А с Лео с тех пор, как стало известно, что он снимается на телевидении, они ведут себя как последние подлизы, и слова поперек не скажут. Даже когда он заявляет, что после школы женится на Джарре и откроет с ней вместе ветеринарную клинику.
Отчим же, когда Лео открыл перед ним свои планы, чуть не пригвоздил его взглядом и сказал, что если еще раз такое услышит, то отправит учиться в очень строгую школу в Англии, где из него вышибут всю дурь розгами.
– Это вроде той школы, в которую ходил Роальд Даль, когда был такой, как ты, – заметила Пульче, когда об этом узнала.
– А я сбегу и уйду в другую школу, в Хогвартс, – решительно сказал Лео, – и выучу там заклинание, чтобы кожа у моей жены стала белая.
– Если ты еще раз скажешь такую глупость, то получишь в нос, и я заберу у тебя Липучку, – пригрозила ему Пульче. – Джарра прекрасна такая, как есть. А вот ты бледный, как сметана, – загореть не помешало бы!
Лео смутился. Вообще-то он сказал это просто так, для интереса. На самом деле Джарра и ему нравилась такая, как есть. Но все-таки ему хотелось, чтобы в школе им все восхищались.
Джакузи из моего класса горько пожалели о том, что еще недавно подлизывались к Лео, потому что он здорово подставил Пьеркристиана Лодато, их лидера и «идейного вождя», – так шутя называет его Ланч, когда мы обсуждаем вместе наши школьные дела.
На прошлой неделе Пьеркристиан должен был делать в классе доклад по истории Нового времени – тема любая на выбор. И он выбрал апартеид в Южной Африке, потому что об этом только недавно говорил тибурон в своей программе: как черные и белые должны были существовать отдельно, черные – вкалывать, а белые – обогащаться.
– Это было очень умно и справедливо, – сказал Пьеркристиан. – Отменив апартеид, Нельсон Мандела нанес Южной Африке непоправимый вред.
– Интересно, на основе чего ты это утверждаешь?
– Белые – это высшая, цивилизованная раса, а негры – грязные дикари, варвары и невежды, – заявил Пьеркристиан и, кинув на нас с Пульче быстрый взгляд, добавил с вызовом: – Нравится это кому-то или нет.
– В Манчестере у нас соседи из Южной Африки, – спокойно отозвалась Пульче. – Они темнокожие. Отец преподает английскую литературу, дети учатся в университете, а мать – театральная актриса. И все они гораздо умней и цивилизованней тебя.
– Можешь говорить что угодно, – ответил Пьеркристиан. – Правда на моей стороне. И я принес с собой видеодоказательство. – Он помахал кассетой.
В нашем классе всегда ставят оценку на балл выше, если подкрепляешь ответ иллюстративным материалом.
– Интересно. Что ж, пойдем в зал и посмотрим, – сказала синьора Аллорио.
В коридоре мы встретили класс Лео – они шли на физкультуру. Я заметила, что брат хромает.
– Что случилось? – спросила я.
– Он упал, – быстро ответила за него эта выскочка Иммаколата Эспозито. – Лука Тасси поставил ему подножку.
– Неправда! Он сам хотел меня лягнуть, а попал по ножке стола, – стал оправдываться Лука.
– Хватит ссориться! – вмешалась учительница. – Хорошо, что ушиб не сильный. Но лучше тебе, Лео, обойтись сегодня без физкультуры. Хочешь пойти на просмотр фильма с сестрой?
– Хочу, – обрадовался Лео.
– А можно я с ним? – быстро спросила Джарра.
Учительница засмеялась:
– Понятно, раненому нужна медсестра. Ладно, идите. Все равно урок последний.
Сначала на видео был прекрасный пляж, где играли в волейбол белые девушки – все как на подбор блондинки и красавицы. Мяч отскакивал от их рук как будто сам собой, без всякого усилия с их стороны. Спортсменки тоже производили впечатление невесомых. У них были очень длинные загорелые ноги. То и дело кого-нибудь из них показывали крупным планом: лица их сияли, длинные светлые волосы развевались, как золотистые водоросли в прозрачной реке. На заднем плане летали белые чайки, и все это сопровождалось прекрасной романтической музыкой.
Пауза. Потом на экране появилась пыльная дорога, по обе стороны которой тянулись полуразвалившиеся дома-бараки и мусорные свалки. Вместо музыки – грубые крики, глу хие удары, рев мотора. Камера показала толпу одетых в лохмотья негров, мужчин и женщин, которые пытались залезть в старый покореженный автобус. Они громко ругались и отпихивали друг друга локтями. На крупных планах видны были их темные сморщенные лица, жесткие волосы, наполовину сгнившие зубы…
«Комментариев не требуется, – послышался голос Каррады. – Эти кадры говорят за себя. Две расы – два мира. С одной стороны – белокурые богини, с другой – толпа человекообразных существ, борющихся между собой за выживание. Зачем же тупо твердить, что они равны и должны жить вместе?»
На следующих кадрах появилась роскошная вилла, огороженная высоченным забором. У ворот с автоматом наперевес стоял белый охранник. «Страх и террор – вот чего добился Мандела своей абсурдной борьбой за равенство», – продолжал комментировать создатель фильма. Между клумб внутри ограды черный подросток медленно катил тачку с сухими листьями. «Этому лентяю совсем не хочется работать, – продолжал Каррада. – А вот красть у своих работодателей, это – пожалуйста. Вот как хозяева вынуждены охранять свою собственность».
На первом плане появился холодильник, запертый на навесной замок.
Глава седьмая
– Ну как? – торжествующе спросил Пьеркристиан. – Это документальные съемки. Никто не играет. Все такие, как есть. Как тут можно говорить о равенстве?
– Контраст, конечно, налицо, – признала синьора Аллорио и, не обратив внимания на поднятую и дрожащую руку Пульче, добавила: – Я хотела бы просмотреть твое видео еще раз, Лодато. Можешь перемотать кассету и запустить ее сначала?
Когда блондинки начали свой волейбольный матч, синьора Аллорио нажала на кнопку и убрала звук. Без музыки вся игра выглядела странно и неестественно.
– Замедленная съемка, – сразу закричал мой брат. – Вот почему они кажутся такими легкими! Я знаю, можно замедлять во время съемки на телекамеру и потом – на компьютере. В рекламе пены для ванн так всегда снимают бегущих лошадей. И для рекламы детского питания – малышей, которые скачут вокруг мамы на поляне. А в ролике про гоночную машину наоборот – там лошади бегут очень быстро: в ускоренной съемке. Заметить это довольно трудно. Ну вот, видите? По-настоящему волосы не могут так развеваться.
– Спасибо, Лео, – сказала учительница. – Это очень интересно. Может быть, тебе известны еще какие-нибудь приемы?
Мой брат взял у нее из руки пульт, прокрутил пленку и остановил ее на крупном плане.
– По-моему, они надевали на объектив марлю, – сказал он. – Поэтому кожа у девушек такая гладкая. С марлей не видно ни морщинок, ни других мелких дефектов. Если нет марли, оператор может использовать кусочек женских колготок.
Мы смотрели на него разинув рот. Даже я не догадывалась, что Лео такой наблюдательный. Сейчас он, конечно, немного важничал, но это было простительно.
– Что ж, давай посмотрим дальше, – сказала заинтригованная синьора Аллорио.
Как только появилась толпа, осаждающая автобус, Лео воскликнул:
– А здесь они использовали «широкоугольник»! – Он посмотрел на наши лица и засмеялся. Наверно, у всех у нас над головой был один и тот же баббл, как в комиксах: «Что-что использовали?» – Ну то есть широкоугольный объектив, – важно объяснил мой брат, нажимая на «стоп». – Он привинчивается к основному и позволяет сделать кадр шире, чтобы, например, можно было показать весь дом в ширину, – и сильно отходить назад не нужно. А если направить такой объектив на лицо человека, то оно покажется сплющенным и с огромным носом. Оператор моих клипов в шутку делал такие крупные планы со мной. Получилось чудовище.
– Очень интересно, – сказала синьора Аллорио. – Продолжай!
– Широкоугольник, – повторил Лео, промотав пленку и остановив ее на искаженных лицах людей у автобуса. – И никакой марли. Кожа такая грубая, потому что использовали скользящее освещение.
– А, ну да, это боковое освещение, которое подчеркивает и усиливает любую неровность, – объяснила синьора Аллорио. – Вперед, Лео!
– И съемка ускоренная. А со звуком, – он выключил и снова включил звук, – все движения кажутся еще быстрее. Теперь я замедлю.
Он переключил скорость, и вся сцена предстала совсем другой. Никакого штурма автобуса не было, просто очень усталые и несчастные люди, которых по-настоящему жалко.
А волейболистки, когда Лео перемотал пленку к началу и увеличил скорость, выглядели ужасно потешно – казалось, они не играют, а дерутся.
– Ну и фокусники! – не сдержалась Аллегра Джирелли. Она тоже была из джакузи, но наименее джакузистая из всех.
– А теперь проделаем маленький эксперимент, – сказала учительница, подходя к любительской телекамере на треноге, рядом с которой находился чемоданчик с аксессуарами. – Улыбнитесь! Сейчас я буду вас снимать! Лео, посмотри, есть ли тут широкоугольный объектив. Сможешь его привинтить? Ну как? Вот молодец! Поставь этот софит сбоку. А вы не стойте, как мумии, – двигайтесь. Это же не фотография, а видео.
Все принялись хохотать и кривляться.
– Жаль, у нас нет марли… – сказала потом синьора Аллорио. – Ну ничего, гольфы сойдут. Надеюсь, вы меня простите, – она сняла с одной ноги прозрачный гольф.
Лео быстро отвинтил «широкоугольник» и намотал гольф на объектив.
– Джарра, подойди поближе. Улыбнись. Посмотри вверх. Теперь вниз. Подумай о чем-нибудь приятном.
В телекамере сразу можно посмотреть и увидеть все, что снимают. Увидев друг друга на первых кадрах, снятых крупным планом, все покатились со смеху – растянутые в ширину лица, приплюснутые носы, кожа как апельсиновая корка. Пьеркристиану с его прыщами на лбу особенно не повезло.