е куртки, шапки и унты. На унтах, какие-то прозрачные калоши. По эмблеме на кабине, вертолёт был не белорусским, скорее натовским или польским. Да, какая разница! Люди нас спасать прилетели! Я продолжал осмотр, к вертолёту была пристёгнута корзина, я добавил увеличение. В корзине были люди, мёртвые люди: мужчина и два ребёнка, у мужчины из раны ещё шла кровь и большими каплями падала на землю. У меня похолодели виски. Люди выскочили из убежища, к долгожданным вертолётам, надеясь на спасение, а по ним из пушки. Я понял, война продолжалась, только уже не за амбиции и территории, а за еду. Стоило убивать людей, чтобы грузить их в корзины? Я был благодарен защите бункера, что остановила меня. Один из вертолётов сделал круг над бункером, военным, наверное, уже были знакомы подобные объекты, пилот выбросил маяк, и вертолёты полетели на запад. Я понимал, что они ещё вернуться, а я зарыт, как крот в норе и сбежать не могу. Выкурят, как пить дать, выкурят. Я молился на часы, лишь бы защита двери открыла. Целыми днями я находился на пункте внешнего наблюдения, радиация была близка к пятидесяти микрорентген в час, но люк был закрыт. Я уже приготовился к побегу, около входа меня ждал рюкзак с консервами и водой. Я решил пробираться к своему посёлку. По трассе, до него было двенадцать километров – пару часов ходьбы, но это по трассе. А сейчас трассы нет, всё перерыто потоками воды, почва, как болото. Пугать себя было бесполезно: жить захочешь, по воде побежишь. Люк открылся вечером, я не стал задерживаться, натянул на себя РЗК, вытащил рюкзак, заблокировал люк, и бросил в реку маяк, это должно было задержать преследователей. Целую ночь я шёл. Без компаса, без ориентиров, по памяти, под ногами было сплошное месиво. Я проваливался, падал, подымался и шёл. Начало светать, это был угрюмый, серый рассвет. Я шёл вдоль реки, и, минут через пятнадцать, был возле развалин посёлка. Спрятаться было негде, вся местность была открыта для вертолётчика. Я огляделся по сторонам. Вся земля была в оспинах и в морщинах, прорытых водой, а над сухим болотом зеленел очерет. И над его поверхностью был купол из радуги. Я моргнул, достал из рюкзака бинокль, радуясь, что нашёл его в бункере. Очерет стал ближе, целая стена камыша! И я побежал. Мне до спасения были считанные шаги, я провалился в ров, и одновременно услышал шум обеих вертолётов. Я весь перепачкался в грязи, вряд бы они могли меня увидеть во рве, но военных тоже привлекла зелёная полоса очерета. Оба вертолёта приземлились недалеко от меня, лётчики остались возле машин, а пассажиры шли прямо на меня, приближаясь всё ближе и ближе. Моё сердце колотилось в сумасшедшем ритме, и я, как испуганный заяц побежал в сторону спасительного камыша. Мне повезло, что у пассажиров не было оружия, они бросились за мной, но было поздно, ещё между нами был ров. Пассажиры мешали лётчикам открыть огонь, а я уже бежал по знакомым очеретовым тропам, придерживаясь левой стороны. Я ещё успел услышать шипение, как будто молния где-то ударила рядом: запахло озоном и шашлыком. Я уже почти добрался до острова, когда услышал за собой сопение и лёгкие шаги, как, кто-то догонял меня. Я остановился, всего на секунду остановился, как со всего размаха в меня въехала девочка, лет пяти, в военной куртке лётчика. Она тоже не ожидала, закричала с перепугу, но тут же закрыла себе рот ладошками, испуганно оглядываясь назад.
–Ты кто? – спросил я её. Она не ответила на мой вопрос:
– А ты не людоед?
–Ну, вот ещё? Ты не вкусная, сопливая!
Девочка улыбнулась.
– А мама говорила, что сладкая!
И ребёнок заплакал навзрыд, утонув в моих объятиях. Я не стал успокаивать, знал, что будет хуже, просто дал выплакаться девочке, вскоре её всхлипывания стали тише, и ребёнок заснул, согревшись на моих руках. Бедная девочка, видимо ей пришлось многое перенести. Я, так, на руках и донес её на остров. Девочка спала недолго, минут двадцать. Открыла глаза и снова испугалась меня.
– Ты кто? Леший?
– А, что, похож?
– Угу.
– Нет, не леший, не водяной, и не мутант! И сопливых детей я не ем.
Девочка опять улыбнулась:
– А почему с бородой?
Мне стало стыдно, ребёнок бороды испугался.
– Просто сбрить нечем.
–Там, под деревом в коробке ножницы есть.
Потом она помолчала:
– Был ещё сахар, но я его съела. Давно съела.
– Ты, наверное, голодная?
Она посмотрела в мои глаза, они у девочки были такими синими. Я доставал консервы, только открыть их было нечем, я в спешке забыл всё в бункере – и отвёртку, и плоскогубцы. Девочка поняла, и из кармана куртки достала нож, на котором было всё: ложка, вилка, штопор и многое такое, чего я не знаю.
– Папа на день рождения подарил.
И она опять заплакала. Я развёл лёгкий костёр, подогрел тушенку. Девочка успокоилась, и пока она голодными дрожащими ручонками, вылавливала ложкой мясо из банки, я потихоньку стал расспрашивать её. Девочку звали Гряжина, папа у неё был военным морским лётчиком, они жили семьёй на базе. Мама тоже работала там. Потом всех переселили под землю. Было всё хорошо, было много детей, мы играли, так весело было. Так было три года. Потом, кто-то отравил продукты, много людей умерло. А мужчины, кто остался в живых, стали глотать специальные таблетки для военных и сошли с ума, они убивали друг друга, и всех на своём пути, они убили мою маму, они съели всех детей. Папа забрал меня, и мы улетели на вертолёте на его Родину, только не хватило горючего, и мы приземлились здесь, у камыша. Гряжина взяла мой бинокль и показала останки сгоревшего вертолёта. Я не стал подгонять ребёнка, для неё был неприятен этот рассказ.
– Я осталась в камыше, а папа пошёл к вертолёту. выстрелы раздались раньше, чем я услышала звук винтов. Это был точно такой вертолёт, как гнались за тобой. Папа упал, я выскочила из камышей, но два дядьки бросились мне наперерез, я испугалась и снова заскочила в камыш, дядьки кинулись за мной, я думала они поймают меня, но камыш спалил их молнией, так же, как и тех, кто бежал за тобой. Вертолет улетел, но папы не было, и наш вертолёт они спалили.
Всё-таки, это были каннибалы. Я знал, что военные не оставят нас в покое, и стал малую подготавливать к переходу в страну зелёного тумана. Мне не надо было ничего придумывать, я ей рассказал про то, как я воспринял эту страну в далёком своём детстве. Девочка слушала мою сказку и засыпала на моих коленях со счастливой улыбкой. Я учил девочку волшебному заклинанию, заставляя её повторять:
– Даю слово чести!
Как я за неё переживал? Я боялся, что очеретовый вал не пропустит её. Я готов был сделать десять попыток, ибо знал, что несколько тысячелетий нужно, чтобы возродился этот мир, чтобы учёные-археологи будущего, пытались решить загадку:
– От чего вымерли человеки?
Я забрал коробку со швейными иголками, срезал ножницами выросшую в бункере бороду. Уже рассвело, над остовом появилась радуга. Я услышал шум винтов вертолёта. Судьба нам дала только один шанс. Я осторожно разбудил девочку и попросил, чтобы она произнесла заветное слово. По верхушке очеретовых зарослей пробежала волна. Вал дал добро, и мы ступили на мост, туман спрятал наши фигуры, но я услышал недовольство военных, нашедших, покинутый нами остров, по следам. Они не поняли, куда мы пропали. Этот раз они были вооружены, в их руках были огнемёты. Гряжина правду сказала, что это место волшебное, заколдованное. Камыш до последнего защищал нас. Мы уже прошли половину моста, когда я услышал треск сгораемого камыша и ужасающий крик, поджёгшего его людей. Мост тоже за нами горел, но мы уже были в стране зелёного тумана. На этот раз, встречальщика на месте не было. Гряжина смотрела на меня своими синими глазами:
– Мы что? Уже в сказке?
Я кивнул:
– Это страна зелёного тумана. Нас должны были встретить, но никого нет.
Вдруг по тропинке к мосту выскользнула девочка, копия Гряжинки. Две девочки вылупились друг на друга и открыли рты от удивления. Я понял, это была окседианка, а их хлебом не корми, дай кого-нибудь перекривить или разыграть. У Гряжинки даже язык отнялся. В конце концов, она справилась с растерянностью:
– Ты кто? Зеркало?
Я перевёл вопрос девочки на универсальный. Окседианка рассмеялась, на плутоватой рожице появился румянец, ей понравился вопрос.
–Ага, зеркало!
Мне надоело работать переводчиком:
– Ты, встречальщик?
– Ага, встречальщик.
– Как тебя зовут встречальщик?
– Ага, …
– Слушай Ага, проведи нас до города.
Девочка покраснела:
– Сам ты такой! Я Росинка. И, вообще, я с незнакомыми мужчинами не знакомлюсь на улице.
– А я Майкл. И мы не на улице, а возле моста.
Росинка всплеснула руками:
– Ой! Мой прадед про вас так много рассказывал!
Я не ожидал встретить правнучку Валда, спросил, жив ли он ещё, но девочка потупила глаза. Я подарил бинокль Росинке. Она сказала, что ей прадед дал это имя, в память о ясельном друге. Гряжина смотрела на нас обеих, как бдительный гражданин смотрит на шпионов.
– Это вы на каком языке сейчас разговаривали?
–На универсальном, а что?
– А почему я ничего не понимаю? Папа всегда говорил, что мой язык универсальный. Родилась я в Польше, потом отца перевели в Чехию, мама из Риги, а папа из города Мажейкяй.
Я убедил девочку, что это другой универсальный язык, и что мы идём в столицу страны зелёного тумана, чтобы она там, в яслях его выучила. А девочку зовут Росинка, она наш встречальщик, проведёт до города. Росинка посмотрела в бинокль с обратной стороны, и он, чуть не выпал из её рук.
– Это что – уменьшитель? Всех маленькими делает?
–Да, уменьшитель и увеличитель.
Я отрегулировал развод бинокля, навёл на город и заставил Росинку приставить глаза к окулярам. Блин! Я не ожидал такой реакции. Здесь было всё – и восторг, и визг, и ещё с десяток неопознанных эмоций. Девочка не выпускала бинокль из рук, по дороге к городу, она раз сто переворачивала его в разные стороны. Девочка остановилась перед стенами. Я догадался, что ей не терпится похвастаться подарком перед подружками, дальше дорогу я знал, поэтому отпустил ребёнка. На этот раз, встречающим у входа в столицу страны зелёного тумана, был пожилой мужчина, он подошёл к нам. Я представился, как Майкл, сын Зельда, топтун, веду ученицу в ясли. Мужчина был удовлетворён моим представлением. Я добавил, что земной портал закрыт, и в наряд, встречальщика к порталу, можно не ставить. Гряжина с ужасом смотрела на издевательства медиков. Я постарался её успокоить, объяснив, что в этом городе свои критерии веса – нельзя быть толстым, и нельзя быть худым. За этим следить всё время приходится. Тебе инструктор в яслях всё объяснит.