Швырков, всегда делали это, вероятно, для утверждения значимости своих представлений. Моя работа по изучению активности нейронов при обучении была целиком основана на положениях школы И.П.Павлова. Фактический материал школы Анохина я, конечно, использовала вдоль и поперек. Так вот, В. Б. Швырков дал на мою работу блестящий отзыв, ни словом не обмолвясь о всяких там теоретических противопоставлениях и противоречиях. Как же он встал тогда на горло собственной песне! Спасибо ему. Жаль, он эти строки не прочитает. Нет его среди нас уже давно.
Отзыв Т. С. Наумовой был удивительным и по своему глубокому смыслу и по проявлению большой просто материнской заботы обо мне, авторе рецензируемой работы. Не поверите, до сих пор, когда я вспоминаю о пережитых тогда чувствах, у меня слезы наворачиваются на глазах. Тем более, что и Татьяна Сергеевна была безвременно вырвана из наших рядов все той же болезнью, которая унесла эндокринолога Каминскую. Если бы мне предложили снова прожить свою жизнь, я, не сожалея о прожитой, все же отправилась бы в ряды воителей с канцерогенными заболеваниями.
Широкое обсуждение нейрофизиологического обеспечения выработки внутреннего торможения состоялось в «международной школе молодых ученых», которая была организована нашим Институтом в Прибалтике. Была зима. В перерывах между научными занятиями мы катались на лыжах, купались в бассейне и «чистили» тело и душу в сауне. Я на этом форуме выступала в качестве лектора. «Мандражила» ужасно, куда больше, чем на защите докторской диссертации. Готовила свою лекцию месяца два и еще неделю, уже пребывая там, в «школе». Все старалась, чтобы было и научно, и поучительно, и интересно. Старания увенчались успехом. Было настолько бурное обсуждение проблемы, что решили посвятить ей еще одно заседание – круглый стол. Там на «круглом столе» я впервые пристально всмотрелась в Костю – внука Петра Кузьмича Анохина. Он часто брал слово и говорил. Как-то немного по-детски, уж очень он был молодой, но уже достаточно разумно, иногда даже мудро, можно сказать. Сходство его с Сергеем Есениным удивляло и трогало. Сейчас – это Константин Владимирович Анохин, член корр. РАН с солидным научным багажом по генетике ВНД за плечами. Однажды, всего один раз, к сожалению, он был рецензентом одной из моих статей. Боже мой, на краткую статью он написал рецензию из пяти страниц. В этой рецензии было указано на несколько недочетов, проведено хорошее обсуждение содержания работы. Читать эту рецензию и отвечать на нее было одно удовольствие.
По приезде из командировки доброжелатели принесли мне, что Э. А Асратяну – директору Института про мою лекцию было сказано что-то типа, что надо проверять тексты, которые сотрудники Института предполагают излагать на международных конференциях. Дело в том, что представление об относительном усилении гиперполяризационных процессов при выработке внутреннего торможения, о котором шла речь в моей лекции, и тогда и, можно сказать, до сих пор, несмотря на его очевидность, никак не станет общепринятым. Так, в частности, автор этих соображений – У. Г. Гасанов, всегда был сторонником идеи, что внутреннее торможение – это стойкое местное возбуждение. Л. Л. Воронин на модели, имитирующей изменения при длительном повторении неподкрепляемых (электрических) раздражений нервных путей в гиппокампе показал, что в ослаблении ВПСП в этих условиях ТПСП участия не принимают. Сведения были получены на модели, без регистрации поведения, т. е. в условиях, далеких от условий реального обучения. Эти данные он принес Э. А. Асратяну. Естественно, Эзрас Асратович в своей очередной публикации изложил их со словами, что тормозные постсинаптические потенциалы в выработке внутреннего торможения не участвуют. Когда, под моим влиянием, он понял, что поторопился, он с огорчением показал мне эту статью. И напомнил мне, что он несколько раз просил меня показывать ему свои публикации, а я этого ни разу не сделала. Назидание молодым ученым: ставьте в известность своих вышестоящих о Ваших достижениях и соображениях, чтобы не было таких оказий, которые со мной постоянно случаются из-за отсутствия дипломатических свойств характера.
Расскажу еще один огорчительный пример отсутствия у меня дипломатической черточки. Шла конференция в Институте эволюционной биологии. К моему стенду подошел Дмитрий Сахаров – выдающийся нейробиолог и мой горячо обожаемый поэт (Сухарев), и попросил рассказать, что на стенде представлено. Надо мной так довлело представление о нем как о поэте, что я очень растерялась и совсем не к месту произнесла: «Я расскажу, но ведь Вам это совершенно не интересно…» Далее я хотела пропеть дифирамбы его поэтическому таланту. Но тут меня осенило, что он не только поэт и даже, в данной ситуации совсем не поэт, а научный сотрудник, автор солидных монографий об эволюции нейромедиаторов… Митя от меня отшатнулся, как от ненормальной. Да это и было временное помутнение моего разума. И отошел. Потом он еще проходил мимо и, кажется, взглянул на меня уже с опаской. И грустно и смешно это вспоминать. Бывает же, как самые тайно любимые люди бывают отброшены глупым неосторожным словом.
К той же серии моих неудач принадлежит история непризнании нашего открытия. Думаю, что сведения об этих событиях будут интересны молодому поколению, т. к. являются иллюстрацией сложности проявлений свойств человеческой души, обычно скрытых при спокойном течении повседневности. Дело в том, что где-то году в 1985 в нашем Институте была проверка со стороны Академической комиссии. Когда я рассказала членам этой комиссии о своей работе, две романтически настроенные тети, которые меня слушали, сказали в один голос, что мои данные об относительном усилении гиперполяризационных процессов при выработке внутреннего торможения должны быть оформлены как открытие. Я долго собиралась это сделать, когда собралась, то долго писала, они звонили, напоминали. В числе авторов открытия были, естественно, М. Н. Ливанов и вся наша теплая компания, с которой мы начинали эти эксперименты. Работу по его оформлению я затянула до 1986 г. Михаил Николаевич в то время уже был серьезно болен. Но он, как всегда, без задержки, прочитал мой опус, сделал несколько замечаний по стилю и устало сказал: «Какая большая работа». Он в то время работал в основном дома. Помню, закончив обсуждение, он подвел меня к большой картине своей дочери. Это был дачный поселок на берегу Волги. Семья Ливановых недавно купила там строение, а Людашка (так звали в семье дочь – Людмилу Михайловну – тоже жертва онкологии) была художницей от природы и нарисовала среди прочих как бы сверху свой дом, вид на поселок и Волгу. Картина была замечательная. Покоем и радостью летнего отдыха от нее веяло.
Я уехала перепечатывать свое произведение. Больше живым я своего наставника не видела. Он заболел воспалением легких и ушел от нас в мае 1986 года.
А дальше началось… Михаила Николаевича нет, но наша общая работа требовала завершения, хотя бы в память о его последних, таких трудных усилиях по ее доработке. Был назначен Ученый совет ИВНД и НФ. Перед его началом мы встретились с Председателем ученого совета на лестничной площадке. Ранее он, по моей просьбе прочитал содержание заявки. Я спросила его мнение. Он сказал, что все хорошо, интересно, только почему так много соавторов. Я ответила, что начинали вместе. Далее сначала был мой доклад. По неопытности я его сделала развернутым, с иллюстрациями, как на защите. Зря. Надо было просто прочесть формулу открытия. Подставилась, что называется. Дальше были выступления рецензентов, тоже длинные. Трогательный мой товарищ Виталий Борисович Вальцев и оппонент по докторской диссертации Урфан Гасанович Гасанов. Отзывы просто блестящие, думаю, в большой мере в память о только что ушедшем Академике. Да и содержание заявки, на мой взгляд, как сейчас говорят, было «не хилое». Потом вопросы, в основном, «А почему об этом ничего нет в зарубежной литературе?». Так какое же это было бы открытие, если бы оно уже было описано в зарубежной литературе?
Потом выступил Зам. директора, который пространно вопрошал, а зачем я так длинно говорила. Вот, мол, А. Я Супин сделал открытие: дельфины спят одной половиной мозга, а другой половиной бодрствуют. Сказано коротко. Так у меня-то формула открытия тоже короткая…. Это я здесь объясняла, чтобы все понятно было, и наглядно…Выступление Зам. директора стало как бы сигналом для членов Ученого совета.
Кто-то, явно из доброжелателей, почувствовав ситуацию, предложил отложить решение вопроса. Но тут я запротестовала. Как подумала, что опять мне всем этим заниматься, аж дурно стало. Приступили к голосованию. «За» подняли руки человека четыре, «Против» тоже три или четыре. Среди них был и Председатель ученого совета. (Мысленно я произнесла: «Да разве я стояла бы здесь на трибуне, если бы Вами хоть слово было раньше сказано против!»). Остальные воздержались.
Не знаю, права ли я, припоминая все это. Руководит мной надежда, что мой рассказ кого-то в будущем остановит, предостережет от сотворения поступков, мягко говоря, непорядочных. Далее Зам. директора на полгода потерял мою папку с рисунками для текста открытия. Нашел, когда понял, что я сама, помимо Ученого совета ИВНД, подавать заявку на открытие не буду. Надо сказать, что труды по его оформлению не пропали даром. На основе этой работы в свет вышли две большие публикации: одна в журнале «Успехи физиологических наук» (1987 г.), другая в «Испанском журнале психологии» (2005 г.).
Интересно, что в научной работе, как и в развитии общества, часто все идет по восходящей спирали. С начала восьмидесятых годов прошлого века и по настоящее время я занимаюсь анализом не только нейрофизиологического, но и нейромедиаторного обеспечения процессов обучения. Изучаю взаимодействие процессов возбуждения, торможения и растормаживания при обучении до и после воздействия на ЦНС разного рода препаратов, изменяющих динамику этого взаимодействия, с применением микроэлектродной техники и на уровне поведения. Т. е. я как бы вернулась к началу, когда исследовала на кафедре ВНД в МГУ действие препарата М.Я.Серейского, но на новом, более высоком уровне. Хочется дать к некоторым работам небольшие комментарии. Работа с влиянием ацетилхолина – первая и, пожалуй, единственная работа, эксперим