— А зачем? — спросила Пенни, которая когда-то слышала от бабушки, что книги еще называют свитками и что там на листы из кожи знающие люди наносят смешные закорючки, а другие знающие люди как будто их слышат и могут повторить вслух или пересказать, не повторяя. Бабушка тоже считала, что это умение очень важное и всегда в жизни пригодится. Вот только в каких случаях — она уточнить затруднялась.
— Что «зачем»? — вмешалась Аина. — Читать зачем? Чтобы говорить с нашими далекими предками, разумеется. На кенсае писали в то время, когда не родились еще отец и дед Дули. Он дал основу всем другим языкам. Кто знает кенсай, говорят, может понимать даже шеважа…
Пенни с удивлением заметила, как Ведана ткнула подругу под локоть, и та замолчала на полуслове. Видимо, у них не было задачи рассказывать ей всю правду. Что ж, тем интереснее…
— А почему вы говорите, что не все умеют читать старые книги? Разве не всех тут учат таким важным вещам?
— Для каждой из нас важны свои знания. И именно в них нам суждено совершенствоваться, — терпеливо пояснила Аина, а Ведана добавила:
— Мне почему-то совершенно не интересно и не нужно знать, как правильно держать щит, чтобы не только отражать, но и наносить им сокрушительные удары. А для гардиан это основа основ.
Пенни понимающе кивнула, хотя подумала, что как раз щитов ни у одной из гардиан и не видела. Правда, может быть, они складывают их где-то позади трапезной, а потом не расстаются до самой ночи? Но не спорить же с Веданой. Следующей ее мыслью было поинтересоваться, чему такому важному учатся здесь хорены, то есть фриясы, однако она не рискнула об этом справиться. Обе женщины смотрели на нее хитро, словно подозревали, что у нее на уме.
— А сколько я буду учить этот ваш… наш древний кенсай?
Собеседницы переглянулись.
— Мы изучаем его с первого дня, как здесь поселились, а до сих пор его толком не познали, — вздохнула Ведана, явно рассчитывая лишний раз попугать новенькую.
— Сложно так? — Пенни прищурилась. — Или учат вас плохо?
Ведана глянула на нее внимательно и рассмеялась.
— А ты молодец, за словом в рукав не лезешь! Шутить горазда. Молодец! Без этого свойства тебе у нас трудновато придется.
— Это я уже поняла.
— Заговорить на кенсае ты при некотором старании сможешь довольно быстро, — сказала Аина. — Может статься, ты с ним уже когда-то была связана, просто не отдавала себе в этом отчета…
— Кстати, если ты видела избу Руны, мы тебя к ней, пожалуй, провожать не будем, — снова прервала подругу Ведана. — И без того дел много. Ешь давай да ступай сама. Потом расскажешь, как прошло.
Пенни промолчала, с удовольствием доела сыр, получила еще почти столько же, прожевала начавшую черстветь краюху, попробовала несколько стебельков травы, оказавшихся горькими, проглотила пригоршню вязких ягод, запила все это горячим настоем из сосновой коры с кисловатым привкусом и, почувствовав наконец, что до поры до времени сыта, накинула шубу и в третий раз за сегодняшнее утро отправилась в сторону ближайшего колодца.
Женщины в алом платке на улице уже не было, поэтому ей пришлось подняться по ступенькам крыльца и постучать в дверь, которая сразу же приоткрылась, будто Пенни и в самом деле поджидали.
— Ну, привет, соседушка, — без улыбки, хотя и радушно, сказала Руна, оглядываясь на свое нехитрое хозяйство.
В самом деле, Пенни ожидала увидеть в столь яркой и красивой снаружи избе нечто необыкновенное, однако все тут было точно так же, как и повсюду: печь, скамьи, сундуки. Разве что стол, занимавший добрую половину большой и, судя по всему, единственной комнаты, отличался размерами и необычностью отделки. Он был не просто резной, с затейливыми узорами, огибающими по краям тяжелую столешницу и спускающимися по толстым ножкам, но еще и расписанный теми же броскими, запоминающимися красками, что и изба. Таких столов Пенни видеть не приходилось.
— Не бойся, бери табурет, подсаживайся, — снизошла до понимающего кивка Руна. — Тебя кормили?
— Да, конечно, я вполне сыта и готова учить кенсай, — на одном дыхании выпалила девочка, ощущая, что это не то место, где нужно что-то скрывать.
— Вот даже как! — Руна перебросила за спину длинную и тугую, но совершенно седую косу и впервые посмотрела на гостью с живым интересом. — Тебе уже что-то успели рассказать?
— Да. Что вы научите меня разговаривать с нашими предками.
— Ты смотри, самую суть уловила! — Руна села за стол не напротив ученицы, как та ожидала, а рядом и провела пальцем по его краю в том месте, где белая рубленая змейка пересекалась с красными, идущими наискось полосками, словно оставленными когтями большой кошки. — Надеюсь, у нас с тобой дальше так же быстро дела пойдут. Не хотела бы возиться до конца зимы.
— До конца зимы? — слегка опешила Пенни. — Так скоро? Я думала, мы будем много зим заниматься…
— Только этого мне не хватало, — наконец-то улыбнулась Руна. — Что это за учитель, который не может научить своему предмету за одну зиму? Но, — подняла она одну бровь и изобразила строгость, — что это за ученик, который не учится у своего учителя всю жизнь?
Многозначительность фразы не позволила Пенни ответить. Она с любопытством рассматривала еще не старую, но уже и совсем не молодую женщину с седыми волосами и красивыми голубыми глазами, чистенькую, опрятную и приятно пахнущую луговыми цветами. Было в Руне что-то неуловимо знакомое, будто они когда-то уже встречались, хотя девочка наверняка знала, что такой встречи никогда не было. Разве что утром, но тогда женщина произвела на нее совсем иное, скорее даже неприятное впечатление.
— Кенсай — это язык, который дала нам, то есть нашим предкам, сама природа, — без лишних вступлений начала Руна. — Они лишь научились его читать и повторять. Поэтому каждый, вернее, каждая, кто приступает к его изучению, с первых же шагов ощущает его родство. Так в нас начинает просыпаться родовая память, и пробуждение это есть одно из бесценных достоинств кенсая. Ты не умеешь писать?
— Нет, — впервые смутилась этому обстоятельству Пенни.
— Это даже лучше. — Руна сцепила пальцы в замок, уперлась обоими локтями в стол и задумчиво посмотрела куда-то вперед. Вероятно, что-то вспоминала. Потом быстро нарисовала в воздухе перед лицом оторопевшей девочки черту вверх и вбок. — Что за звук?
— Какой звук?
— Вот и я спрашиваю, какой звук обозначается этим знаком. — Она повторила: вверх и вправо.
— Не знаю.
— Сейчас так принято записывать звук «а». Ну а если так? — Палец Руны прочертил воздух вверх и влево. — Это будет «у».
— Запомнила.
— Не торопись. Это не совсем то, чему тебе предстоит учиться. Я просто показываю, что такое «черты», которыми нынче принято писать.
— А-а-а…
— Скажем, две длинные черты, лежащие одна вдоль другой, означают «э».
— А если сверху вниз?
— Таких нет. Длинных нет. Есть несколько вариантов коротких. Ну так я не про то. А про то, что теперь принято чертами передавать звуки нашего языка. Это тебе понятно?
— Сколько звуков, столько и черточек?
— Именно. Ты хорошо ухватываешь главное. — Руна слегка отодвинулась от края стола и задумчиво провела ладонью по разноцветной резной кромке. — А вот так писали в древности наши предки.
— Как? — потеряла ход мысли Пенни.
— Этому столу столько же зим, сколько нашей Обители. Древнее его только стол в Грен’торе, у Лодэмы. — Вероятно, выражение лица Пенни сделалось настолько недоверчивым, что Руна примирительно погладила ее по руке. — Раньше было принято резать на столах. Вот на этом собраны разные мудрости того уклада, который был принят в роду, которому этот стол принадлежал. Для начала будем учиться с тобой на нем. На что похожи эти линии и узоры?
— Не знаю… На кору дерева, может быть?
— Смотри какая догадливая! И краски ее не смутили. Да, на кору.
— Просто когда мы с бабушкой в Пограничье за хворостом ходили, я как-то видела большую сосну, кора которой была расписана очень похоже на ваш стол.
— В самом деле? — искренне удивилась Руна. — Ты видела такое дерево? Я про них знаю, но никогда сама не встречала. Правда, в лесу я уже давненько не бывала. Очень интересно. Ты не запомнила узоры?
— Я маленькой была. А потом я уже этой сосны не видела. Наверное, дождем все краски смыло. Только помню, что там не белое с красным было, а зеленое, желтое и много синего.
— Очень интересно, — повторила Руна. Она встала и обошла стол. — Подойди-ка. Вот так?
В том месте, куда она указывала, Пенни увидела переплетение желто-зеленых линий на синем фоне. Но дороге она заметила, что с разных сторон стол расписан по-разному и цвета узоров не повторяются.
— Да, пожалуй, что так. А это что-то означает?
— Вот именно об этом мы с тобой и будем разговаривать. — Руна вернулась на прежнее место. — Теперь ты знаешь, что мы сегодня используем какое письмо?
— Письмо?
— Ладно, не буду мучить тебя вопросами. Ты уже ответила на этот вопрос чуть раньше. Ответила правильно: письмо у нас сейчас принято упрощенное, звуковое.
«Ничего себе упрощенное!» — подумала Пенни, прикидывая в уме, сколько разных звуков издает и слышит, когда с кем-нибудь разговаривает. Если каждому такому звуку соответствует отдельная закорючка или сочетание черточек, то поди запомни все. Еще какое упрощенное!
— А вот раньше, — продолжала Руна, — когда язык только появился, его стали записывать цельными образами…
— Вы говорите: «Когда язык появился». Выходит, когда-то языка не было?
— Разумеется. Ты ведь уже видишь, что все идет по пути от сложного к простому. Теперь записывают звуки, раньше писали образами, до этого вообще языка не знали.
— Как это так? — не поверила Пенни. — Они что ж, молчали все время?
— В нашем понимании — да. На самом же деле наши предки, очень далекие предки, предки всех, кто живет сегодня на земле, разговаривали между собой мысленно. Когда появился язык, мы эту способность утеряли. А вместе с ней и многие другие способности, о которых теперь узнаем из сказок и думаем, что все это выдумки. Говорить ведь проще.