Я не ответил.
— Питер, — спокойно сказала она, — моя маленькая дочка лежит в распорках. От страховки почти ничего не осталось после похоронных расходов. Мне придется искать работу. За что вы платили Солу? Может быть, я могу его заменить?
Я посмотрел на нее. По первому впечатлению — тупоголовая побрякушка. Теперь я видел, что она покрепче Сола, с настырностью, какой у него никогда не было. Она не станет страдать от моральных проблем.
Я решил использовать шанс.
Подробно рассказал о своем бизнесе и о роли, которую играл в нем ее муж.
Пока я говорил, она встала, обошла вокруг стола, пристроила пышное бедро на подлокотнике моего кресла, прижалась поближе. Я чувствовал ее теплую мягкую плоть. Аромат духов едва не заставил меня чихнуть.
Я закончил, и мы немного посидели молча. Потом она засмеялась: легкий хохоток.
— По-моему, замечательно, — сказала она. — Публичный дом для женщин! И он имеет успех?
— Значительный.
Она начала поглаживать мой затылок.
— Я справлюсь, — сказала она. — Буду публиковать объявления. Беседовать с юношами. Посылать вам жеребцов. Справлюсь, как вы думаете?
— Отлично справитесь, — сказал я, радуясь, что могу что-то сделать для вдовы Сола Хоффхаймера.
Понести что-то вроде заслуженной кары.
Глава 117
Невозможно было поверить, что весь этот гардероб я приобрел за время работы в апартаментах. (Я еще откладывал резервную сумму на «датсун» бронзового цвета, но это отдельная история.)
Так что переезд в особняк оказался сложней, чем прошлогодний отъезд из Вест-Сайда. Янси Барнет помогал укладывать вещи и таскать их. Человек этот быстро становился незаменимым. Настоящий друг.
Ремонтные работы продолжались, однако я потребовал, чтоб моя спальня получила безусловный приоритет, и смог провести первую ночь на новом месте уже 21 декабря. Кругом был еще разгром, но, по крайней мере, я водворился. «Питер-Плейс» стал реальностью.
Работал только один телефон, и в тот же вечер я позвонил Дженни Толливер, надеясь вместе пообедать на Рождество.
— Прости, Питер, — бодро сказала она, — я работала как лошадь, чтобы поехать на праздники к родителям.
Я был ужасно разочарован.
— А… Значит, до нового года не увидимся?
— Боюсь, что нет.
— Ну… веселого Рождества и счастливого Нового года. Надеюсь, он принесет тебе удачу.
— Спасибо, — сказала она, и голос ее смягчился. — Надеюсь, в новом году исполнятся все твои желания.
Вот так. В Нью-Йорк приехал сын Марты, и она была с ним. Янс шел в голубую мужскую компанию. Не желая мириться с перспективой провести Рождество в одиночестве, я позвонил Никки Редберн, и мы условились пообедать.
Тем временем я покончил с переноской наших досье, деловых отчетов, бухгалтерских документов (фиктивных и подлинных), личных запасов спиртного. Через коробки и ящики пробрался в Розовую комнату апартаментов, удостовериться в третий раз, что ничего не забыл.
Одну вещь я нашел, проглядев ее раньше: обручальное кольцо. Я вспомнил, кто дал его мне — одногрудая поэтесса. Я забыл ее имя, но не забыл ее нежность. Она больше никогда не возвращалась, и я подумал — что с ней сталось?
Кольцо я захватил с собой в мою новую спальню, чтобы оно принесло мне удачу.
Глава 118
Я одевался перед обедом с Никки, когда в моей спальне в особняке зазвонил телефон. Это была Грейс Стюарт.
— Питер! Желаю чертовски веселого Рождества!
— И вам того же! Вы еще в городе? Я думал, уже вернулись в край цветущих овощей и фруктов.
— Решила задержаться на несколько дней, — весело сообщила она. — Давно не видела снежного Рождества.
— Сегодня увидите. Обещают шесть дюймов.
Она развратно хихикнула.
— Мой любимый размер. Я знаю, как ты занят, но, надеюсь, мы сможем сегодня пообедать. Я приглашена в скучнейшую деловую компанию — знаешь, киш и фондю,[29] — но могу расправиться за минуту, если вечер у тебя свободен.
— Ах, — сказал я. — Какая жалость. Все уже распланировано.
Минутное молчание.
— Стоимость возмещу, не пожалеешь.
— О Грейс, в канун Рождества Христова я не работаю. Это просто обед с подружкой.
На этом надо было и закончить, но я не закончил. Я предложил ей присоединиться к нам — все за мой счет. Она согласилась.
Не зная точно, что из этого получится, я перед тем, как сесть в наемный лимузин, подкрепился двумя рюмками старой водки. Оделся в табачного цвета замшевый пиджак, желтовато-коричневые твидовые брюки и мокасины из дубленой кожи. Завязал на шее шелковый «эскот».[30]
Первой я подхватил Никки. Выглядела она сногсшибательно в белой шелковой блузе и черных шелковых слаксах. Новость по поводу Грейс приняла без возражений.
Когда я сказал, что наша гостья — консультант по инвестициям, интерес ее возрос. Потом мы забрали Грейс. Я сразу понял, что они собираются импровизировать и вечер обещает быть удачным.
Мы с Никки выбрали забавное заведение — крикливое местечко с переборками из клееной фанеры, клетчатыми скатертями и бумажными салфетками. Потрясающее меню: хрустящая картошка, репчатый лук кольцами, салат из кочанной капусты. Заказали кувшин ледяного бочкового пива.
Мы ели и пили, как ненормальные, не боясь перепачкаться. Снаружи все падал снег, мягко и неспешно. Внутри вкусно пахло, было тепло и радостно.
— О Боже! — восторженно простонала Грейс. — Лучший рождественский ужин в моей жизни.
— Приятно, — подтвердила Никки. — Питер, можно еще кувшинчик пива?
— Конечно, — разрешил я. — Вы, леди, видите перед собой последнего крупного мота.
Тут они принялись толковать об акциях, облигациях, налоговых льготах, муниципальных ценных бумагах, нессужаемых взаимных фондах и пр. Я сидел меж двумя умными оживленными женщинами и пил пиво, стараясь сдержать отрыжку.
Было почти одиннадцать, когда мы собрались уходить. Снег перестал. На черном небе сияли миллионы звезд. Воздух был такой холодный, что дух захватывало.
— Дурманит, как запах духов, — сказала Никки.
— Как маковая соломка, — сказала Грейс.
Она настояла, чтоб мы пошли к ней в «Бедлингтон». Радио играло «Тихую ночь». Мы сели в круг, сбросив туфли, потягивали «Реми», по очереди читая лимерики.[31] По радио запели «Городок Вифлеем».
Потом Грейс пошла в спальню и вернулась со своей филигранной серебряной коробочкой. Пустила мак по кругу, но мы с Никки отказались. Грейс нюхнула, посмеиваясь над нами.
— Всем веселого Рождества, — провозгласила она.
— Веселого Рождества, — ответили мы хором, поднимая бокалы с коньяком.
— Никки, — все еще улыбаясь, продолжала Грейс, — ты в деле?
— Верно, — спокойно ответила Никки.
— Я так и думала, — сказала Грейс, все еще улыбаясь. — А вы вместе не покажете ли мне шоу? Пятьсот на двоих.
Радио заиграло «Красноносый Рудольф, северный олень».
Никки взглянула на меня:
— Питер?
И все переменилось. Рухнуло. До этой минуты был смех, вкусная еда, дружеское общение. Теперь все стало иначе.
И речь шла не только об этом вечере. Я смотрел на Николь Редберн и видел, как ожило ее лицо, что-то замелькало в глазах. Я понимал, что она, как и я, думает о нашем «особом» условии и оценивает, чего оно стоит.
О, несомненно, это был поворотный момент. Не только в моих отношениях с Никки, но и в моих отношениях с самим собой, во мне, в том, кем я был, чем я был и чем становлюсь. Странно, что понял я это не потом, не после того, как все тщательно обдумал, а сразу, тут же, на месте.
— Ну что? — сказала Грейс Стюарт.
— Почему бы нет? — сказал я.
А Никки кивнула.
Хорошо помню, что по радио звучало тогда «Снежное Рождество».
Глава 119
Надо отдать должное «Джастис девелопмент»: к 31 декабря наш особняк на Западной Пятьдесят четвертой улице был полностью обновлен, выкрашен, обставлен, вымыт и готов к открытию. Штат нанят, кухня оборудована, холодильники набиты продуктами, бар — напитками.
Днем в канун Нового года мы собрали всех жеребцов. Бесплатная еда и выпивка. Позволили бродить по дому, осматривать заново оформленные спальни, знакомиться со столовой, баром, ванными и туалетами.
В целом реакция жеребцов была положительной. Они одобрили расставленные по всему дому динамики с пультами в каждой спальне, позволяющими выбрать подходящую к настроению музыку на проигрывателе в баре. Оценили доставку выпивки в спальни.
Мы выпроводили их около пяти. С семи до неопределенного времени был запланирован второй прием — для избранных.
Марта, Янс и, конечно, я. Михаэль Гелеско и Антони Каннис со своими расфуфыренными дамами. Детектив Люк Футтер. Несколько дизайнеров и подрядчиков, отделывавших дом. Клара Хоффхаймер. Оскар Готвольд и Игнаций Самуэльсон. И, ко всеобщему изумлению, мистер Октавий Цезарь.
Приглашение ему послали просто в знак уважения; на его визит никто всерьез не рассчитывал. Но вот и он, в порыжевшем старомодном смокинге, кивает и жмет руку каждому мужчине, галантно целует в щечку каждую леди.
Приятная, живописная компания, собравшаяся перед обедом на коктейль. Никто не перепил, никто не совершил непозволительного поступка. Никто надолго не задержался. Футтер выпил рюмку, пожелал всем счастья и исчез. Каннис и Гелеско похлопали меня по спине, заверили, что все мы скоро получим кучу денег, и ушли.
Мы с Мартой обнялись, пожелали друг другу счастливого Нового года, и она отправилась на встречу с другом, который пообещал провести с ней час, перед тем как отправиться к семье. Мы с Янсом пожали друг другу руки, и он отчалил.
Наконец, к половине десятого остались только Клара Хоффхаймер и Октавий Цезарь, сидевшие вместе за маленьким столиком в баре. Я наблюдал, как Пэтси, Луис и Мария, обслуживавшие обе компании, ведут уборку.