После войны, когда случилась беда с дедом, отца отправили в наказание за то, что сообщил об этом не сразу, а спустя две недели, замполитом в штрафной полк в г. Максатиха. Я тогда как раз поступала в МГУ. Надо сказать, никаких препон мне в связи с дедом и отцом не чинили. Будучи золотой медалисткой, я поступила на биофак без экзаменов. Отец мечтал, чтобы я училась на философском, поскольку сам читал книги по философии запоем. Но у меня был ум конкретный, приземленный. Умер отец в 73 года, в наклонку поискал затерявшуюся шахматную королеву. Я тогда уже закончила МГУ, училась в аспирантуре при Институте ВНД и НФ РАН, разводилась с первым мужем, вышла замуж вторично, растила дочку. Отец во всем помогал, советуя относиться ко всем жизненным передрягам философски.
Мама – Анна Константиновна Орлова. Чудесная моя мама. Прадед наш по линии дедушки был цыганом. Поэтому мама была красавицей. Карие глаза, каштановые вьющиеся волосы. Мама была городской житель. Отец ее сначала был сапожником, потом у него было свое дело – кондитерский магазин, благодаря которому он обеспечил детей (три сына, одна дочка) жильем. С 1917 г. – снова сапожник. Конкретная специальность никогда не помешает. Умер рано, ухаживая за женой, которая заболела тифом. Ее выходил. Бабушку по маминой линии я видела, когда мне было три месяца. Мама приезжала из Керчи на ее похороны. Судя по фотографии, она была очень строгой и серьезной женщиной. Но мама о ней почти не рассказывала. Мама вообще была очень немногословной. Нас всех любила безмерно. Во время войны мы жили впроголодь.
И помню, когда случайно в доме появлялись конфеты или печенье, их делили между детьми. Мама всегда говорила: «А я не хочу». Когда я стала постарше, лет в семь, меня вдруг осенило, что значило это – не хочу. Стало стыдно, что прозрела так поздно. Мама была преподавателем математики. Тогда и закурила. Говорила, много раз пыталась бросить. Но как очередная контрольная, и много двоек, снова начинала. К концу жизни это плохо сказалось на ее здоровье. У нее на почве ревматизма возникла сердечная недостаточность. А легкие были прокурены. Сильно кашляла, особенно по ночам… Не стало мамы в 1962 г. Ей было всего 56 лет. Все годы учебы она ежемесячно давала мне деньги дополнительно к моей стипендии, хотя у самой было на руках двое несовершеннолетних детей, Виталий и Марина. Опять же без единого упрека, без предложения, что надо бы подрабатывать. Она выработала тем самым мое отношение к потомкам. Я тоже учила детей и внуков, не предлагая им подработать. Правда, надо сказать, что я была м.н. с, потом кандидатом, потом ст.н. с., потом и вовсе доктором наук. И все это при Советской власти, которая всегда достойно оплачивала труд научных работников. Так что маме давать своим детям высшее образование было много труднее, чем мне. Когда мамы не стало, она от меня не ушла. Любопытно, опыты мои требовали перезарядки пленки для фото с осциллографа в темной комнате. Причем часто время для работы мне выделялось вечером, когда в лаборатории уже никого не было. Мне первые годы иногда казалось, что мама стоит в этот момент рядом со мной и смотрит на меня. Но мне ни в коей мере не было страшно. Наоборот, было тепло и спокойно.
Следующий человек, который не просто помогал, но требовал и заставлял меня работать не вполсилы – это мой старший братик Владилен Иванович Федоров. ВОВ отобрала у нашей семьи двух братьев, старшего – Владилена и младшего – Мишеньку. О них рассказано во Введении.
После войны отец преподавал политэкономию в военном училище в г. Ярославле. Здесь, будучи в седьмом классе, я вырезала из газеты «Комсомольская правда» силуэт нового здания МГУ им. Ломоносова: белое высотное здание парило на черном фоне. Я сказала себе – я буду там учиться. Шел 1947 г. и новое здание МГУ еще было в проекте. Если очень хочешь, то все мечты сбываются.
В 1950-м я поступила в МГУ. Училась сначала в старом здании на Моховой, жила в общежитии на Стромынке, а последние два года жила и училась в моей сказке – в новом здании МГУ. Поступила я сначала на кафедру генетики и селекции биофака. К тому времени здесь уже полностью ликвидировали генетику, и учиться было совсем не интересно. Сейчас генетика у нас возродилась, и очень сожалею, что без моего участия. С третьего курса я перешла на Кафедру высшей нервной деятельности. Ею, этой высшей нервной деятельностью, занимаюсь и до сих пор.
Много еще людей помогали мне жить и работать, И средний братик Виталий, и старшая сестра Евгения, и ее муж – Аркадий Григорьевич Мартынов – участник войны с Японией, и младшая сестра Марина, и мой муж – Парфенов Николай Николаевич – инженер, и дочь Ольга, и особенно активно – сын Дмитрий, а также дорогие мои сокурсницы, особенно Муза Сафонова – Абатурова и Людмила Борисова – Новодережкина. Но в данном приложении я хочу более подробно написать о тех, с кем я работала, кто помогал в данной работе реально.
Учителя. У меня были удивительные учителя. Лекции на биофаке читали те, кто на протяжении всей жизни занимались своим предметом и, проведя обстоятельные исследования, написали для нас учебники. Всех профессоров перечислять не буду, о них хорошо сказано в сборнике автобиографий нашего курса, составленном Людмилой Лебедевой (низкий поклон ей за это). Упомяну Марка Викторовича Кирзона, который вел физиологию животных, и который вложил в нас идею: ничему и никому сходу не верить, все подвергать сомнению, даже закон «все или ничего» относительно формирования потенциала действия нейрона. М. В. Кирзон был любимым учеником А. А Ухтомского. А лично именно моими учителями в МГУ были Леонид Григорьевич Воронин и Леонид Викторович Крушинский.
Леонид Викторович Крушинский (Москва, 16 июня 1911 г. – Москва, 25 мая 1984 г.) был одним из из основателей кафедры высшей нервной деятельности биологического ф-та МГУ, которой он заведовал в последние годы жизни. Он обладал разносторонней биологической эрудицией и широким кругом научных интересов, включавших проблемы биологии развития, патофизиологии, генетики поведения, этологии, теории эволюции, физиологии высшей нервной деятельности. На базе своих исследований Л. В. Крушинский сформулировал целостную концепцию физиолого-генетических основ рассудочной деятельности животных, которая обобщала все многообразие полученных им фактов и открывала перспективы дальнейших работ в этом направлении. Основные полученные им результаты и теоретические воззрения изложены в его книге «Биологические основы рассудочной деятельности» (1977, 1986), посмертно удостоенной Ленинской премии (1988) и переведенной на английский язык (Krushinsky, 1991). В 1991 и 1993 гг. были изданы два тома «Избранных трудов» Л.В. Крушинского, в которые вошли наиболее важные публикации из его научного наследия (http://www.osvita-plaza.in.ua/ publ/l_v_krushinskij/478-1-0-50508).
Под руководством Л. В. Крушинского я на протяжение трех лет выполняла сначала курсовые, затем дипломную работу.
Воронин Леонид Григорьевич (с. Тритузное, Екатерининский уезд, 4 августа 1908 г. – 8 февраля 1983 г.) Физиолог. Член-корреспондент АН СССР. С 1953 по 1966 годы заведовал кафедрой высшей нервной деятельности. С 1957 по 1959 годы руководил ИВНД и НФ АН СССР. Леонид Григорьевич был моим хорошим другом, хотя общались мы с ним очень мало. Эта негласная дружба началась с того момента, когда я передала ему (как потом оказалось, на время) протоколы работы с морскими звездами, проведенной после третьего курса во время практики на Белом море. Передала я эти протоколы со словами: «Леонид Григорьевич, я думаю, что у этих звезд мне удалось выработать внутреннее торможение». Время было такое, когда считалось, что и условные рефлексы и, тем более внутреннее торможение, – прерогатива только новой коры больших полушарий. Так что он воскликнул: «Галя, что Вы такое говорите!» Данные изучил и описал их в своей книге, просто как фактический материал, ни словом не упоминая о торможении вообще (Воронин, 1957, здесь я фигурирую под фамилией Федорова). Будучи директором ИВНД и НФ, он пригласил меня к себе в аспирантуру. Но к тому времени я уже готовилась к поступлению в аспирантуру к М. Н. Ливанову, тоже по приглашению. Со словами «Я Вас люблю, к чему лукавить…
Не Вас, а работу со звездами…», – мысленно сказав, я отказалась. Много позднее, на моей книжке «Биоэлектрическая активность мозга и условный рефлекс» (1978), подаренной Л.Г.Воронину, было написано: «Вы открыли нам дорогу к звездам, к червякам морским, тот, кто с ними теперь не работает, умирает с тоски». Ну, преувеличено, конечно. Но верно ведь говорят: «Первая работа, как первая любовь…»
В процессе учебы в МГУ я выполнила две научных работы и обе по исследованию взаимодействия возбуждения и торможения. Первая работа, как уже говорилось, – на морских звездах была начата во время практики после третьего курса биофака (1953 г) на биостанции, расположенной в Кандалакшской губе Белого моря, напротив острова Великий, и закончена уже во время отпуска по окончании МГУ (1955 г). Директором биостанции был легендарный Николай Андреевич Перцев (рис. 1).
Рис. 1. Директор биостанции МГУ – Николай Андреевич Перцев и я на Белом море.
Он заново отстроил потерянную за время военных лет биостанцию, обеспечивал проведение практики десятков студентов, создавал здесь удивительную атмосферу дружбы, романтики и веселья. Месяцы, проведенные здесь, вспоминаются как самые счастливые в жизни. Много позднее я упросила Николая Андреевича взять на биостанцию во время школьных каникул моего сына, тогда еще школьника Диму Парфенова, не без тайной мысли, что, может быть, там в нем проснется биолог. Странным образом проснулся, но не биолог, а экономист. Дима работал на биостанции вместе с ребятами из подшефной математической школы. Умненькие ребята просветили его, что социальная экономика – наука очень интересная, и мой сынуля по возвращении стал активно готовиться поступать в МГУ на экономический факультет.
Вторая моя научная работа на Кафедре высшей нервной деятельности (вначале курсовые, затем – дипломная), выполнена под руководством двух корифеев: генетика – нейрофизиолога Леонида Викторовича Крушинского и психиатра Марка Яковлевича Серейского. Эксперименты были проведены с целью анализа нейрофизиологического действия противосудорожных препаратов, в состав которых входили и успокаивающие вещества, которые препятствуют распространению патологических форм возбуждения, и вещества активирующие, противодействующие сонливости. Работа была проведена на аудиочувствительных крысах линии КМ (Крушинский Леонид Викторович и Молодкина Людмила Николаевна). В этой работе мне довелось детально исследовать взаимодействие возбуждения и торможения на уровне поведения при действии фармакологических веществ. В год нашего окончания МГУ (1955) был двухсотлетний юбилей его основания. Некоторые дипломные работы студентов, в том числе и моя, были награждены премиями. Помню, что на эти деньги я купила моей «микрошефине» Лидии Порфирьевне Доброхотовой – Пушкарской духи «Полярный медведь» в чудесном льдистом флаконе, моему глубокопочитаемому руководителю Л. В. Крушинскому – пушистое чучелко белочки с кедровой шишкой, а себе – теплое одеяло. В тот год я вышла замуж. Покупка была весьма актуальной.