Сейчас они стали вместе пить чай, и Валерий Тихонович стал рассказывать, что должен на десять дней улететь на юг, к студентам, которые ведут раскопки в Херсонесе. Это развалины древнегреческого города на окраине Севастополя…
И тогда у Славки вырвалось:
— Господи, какой же вы счастливый…
Валерий Тихонович внимательно посмотрел на Славку… на маму…
Чем по-настоящему хорошие люди отличаются от обыкновенных? Они хотят счастья не только себе, но и другим…
…Потом были еще мамины охи, Возражения Валерия Тихоновича:
«Ну что школа? Десять дней. Когда болеют, больше пропускают, догонит…»
«Ну что деньги? Как-нибудь…»
И радостный Славкин вопль…
…В Севастополе они поселились на частной квартире, в белом домике на Петровском спуске. И первое Славкино знакомство было с хозяйской дочкой — девочкой на год-полтора младше Славки.
Было рано. Валерий Тихонович еще спал. Как можно спать, когда рядом море?
Славка вышел на крыльцо. Светлоголовая девочка в такой же, как у Славки синей майке и желтой, в черный горошек, юбочке кормила у каменного сарайчика кур.
— Цыпы-цыпы-цыпы…
Потом нерешительно глянула на Славку.
— Ты кто? — спросил Славка. Он хотел, чтобы голос его прозвучал сурово, потому что с незнакомыми девчонками только так и надо разговаривать. Но радостные струнки («Скоро увижу море!») продолжали звенеть в нем, и суровости не получилось.
— Я — Ветка, — сказала девчонка. Она смотрела на Славку, чуть наклонив голову. В одной руке она держала совок с зерном, а в другой поднятый с земли разлапистый лист какого-то южного дерева.
— Кто? — удивился Славка (понял, что не «Светка»).
— Так зовут, — сказала она. — Ну и что?.. А тебя я знаю, как звать.
«Зеленое какое-то имя, — подумал Славка. И решил: — Смешное».
Оно вообще-то не было смешным. Даже красивое имя. Но Славка подумал, что Веткой хорошо называть девчонку высокую, тонкую, в зеленом платье и с зелеными глазами. А эта Ветка была маленькая, круглолицая. Глаза желтые и блестящие, как мамины янтарные бусины.
— Ты чего смеешься? — сказала Ветка. — Тебе забавно, да?
— Ты же не зеленая, объяснил Славка. — Ты не ветка. А так… То ли луковица, то ли репка…
Он испугался, что она обидится, и тогда солнечные струнки оборвут свой радостный звон. А Ветка не обиделась.
— Вырасту, — сказала она. — Ничего.
Славка осторожно дотронулся до разлапистого листа с подсохшими краями.
— Это чей?
— Каштановый. — Ветка протянула ему лист. — Ты никогда не видел?
— Нет, — сказал Славка, но подумал, что Ветка может засмеяться, и добавил: — А ты кедры видела? А горы, которые все синие от тайги, а над ними солнце красное-красное?
— А море? — тихо спросила Ветка.
И словно кто-то веселой рукой провел по солнечным струнам. Это пуще прежнего зазвенела Славкина радость. И чтобы не расхохотаться совсем по-глупому от счастья, Славка сказал как можно спокойнее:
— Ну, где тут у вас море?
Ветка пошла рядом со Славкой. Поэтому он должен был шагать неторопливо. Они шли мимо белых каменных заборов с зелеными калитками и белых домиков, которые сливались с заборами. Свернули в переулок, где росли мелкие желтые цветы, похожие на лютики…
Славка глянул вперед и увидел море…
…Прошла уже целая неделя, как Славка жил у моря. Он привык к серым башням и стенам Херсонеса, где каждый камень был источен временем. Среди развалин росла жесткая трава и маленькие желтые цветы. У травы был незнакомый сладковатый запах. Он смешивался с запахом водорослей, влажного ветра и мокрых камней.
Утром Славка шел на берег, где на двух каменных столбах висел морской колокол. Славка кидал в него куском черепицы, и колокол отвечал басовитым дружелюбным гудением. Когда голос колокола замирал, Славка по вырубленным в скале ступеням спускался к морю. За ночь прибой выбрасывал на берег пригоршни обточенных волной осколков бутылочного стекла, оранжевой черепицы…
Море у Херсонеса никогда не бывает совсем спокойным. Пусть стоит безветренный день, пусть громадная синяя вода кажется совсем гладкой, все равно о прибрежные камни бьется зеленоватый и белогривый прибой. По морю идут низкие и такие пологие волны, что их не заметишь в отдалении от земли. Но у берега, сердясь, что близкое дно задерживает их свободный бег, волны вырастают, становятся все круче и опрокидывают на мокрые камни шипящий гребень. Потом, обессиленные, он еще несколько шагов ползут по берегу, пересыпая гальку, замирают на секунду, уходят… Одна… Другая… Без конца…
У входя на Северный рейд глухо вскрикивает бакен-ревун. Его крик такой же постоянный и однообразный, как прибой.
У берега по пояс в воде стоят источенные водой серо-желтые камни. Они привыкли к волнам, привыкли к голосу бакена и одиночеству. Иногда море забрасывает в круглые выемки этих камней свои нехитрые подарки. Это сглаженные прибоем осколки белого херсонесского мрамора и красной черепицы, стреляные автоматные гильзы, плоские перламутровые раковины. Мраморные голыши, раковины и гильзы лежат в маленьких впадинах, как в гнездах. Лежат, пока другая сильная волна не уносит их в море…
Пока Валерий Тихонович занимался со студентами, Славка бродил пол берегам и развалинам и, в конце концов, познакомился с компанией местных мальчишек. Они приняли Славку довольно дружелюбно, и скоро он уже участвовал в их играх. Это были игры или в футбол, или в войну. Некоторое время все шло хорошо, но однажды Славке не повезло в игре в десантников, из-за него (будто бы из-за него!) пробралась в тыл вражеская разведка. Случилось сдержанное, без драки, но довольное жесткое объяснение с «атаманом» компании, после которого Славка вдруг почувствовал, что он здесь все-таки чужой. То есть море и Херсонес были по-прежнему его, но ребята отодвинулись, стали посторонними
…И тогда Славка понял, что «атаман» попросту прогнал его.
Он стоял, опустив руки, и смотрел, как на тонком стебле гнется от ветра блеклый розовый цветок. И вдруг понял, что ветер заметно усилился… Потом Славка услышал, что его окликают.
Соседская девчонка со смешным именем Ветка негромко звала Славку и опасливо оглядывалась. Он подошел не торопясь и скучно спросил:
— Чего тебе?
Ветка держала узелок. Из него торчала поллитровка с молоком и виднелся алый бок помидора.
— А у меня там папка, — сказала Ветка. — Вон за тем мысом, у берега, с рыбаками. Они сети смотрят.
— А-а… — протянул Славка. Ветка переступала с ноги на ногу и толкала узелок то одним, то другим коленом. Узелок от этого раскачивался и капли молока выплескивались сквозь газетную пробку.
— Славик, отнеси папке, — попросила Ветка, глядя под ноги. — Он сегодня ушел рано-рано, не поел даже…
— А ты? — сказал Славка. — Не можешь, что ли?
— Да ну… Там этот Мишка. Знаешь, конопатый такой…
Видно, у Ветки с Мишкой были какие-то счеты. «А ну, пошли» — хотел сказать Славка. Но по дороге к мысу мальчишки, которые засели у холма, сразу остановят их. Ведь они же не знают, что Славка никакой уже не «десантник». Значит, надо будет объяснять. А что он скажет? Что его прогнали? А если не поверят, посадят в «подземелье» — каменную каморку под колоколом, а поверят — засмеются. Что хуже?
Славка глянул вдоль берега. Берег постепенно поднимался, переходя в скалистый обрыв…
Дальше Славку — как и некоторых других его сверстников из моих незаконченных историй — ожидало преодоление. Ему пришлось пробираться по скальным тропинкам, по скользким камням, заливаемым опасными волнами, а порой даже вплавь (причем прибой мог его грохнуть о скалы), чтобы отнести узелок с провизией в рыбачью бригаду, Веткиному отцу. И он сделал это и тем самым как бы прошел морское крещение, став наконец полностью своим для моря, для Херсонеса, для Севастополя.
И с ребятами помирился!
Возвращаясь из-за мыса, он оказался в тылу «армии противника», где готовили десантное нападение «атаман» и еще двое ребят. И «атаман» ничего не сказал, лишь покосился, когда Славка молча примкнул к его диверсионной группе. А потом велел:
— Зайди вон оттуда, слева. Там у них пулеметчик… И бросайся по команде…
И теперь у Славки получилось все как надо. В отчаянном броске он достиг каменного бруствера, который охранял маленький взъерошенный часовой в длинной, как платьице, тельняшке. На бруствере стоял удивительно ржавый, но, кажется, настоящий пулемет.
Славка толкнул ботинком пулемет, и он опрокинулся, беспомощно задрав тонкие ржавые ноги. Маленький часовой, растерянно приоткрыв рот, смотрел на Славку круглыми глазами. Сделать он уже ничего не мог.
Внизу с торжествующим криком вскочили из-за камней Борька, Валерик, Сергей и сердитый коричневый «атаман». А мальчишки, которые обороняли холм, еще ничего не поняли. Они не догадались оглянуться. Славка засмеялся. Маленький часовой схватил за ногу пулемет и молча потащил его вниз.
— Не отдавай! Это трофей! — крикнул «атаман». Но Славка махнул рукой. Ему было немного жаль малыша в тельняшке. Пусть тащит, все равно уже победа.
Мальчишки, сидевшие в засаде, наконец увидели воткнутый в бруствер флаг «десантников» и уныло выбрались из своих укрытий. Война кончилась. Но Славка все еще стоял на бруствере.
Таким и увидела его подоспевшая Светка — стоящего на ветру, рядом с трепещущим самодельным флагом, в черной морской пилотке.
Кричали чайки.
Рвались облака, то пряча солнце, то давая ему дорогу. Море теряло тяжелый пасмурный цвет и опять наливалось ясной синевой. Оно занимало полмира, громадное море, окаймленное у желтых скал белой полосой прибоя…
Но это лишь один из эпизодов — он должен был предшествовать началу истории, связанной со стеклянными парусами. Деталей сюжета я так и не придумал. Знаю только, что Валерий Тихонович взял с собой Славку в Морскую библиотеку, где у него были какие-то дела. Там сотрудник библиотеки показал Славке редчайшие документы, написанные рукой Петра Первого. А еще дал прочитать в старинной книге историю мальчишки, который сбежал от разгневанного государя-императора в Вологду и стал «стекольником». А в тот же вечер Славка — в силу удивительного совпадения, которые случаются с теми, кто ищет в жизни чудес — увидел в комиссионном магазине стеклянную модель кораблика. Этакое с