весистые дубинки и складывал все это на соседний стол, подальше от пределов их досягаемости. И связывал, связывал, связывал. Донелу он затянул запястья и щиколотки так, что тот в конце концов не выдержал и заскрежетал зубами. Велик был соблазн съездить сапогом по его прижатой к полу красной физиономии, однако Хейзит ограничился тем, что наступил обидчику на шею и долго не отнимал ноги, выслушивая дальнейшие распоряжения Тангая.
А тот продолжал упорно настаивать на необходимости избавиться заодно и от Гийса, от которого ждал вреда. Гийс стоял на коленях молча, не глядя на Хейзита, и только, встречая украдкой взгляды Веллы, нежно ей улыбался. Велла же, надо опять отдать ей должное, понимая всю серьезность сложившегося положения, не роптала и ни за кого не заступалась. Свои мысли и подозрения она держала при себе, не будучи уже уверенной ни в ком и ни в чем. Кроме, разве что, брата, ни лице которого, лишь недавно переставшем быть лицом наивного ребенка, сейчас читалась неподдельная мука. Мука от бессилия и невозможности сделать осознанный выбор.
Тангай связал Гийса. Без ожесточения, но не без удовольствия. Весь его вид говорил о том, что он терпеть не может людей служилых, какого бы роду-племени или окраса они ни были. Наблюдая за ним, Велла решила, что в далеком прошлом он сам мог быть одним из них.
— Ну, кажись, одно дело худо-бедно сделали, — выпрямился старик. — Этих спеленали, теперь можно других высвобождать. Никого больше из пришлых не осталось? Точно? Поди-ка тогда, красавица, выпусти народ из подвала. А ты, братишка, при мне тут пока останься. Слышь чего, — продолжил он очень тихо, чтобы разобрать мог один Хейзит, — я сейчас малость сгину, чтоб меня кто потом по недоразумению не уличил, а ты их всех выпускай да приговаривай, чтобы быстрей по домам разбегались. Говори, мол, новые хозяева замка лютуют, с первых же шагов за простой люд взялись, теперь не будет никому ни продыху, ни покою. И не зырь так на меня, объяснять ничего не намерен. Потом сам все поймешь, коли голова есть.
С этими словами старик нырнул под стол, где до него отсиживался Дит, исчез из поля зрения и затаился.
— Хейзит!
Он чуть не бросился навстречу матери, позабыв про необходимость соблюдать хладнокровие и следить за поверженными врагами. Гверна первой вышла из-за дверей кладовой, где находился спуск в подвал. Все та же уверенная походка, та же густая копна волос, перехваченных на затылке. И только взгляд — напряженный, испуганный, чего-то жадно ищущий. Даже фигура улыбающегося сына не успокоила ее. Но вот она увидела распростертых на полу недавних своих обидчиков, и взгляд ее стал мгновенно равнодушным и безмятежным.
— Неужели ты смог в одиночку справиться с ними? — прошептала она, обнимая Хейзита.
— Не сейчас, мама… Эй, не задерживайтесь! — крикнул он идущим следом за ней пораженным соплеменникам, сперва попавшим прямо из-за стола в заточение и вот теперь снова внезапно оказавшимся на воле, среди угрюмо свернувшихся на полу воинов из замка. — Скорей по домам! На нашу таверну было совершено нападение! Разбегайтесь! Расскажите об этом соседям. Все должны знать, что власть в Вайла’туне переменилась. Ракли в беде! Мы все в беде! Вы сами видите, что новые хозяева взялись первым делом за простой народ. Вооружайтесь! Если и за вами придут, не бойтесь, давайте отпор. Иначе всем нам несдобровать. Вы видели, что творится.
Проходившие мимо него роптали, почесывали затылки, ошалело кивали им с матерью, некоторые словно невзначай задевали пленников ногами, но откровенно бить и пинать не решались. Хотя многим явно хотелось.
«Что же теперь будет?» — думала, наблюдая за ними, Велла. Вабоны, особенно те, что всю жизнь прожили в Вайла’туне и зарабатывали на хлеб ремеслами, были совершенно не воинственными, оружие в руках не держали, кроме детей, подражавших виггерам, да самих виггеров, единственное ремесло которых и было владение оружием. До сих пор существовало четкое и понятное распределение обязанностей: одни защищали Вайла’тун от шеважа и внутренних раздоров, другие обеспечивали им такую возможность, трудясь на полях и в мастерских. Если теперь все дружно возьмутся за оружие, кто будет их содержать? Она очень зримо представила себе толпы голодных соседей, рыщущих по разоренным избам в поисках пропитания и готовых перебить друг друга за кусок вяленого мяса. Ей стало не по себе.
Между тем дверь за последним из посетителей, поспешно юркнувшим из света в уже сгущающиеся сумерки, захлопнулась, и они остались втроем. Хотя нет, вчетвером, поскольку их нежданный избавитель выбрался из-под стола и, ободряюще похлопав Хейзита по спине, обратился к Гверне:
— Ваш сын далеко пойдет, ви… — Он замялся, поскольку не знал ее имени, хотел сказать «вифа», но заметил прическу Гверны, понял, что она не замужем, а обращаться к такой не пожилой еще женщине «мати» даже у него не повернулся язык. — Да и дочка, — подмигнул он Велле, — что надо! А я Тангай, дровосек. Мы вместе трудились над постройкой печи.
— Так это глину я вижу на вашем топоре? — не спеша представиться, заметила Гверна. — А может, деревья нынче вместо сока дают кровь?
Хейзит отошел к двери, и тут только она обратила внимание на изуродованный труп. Отшатнулась, но не вскрикнула. Бросила взгляд на Тангая. Тот пожал плечами и кивнул.
— Мама, нам тоже надо как можно скорее отсюда уйти, — услышала Велла свой срывающийся голос. — Нас теперь не оставят в покое.
— Бежать?! — Гверна повернулась и удивленно посмотрела на дочь. — Это мой дом. И твой тоже. Я никуда отсюда не уйду.
— А если начнется пожар? — резко прервал ее Тангай. — Вы будете сидеть под готовой вот-вот обрушиться крышей или все-таки выведете детей на улицу? Считайте, — продолжал он, не давая открыть рта пораженной женщине, — что дом ваш уже не просто горит, а полыхает. Всякое промедление смерти подобно. Ну так как, вы с нами?
— Хорошо, — выдохнула Гверна. — А куда?..
— Это обсудим по дороге. Никто не должен знать, куда мы направляемся. Особенно эти свиньи в доспехах. Кстати, надо бы избавиться от них.
С этими словами он взял из кучи оружия на столе кинжал, сдернул ножны, наклонился над ближайшим виггером и одним движением вонзил лезвие ему в бок по самую рукоятку. Парень попытался сделать вдох, но внутри него все уже клокотало. Видевшие это дружки бедняги заорали. Донел лежал к происходящему задом и попытался перевернуться на спину. Гийс не шевельнулся и даже не открыл глаз. Он словно спал. Велла закусила кулачок. Гверна от неожиданности присела. Хейзит бросился к старику.
— Что ты творишь?! Ты же убил его. Безоружного!
— Да.
— С пленниками так нельзя!
— Почему?
— Потому что они пленники!
Однако связываться с дровосеком в открытом противостоянии он не стал. Замер, ожидая, что тот будет делать дальше.
— Ладно, — сказал Тангай, оставив нож в боку умирающего и выпрямившись. — Давай их отпустим. Ты этого хочешь? — Теперь он сам наступал на Хейзита. — Чтобы они бросились к своим хозяевам, подняли тревогу, примчались сюда с сотней еще более отчаянных головорезов и по-свойски позабавились с тобой, с твоей матерью, с сестренкой? Этого ты хочешь, да?
— Но не убивать же их…
— Нет, конечно! Надо их накормить и обогреть. И не забудь извиниться, что слишком сильно связал их по рукам и ногам. Им сейчас больно.
— Если вы нас не тронете, мы никому ничего не скажем, — послышался срывающийся голос того, кто некогда был гордым херетогой и носил имя Донел.
— Если я вам перережу глотки, вы тоже ничего не скажете, — заверил Тангай. — Ну так что, отпускаем?
Велла, все время следившая то за стариком, то за Гийсом, подошла к матери и взяла ее за руку. Гверна словно очнулась от ее прикосновения.
— Я благодарна вам за свое спасение, — сказала она внятно и как можно спокойнее. — Но сейчас вы находитесь в моем доме, и хозяйка здесь я. Поэтому мне и решать, кому что делать или не делать.
Тангай восхищенно воззрился на нее и как будто даже поклонился.
— Как я поняла, нам нужно выиграть время, — продолжала Гверна. — Среди тех, кто мерз со мной в подвале, были откровенные паникеры. Сейчас они уже наверняка подняли вой и зовут людей либо вооружаться, либо прятаться…
— …а так как идти им некуда, то они рано или поздно обязательно припрутся с народом сюда, — закончил за нее Тангай. — Очень даже возможно. И тогда нам уж точно не уйти незамеченными.
— Велла, — повернулась Гверна к дочери, — ты ведь знаешь, где у нас лежат дорожные мешки.
— Мешки?
— Ну сумки, с которыми мы ходим на рынок. Вытряхивай из них лишнее и собирай все необходимое. Главное — еда и теплые вещи.
— Только самое необходимое, — поправил Тангай.
— Хейзит, я помогу ей, — продолжала Гверна, — а вы перетащите всех пленников в подвал. Трупы — в амбар. Чтобы духу их в доме не было! Я еще намерена вернуться.
— Мамашка-то у тебя — огонь! — вздохнул Тангай, когда они оттащили первого виггера в кладовку и там не слишком любезно столкнули по приставной лестнице в подвал. — Когда с такими знакомишься, как-то даже жалко, что прожил столько лет не в Вайла’туне. А отец у тебя есть?
— Был. — Хейзит смахнул упавшую на лоб прядь. — Погиб.
— Понятно… Эй, ты, лежи там тихо и не ори. Слушай, а давай-ка я им все-таки рты позатыкаю? Не смотри так на меня, не ножом — тряпками. Зачем нам лишний шум? А они как пить дать орать начнут.
— Делай что хочешь, — махнул рукой Хейзит и вернулся в залу.
Голоса матери и сестры раздавались на кухне. Вокруг никого постороннего не было. Только пленники корчились в проходе и тихо переругивались. Воспользовавшись тем, что Тангай замешкался позади, Хейзит наклонился над лежавшим ближе всех к входной двери Гийсом. Он ожидал, что тот скажет ему что-то такое, что в мгновение ока рассеет его самые нелицеприятные подозрения. Однако Гийс упорно молчал и даже не удосужился открыть глаза, когда Хейзит тронул его за плечо.
В это самое время под тяжелыми шагами на пороге захрустел снег, и дверь снова распахнулась, пропуская внутрь морозный воздух и нежданного гостя — седобородого мужчину с такой же седой копной вьющихся волос, на которых таял снег. Лицо вошедшего было сплошь покрыто глубокими морщинами, которые, однако, отнюдь не уродовали его, а, напротив, придавали выразительности и почтенности. Большие, слегка навыкате голубые глаза казались насмешливыми и немного грустными. Одет мужчина был с изрядным вкусом, то есть богато, если не сказать роскошно, — в тяжелую шубу и