– Вы хорошо разбираетесь в людях, – прищурился шаар. – Милости прошу, проходите. Я приготовил для вас самые темные и влажные гроты, какие только смог устроить.
– Вы немало наслышаны о вырах, – чуть дрогнул бровными отростками Шрон. – Знаете, я всё удивляюсь: зачем церемонии так усложнили постройку домов? Интересно, это вы придумали или мы сами? Выру крыша не нужна, потому дождь нам – радость. Навес хорош, это – да, от солнца. На юге само собой, там все иначе, там жара страшна и нам, и людям… Но здесь зачем гроты? Сорг, мой умный брат, подписал указ перед нашим расставанием. Велел все гроты переделать под погреба.
– Все? – не поверил шаар. – А как же вам жить в городах?
– Так на первом ярусе неплохо, мы помещаемся в обычных комнатах. – Шрон прицелил оба глаза в брата. – Почти все помещаемся, кроме Шрома, пожалуй. Я ведь зачем о гротах завёл разговор? Не пролезет он в дверь. Вам обида, нам нарушение закона гостеприимства… Селите его в каком-нибудь сарае, что ли, сразу. Или в амбаре, чтобы попросторнее.
– Это не обидит ара? – уточнил совсем запутавшийся шаар.
– Ара Шрома обижать давно никто не пытается… намеренно, – пошутил Шрон. – Он привык к общей серьезности.
Шаар подозвал слуг и распорядился заново готовить место для гостей. Идти рядом с огромным выром ему нравилось: весь город к окошкам прилип и наблюдал с немалой опаской в щели шторок, как хозяин Горнивы ведёт гостей. С великим к себе уважением, его выр под руку держит!
Марница закончила изучение опасных кочек, тем исчерпав поводы не появляться на главной улице. Клык догнал выров быстро, замер возле Шрома, клокоча и угрожая лапой. Игру с первым бойцом ар-Бахта страф вёл уже который день подряд. Догонял, угрожал и старался вскочить на панцирь, утверждая свою полнейшую победу и хлопая крыльями. Выр, в свою очередь, закидывал назад клешню и старался подсечь ноги страфа, а когда Клык особенно сильно донимал, сбивал его коротким движением усов, путал птичьи ноги.
– Всё тихо, ар, – отчиталась Марница, упрямо не глядя на отца.
– Так шаар тут управляет, ему и рассказывай, – прогудел Шрон.
– Я вам служу. Я ар-клари рода ар-Бахта.
Шрон почти сердито развел руками и вздохнул. Шром, упустивший всю перепалку, торопливо рассматривая город, охнул и остановился, привлекая общее внимание. Он уже умел ломать перекрытия, научился, когда боролся с плесенью в замке. Но ещё ни разу не пробовал строить!
– Надо же, вот как дом-то без панциря смотрится, – восхитился огромный выр, изучая только-только встающие из пепелища стены подворья Марницы. – Хитро… Надо поближе глянуть. Вы идите, я скоро.
– Скоро? – булькнул смехом Шрон. Подал клешню шаару и виновато воздохнул: – Хорошо, если к ночи явится. Ему суша внове, он прямо мальком себя показывает. Неловко мне за брата. Взрослый выр, и так шумит, и так лезет во все щели, хотя куда ему-то – в щели? Ему и двери не годны.
Шром уже перевалил сложенные горой бревна, не осознав серьёзности этой высокой и неудобной преграды и невольно поразив воображение работников так, что те и забыли правило: в ноги падать и лбом по земле стучать при виде клешнятого.
– Одно к одному кладётся, да, – басом гудел выр, изучая венец сруба. – Ох и ловко! И мхом потом забивается, и выравнивается, да? Ну-ка я попробую. Какое брать? Ох, ты ж, они тут по порядку, не всякое годно. Это? Можно?
Смущенный мастер кивнул, запоздало сообразил: выру надо словами, наверное, пояснять… И, вроде бы, громко. Но Шром уже волок бревно, вцепившись в него всеми руками и забросив длинный конец себе на хвост. Перекатил через панцирь и установил, гордо щелкнув клешнями, да так, что мастеровые уважительно присели. Шром уже разворачивался за новым бревном.
– Как же там… вот напасть! – всполошился мастер. – Ар! Ар, не то тянете, туточки надобно класть, по порядку чтобы. Далее же там, и вона там.
Шром закончил разворот, хвост с гудением впечатался в сруб, и выр метнулся к указанному бревну, следом с клокотанием понесся страф – и стройка приобрела неповторимую живость зрелища, ради которого соседи начали покидать дома. Из-за занавесей разве всё рассмотришь? Пока люди бережно и ровно несли ещё одно бревно, выр протанцевал вокруг терема и уложил все остальные. Гордо шевельнул усами и взялся за новый венец.
Мастер оглянулся на шаара, поклонился.
– Так, ежели они не устанут, мы сегодня и крышу закончим, – осторожно пообещал он заказчику. – Только вразумите, брэми. Как мне быть? Достойному ару денежки – насчитывать за труды?
Шаар покачнулся. Крепче вцепился в клешню и отвернулся от нелепой стройки. В солидном возрасте, при немалом жизненном опыте и устоявшихся убеждениях, особенно трудно и больно находить изъян и копить силы для его исправления… Шаар и без того провёл несколько трудных дней, разбирая дела покойного Люпса. И приходя во всё большее расстройство от жадности и неразборчивости косопузого жулика.
Шаар плохо спал и почти не ел, стараясь придумать способ встретить дочь и сделать это достойно. Он ворочался и вздыхал, пытаясь понять: как же это – достойно? Как, если теперь, того и гляди, его Монька заделается княгиней? А ну, загордится – и на отца не глянет? Сколько он кровь ей портил, к делу приучал и спесь сбивал. Полезная наука, хоть и трудная. Так ведь иначе он учить не умеет, да и норов свой никогда не пробовал сдерживать, зачем?
Выры, не пахнущие гнилью, вежливые и непостижимо крупные, стали последней каплей, переполнившей чашу странностей. Шаар шёл по улице, не скрывая хмурости. Шёл к дому и сутулился, не стараясь уже судить и гадать. Успеется.
– Город у вас просторно построен, – похвалил Шрон. – У нас потеснее дома ставят, в Ласме. Да и лес у нас не такой, как здесь. Дубов нет. Мне дубы в радость, брэми. Есть в них основательность и крепость, размах изрядный.
– Вы очень необычный выр, ар хранитель, – шаар признал вслух свои наблюдения.
– Нет, я обыкновенный, – отозвался Шрон. – Я исконный, донный, мы таковы и должны быть. Это ваш ар-Сарна странный. Гнилец он. Ох-хо… у меня ведь заготовлено к вам большое дело, важности первейшей. Само собой, пользу оно даст, только если мы кланда одолеем. Но усердствовать уже теперь следует.
– Что же это за дело? – насторожился шаар.
– Ларна хвалил вас на свой, на выродёрский лад, – хитро свёл бровные отростки Шрон. – Что хозяин вы домовитый и край знаете. Что разумение в вас имеется крепкое. К себе гребёте всяко, но ведь и прочим жить даёте. Так он сказал.
– Может, и прав, – пожал плечами шаар.
– Закон если станем менять, как переделать наново без людей? – Шрон даже остановился, озадаченный своим же вопросом. – Глубины откроются, на что наша первейшая надежда. Берег нам сделается немил. Пройдёт век, я уйду в донный ил, Шром состарится. И поверьте мне: выры будут полагать место хозяина края наказанием, а не честью. Зачем нам берег? Зачем разбирать ваши тяжбы? Сорг вот недавно: страдал три дня, принимал прошения в оговоренный срок. У кого страфа украли, у кого амбар спалили, а у кого кошка на заборе косо сидит, потому что соседи глядят завистливо. Усы опускаются… Не наше это занятие, брэми. Людское.
– Вам не интересна власть? – шаар резко обернулся к выру, закашлялся, кое-как отдышался и снова облокотился на клешню. – Я полагал, вы желаете занять место кланда. Смять и сбросить ар-Сарну, чтобы сесть на его… как у вас это зовется-то? На его помост, кажется.
– Помост, точно. Но – не так просто. Не надобен помост ни мне, ни Шрому. Если, само собой, не предлагают строить его из брёвен, в охотку. Ох-хо, мир вовсе не прост, никто не делает того, к чему душа его склонна, все мы обременены обязанностями да долгами, все тянем их и из сил выбиваемся, – задумчиво вздохнул выр. – Мы не уйдем. Просто мы себе оставим ограниченное право, без докучных мелочей. Вы, люди, то рыбу травите, то лес бездумно рубите, то бухты поганите. То реки запружаете бестолково. Это общее, это надо решать вместе. И порты нам понятнее, чем вам. И лоцманы наилучшие – выры, а как иначе? Моя просьба к вам такова, брэми: подумайте, как бы нам закон повернуть медленно, без великой боли? Я не обещаю вас во всём слушать и ваше слово точно исполнить. Но мне надобен совет. У выров ведь как? У выров исконно управляют старые. Они держат мудрость на панцирях, как на опорах. Вы уже в годах. Когда я соберу наших старых, вы постарайтесь, обдумайте всё. Я пришлю курьера, приглашу вас. Вместе станем думать. Да и в гости приезжайте, пожалуй. Комнаты у нас в замке хорошие, – выр насмешливо повел усами. – Сухие и с окнами.
– Я обязательно приеду, – как-то сразу решил шаар. – Видимо, вы правы, я старею. Как посидел в погребе, дожидаясь смерти, так и не оправился более.
Марница, всю дорогу шагавшая молча, сбоку от Шрона – так, чтобы и не видеть отца, резко вскинула голову и обернулась, рассматривая знакомое лицо, выискивая на нём признаки болезни. Вроде, морщины чуть глубже легли, усталость гнёт плечи. Но большой беды не видно.
– Нет для меня радости в том, что прежде её приносило, – продолжил жаловаться шаар. – Детей всех распихал, пристроил. Потише в доме стало, хоть малый покой. Баб разослал, уже они опостылели мне, устал исполнять прихоти. Корыстные все, недобрые… Не вижу в глазах света, для меня горящего. О чём начал думать, ар, самому смешно! Гляжу на каждую, какую в дом приволок ради забавы, и соображаю: эта отравила бы меня, посули ей Люпс денег – или его заложила бы? Я ведь не просто так проснулся в подполе, меня изрядно подпоили нужным зельем. И кто подпоил, я уже вызнал. И сколько за то получила она – тоже.
– Каков на этот счёт закон в Горниве? – поинтересовался Шрон. – У нас за отравление клеймят. Если же смерть оно принесло, и того строже. До казни иногда.
– Да выпороть велел и в деревню наладил пешком, – поморщился шаар. – Недосуг казнить, наёмников я к ногтю жал, то ещё занятие. Пришли мы, ар. Прошу, вот и дом мой.
Шаар вполне искренне, с гордостью, указал на крепчайшее деревянное подворье. Отметил довольно: даже дуб, угодный гостям, имеется, растёт чуть в стороне, широко и свободно. У кого в городе ещё хватит места – выращивать дуб? Только шаар и сподобился сохранить, вместе с лужайкой.