– Ты могла бы забрать все это домой и отдать Циляк для ее «сокровищ», – предложила я маме.
– Молчи! – шепнула в ответ она, бросив испуганный взгляд на Тамару.
За несколько дней до этого между синьорой Эвелиной и ее консультанткой произошла стычка как раз из-за «сокровищ».
Возвращаясь домой и проходя через площадку первого этажа, мать Коломбы услышала громкий детский плач и голос синьоры Циляк:
– Помогите! Кто-нибудь! Помогите!
Синьора Эвелина знала, что дверь этой квартиры всегда открыта. Она толкнула и вошла. Оказалось, синьора Циляк вынимала Лебебе из кроватки и у нее вступило в поясницу.
– Моя спина! – вскрикивала она, согнувшись пополам. – Моя бедная спина! Я не могу выпрямиться!
Лебебе, спущенный на ковер, уже ползал на четвереньках по всему дому, рискуя стянуть на себя вместе со скатертью настольную лампу и вазы с цветами. Пи Чан вылил на себя все молоко и с нетерпением колотил пустой бутылочкой по ручке коляски. Перепуганный Мохамед Джериди разрывался от плача, а Аннина Эспозито каким-то образом расстегнула свой памперс и теперь размазывала какашки по стенкам кроватки.
В последний раз синьора Эвелина помогала Циляк несколько месяцев назад, но она хорошо помнила, что надо делать. Первым делом она схватила Лебебе, засунула его в креслице и пристегнула ремень. Потом взяла на руки Моми, похлопала его по спинке и пощекотала животик, отчего тот сразу успокоился и заулыбался. Свободной рукой набрала номер Эспозито и позвала на помощь тетю Кончетту, потому что не знала, как подступиться к перемазанной с головы до ног Аннине. И наконец вызвала неотложку для бедной Циляк, которая, корчась от боли, не переставала ее благодарить.
Доктор со своим чемоданчиком поднимался по ступенькам, когда привлеченная шумом Клотильда посмотрела в пролет лестницы и, увидев на площадке свою хозяйку с черным младенцем на руках, тут же позвала Тамару Казе.
Та сбежала вниз, вырвала Моми из рук синьоры Эвелины и всучила его, орущего, тете Кончетте.
– Заботьтесь сами о своих засранцах! – почти выкрикнула она. – Это не наше дело. А ты, Эви, ступай домой! С ума сошла! О чем только думаешь? Тебя могли заснять в таком месте. Ты разве не знаешь, что съемочная группа «Телекуоре» все время караулит поблизости? Хочешь погубить мужа, да? – залпом выпалила она, затаскивая Эвелину в их квартиру на третьем этаже и захлопывая дверь.
На этот раз самая красивая женщина не выдержала.
– Не понимаю, какой вред Риккардо от того, что я понемногу общаюсь с нашими жильцами? – с вызовом спросила она. – Да, ему не удалось их выселить, но жизнь продолжается, и мы ведь не помираем из-за этого с голоду. Знаешь, что я тебе скажу? Мне надоело делать вид, что наши соседи – какие-то преступники. Они имеют полное право на защиту. Если бы, когда мы жили в Генуе, нас выгнали на улицу, я бы тоже пошла к адвокату.
Тамара Казе вытаращила на нее глаза как на сумасшедшую.
– Восстаешь против своего благодетеля? Предаешь мужа ради этого отребья? – задохнувшись от ярости, выкрикнула она.
– Предаешь да предаешь! Сколько уже можно! – У синьоры Эвелины на глазах выступили слезы. – Четыре маленьких ребенка остались без помощи, можешь ты это понять? Это могло плохо кончиться. Неужели я должна была пройти мимо, как будто ничего не происходит? А если бы такое случилось с моим ребенком?
– Ты тут совершенно ни при чем. Пусть думают сами, разгильдяи! Доверить четырех грудных младенцев больной старухе! – разорялась Казе. – Оставались бы у себя дома…
– Это и есть их дом. Они жили тут еще до нашего приезда.
И мы прекрасно жили вместе, пока… пока… – У синьоры Эвелины сорвался голос, и она расплакалась.
– У тебя истерика, Эви. С женщинами в твоем положении это случается. Иди полежи, я принесу тебе успокоительное, – строго сказала подопечной консультантка по имиджу.
– Не нужно мне никакое успокоительное, – крикнула та сквозь слезы. – Это неполезно для ребенка. Уходи! Оставь меня в покое.
И тут Тамара Казе холодно и невозмутимо залепила синьоре Эвелине такую пощечину, что та сразу замолчала.
– Не подумай, что я тебя не уважаю, Эви. Но если ты снова будешь истерить, то получишь еще.
Я делала уроки наверху у Пульче, а когда спустилась к ужину, мама уже заснула. Но Лео из своей комнаты слышал, что произошло. Ночью он залез ко мне на кровать, чтобы «вампиры» не услышали, и все рассказал.
– Как думаешь, почему Тамара так испугалась, что кто-то мог сфотографировать маму с Моми или Лебебе на руках? – спросил он.
Но я тоже не могла этого понять.
– Она была такая разъяренная, что мне стало страшно, – добавил брат. – И я не вышел, чтобы защитить маму, когда услышал звук пощечины. Испугался, что она побьет меня тоже.
Бедный Лео! Они делают из него труса. Еще год назад он налетел бы как ураган на каждого, кто посмел неучтиво обойтись с мамой, и ни на минуту не задумался о последствиях. Папа часто повторял: «Если при вас творится несправедливость, вы обязаны вмешаться, даже если кто-то сильнее вас».
Что бы он сказал сегодня, узнав, что Лео не вступился за маму?
– Но я рассказал об этом Риккардо, как только он вернулся домой, – всхлипнул Лео. – И, представляешь, вместо того, чтобы уволить Тамару или хотя бы наорать на нее, он сказал ей спасибо.
– Теперь ты понял, почему я ненавижу их обоих? – сказала я.
– Я тоже, – отозвался он.
Глава девятая
Войдя в класс однажды утром (это было в конце ноября), Коломба заметила, что одноклассники смотрят на нее как-то странно.
«Наверно, пятно на подбородке, – подумала она, потерев лицо и пытаясь разглядеть свое отражение в окне. – Что же монстры мне не сказали?»
Но Пьеркристиан неожиданно спросил:
– Это правда, что твой отец баллотируется на выборах?
– Это не отец, – буркнула Коломба, и тут до нее дошел смысл вопроса. – На выборах? – переспросила она. – С какой стати? Мой отчим – не политик. Он телеведущий. Беседует с отвергнутыми влюбленными. Вы же знаете, какие у него программы.
На это Пьеркристиан помахал перед ней последним номером «Разговорчиков у Розы Конфетто». На обложке была цветная фотография Риккарди и под ней заголовок: «НАШ БУДУЩИЙ ГУБЕРНАТОР?»
«Обычная газетная утка», – под ума ла я и не повери ла, да же когда Марина Коинор дала мне прочесть заметку, в которой говорилось:
По неофициальным сведениям, полученным из окружения Риккарди, партия Валерио Каррады попросила любимца итальянских домохозяек баллотироваться на пост губернатора.
Риккарди не подтвердил и не опроверг эту новость. Но информированные источники утверждают, что это уже не секрет.
Что и говорить, шансы на победу в этих выборах у него крайне высоки. Никто из других кандидатов не пользуется такой огромной популярностью. Противостоять ему могла бы разве что Камилла Гальвани, если бы решила выдвинуть свою кандидатуру тоже. Интересный был бы поединок: Канал «Амика» против «Телекуоре». Очаровательная Камилла пока не заявляла о своем желании участвовать в политике, но теперь уже ничего нельзя сказать наверняка.
«Уже не знают, что сочинить, – подумала я. И потом: – Представляю, как будет хохотать тетя Мити, когда я ей расскажу».
Мне казалось невероятным, что можно доверить управление общественными делами такому прощелыге, как наш отчим.
Выходя из школы, я увидела Тамару Казе. Она стояла у ограды вместе с Лео.
– Эти олухи из «ПРЕСТНЕДВ» разболтали все раньше времени, – мрачно сказала она. – Теперь жди фотосессии. Мало мне хлопот с вашей матерью, так теперь еще придется и вас вести в парикмахерскую.
– Зачем? – возмутилась Коломба.
– Не можешь же ты появиться на избирательных манифестах такая заросшая? – тоном, не допускающим возражения, произнесла консультантка по имиджу.
Она посадила детей в такси и назвала адрес известного парикмахера, к которому всегда ходила синьора Эвелина. Лео уже был там два или три раза, когда снимался для рекламы, и теперь, едва переступив порог, начал ныть:
– Мне не нужен осветляющий шампунь…
– Мне тоже! – вздрогнув, сказала Коломба.
Теперь она поняла, почему в прошлом месяце брат выглядел так, будто только что вернулся с моря, – из-за непонятно откуда взявшихся светлых прядей вперемежку с темными.
Но Тамаре наплевать, нравится нам или не нравится. Я думаю, она заранее договорилась с парикмахером. Тот как будто с нами согласился, но сделал все, как сказала она. Помыл нам волосы непонятно чем, подровнял, высушил феном, и когда мы вышли из парикмахерской, у обоих на голове были эти дурацкие светлые перья.
Потом мы зашли в «Феникс», и Тамара выбрала для нас одежду и обувь, даже не спросив, нравится нам или нет.
– Ну! – надулся брат. – Ты выбрала почти такой же комбинезон, как был в прошлый раз для телерекламы.
– Правильно! – услышал он в ответ. – Люди уже привыкли. Ты должен быть узнаваемым. Все работает на имидж. На электоральных фотографиях твоя мать тоже будет в одном из тех «беременных» платьев, в которых она ведет «В ожидании чуда».
Для меня она выбрала юбку со складками, белую вышитую блузку и пиджак типа тирольского, только ужасного розового цвета. И вдобавок туфли в тон, в которых (да еще с этой новой прической) я кажусь младшеклассницей.
На следующее утро мы не пошли в школу, потому что должен был прийти фотограф.
– Мать напишет для школы объяснительную, что вы отсутствовали по семейным обстоятельствам, – сказала Тамара.
Фотограф сделал с нас не меньше ста фотографий – для избирательных плакатов и для прессы.
Лео привык принимать нужную позу и слушаться указаний, а я спеклась уже через десять минут – спина вспотела, ноги затекли, в носу все время чесалось, а самое главное, я с трудом терпела Кукарикарди, который обнимал меня за плечо и тупо улыбался, как будто он мне настоящий отец.