё, они не откушавши… И нельзя без доклада, они не всякого принимают.
– Так разве я – всякий? – Прищурился чужак. – Передай: сам Ларна прибыл.
Гость спрыгнул со страфа, кинул повод сторожу, шалеющему от такой наглости. Пеший, со свободными руками, он двинулся прямиком к нарядной свежей избе. Наёмник подавился новым замечанием. Надолго замер на месте, потом истошно замахал руками сменщику. Кинул подбежавшему повод страфа и, отчаянно отмахиваясь от вопросов, умчался по улице. Ожидающие приёма и учета десятины деревенские жители завозились, толкаясь и размещаясь так, чтобы ничего не пропустить. Ждали очереди кто с вечера, а кто и по второму дню. Устали и от ожидании, и от скуки. А тут – поди ты – намечается событие. Имя Ларны зашуршало, прокатилось по улице. И стало тихо, как перед грозой. Еще бы, имя страшное, и слава за ним непростая, тёмная, но всякому известная.
– Ох, ты ж, – едва слышно вдохнул пожилой мужик, теребя повод пузатого, рыжего в седину, страфа. – Мне всё мнилось: посолиднее они. Топор золотом выложен, или там – куртка с шитьём да вырьими усами.
– Молчи, дурень, – змеёй зашипела баба и пнула ни в чем не повинного понурого страфа. – Не нашего ума дело. Молчи да гляди себе в сторонку.
– Сказывают, негодным они делом занялись… – начал совсем тихо другой мужик и осёкся.
От двора Люпса, а теперь он занимал особняк шаара, застучали по дощатому настилу сапоги сторожа. Бежал он резвее прежнего, лицом был красен, аж до бурых пятен на шее и щеках. Дышал ртом и глаза выкатывал от усердия так – всякий выр позавидует. Очередь позабыла дышать, ощущая первый порыв грозового ветра. Сторож пробежал через двор и стал судорожно озираться, снова сумасшедшей мельницей замахал второму наемнику, который только-только привязал вороного и брёл от амбара с полным ведром зерна, намешанного с зеленью.