— Я нынче попрощаюсь с Вами, господин Кальб. Дама, о которой я имел попечение, родила нынче ночью прелестную девочку. Моя забота ей более не нужна, в доме довольно всяких помощников. И на Васильевском острове у меня теперь никаких дел нет. Так что спасибо Вам за приём и необычайно вкусные Ваши изделия, всем знакомым буду рассказывать о Вашем заведении самыми лестными словами.
Я вежливо поблагодарил и понял, что — либо я сейчас задам ему свои вопросы, либо он исчезнет из моей жизни навсегда. На одном дыхании я выпалил ему всё, что было у меня в голове. В отчаянии признался ему, что мы с женой ждём ребёнка, ждём с радостью, но нас очень беспокоит её непомерно большой живот… Услышав это, доктор стал серьёзным, спросил, далеко ли я живу, узнав, что совсем рядом, только и сказал:
— Одевайтесь, господин Кальб. Мы идём к вам домой, немедля.
Он велел своему кучеру следовать с экипажем за нами, и через несколько минут мы были дома.
Нестор Максимович приветливо поздоровался с Наташей, которая даже не успела смутиться и испугаться: я не раз её предупреждал о возможности такого визита. Они удалились для осмотра, а я в волнении присел в кресло. Я извёлся в ожидании, мне казалось. что прошло очень много времени. Наконец, доктор и Наташа явились пред моими очами. Я вскочил с места, но увидев весёлое лицо эскулапа и лицо жены, смотревшей на меня в какой-то счастливой растерянности, я застыл, ожидая объяснений.
— Я поздравляю Вас, Адриан… Через пару месяцев Вы станете счастливым отцом двух малышей.
Я онемел, Нестор Максимович рассмеялся.
— Да, двух! У Вашей жены будет двойня, с чем я Вас обоих и поздравляю. При осмотре я не увидел ничего угрожающего ни её здоровью, ни здоровью Ваших будущих наследников. Необходимые рекомендации по питанию я ей дал. Конечно, надо быть во всём аккуратной и не утомляться чрезмерно, при этом, думаю, всё будет хорошо.
Я не сдержался и обнял свою жену. Она прослезилась, прижавшись лицом к моему плечу.
Я предложил доктору чаю, но он замахал руками.
— Что Вы, что вы! Я ведь только что пресытился в Вашей кондитерской!
От врачебного гонорара он тоже категорически отказался, сославшись на то, что я его постоянно угощаю бесплатно.
Но собравшись уходить, он вдруг спросил.
— Скажите, Адриан… Вы не возражаете, что я называю Вас по имени?
— Нет, нет! Мне это очень лестно.
— Скажите тогда, что за удивительное отопление у вас в доме? Печей нет, и запаха дыма тоже нет. А воздух тёплый и свежий постоянно, что Вашей жене очень на пользу. Что за чудо такое?
— Чудо это изобрёл мой друг детства Николай Львов. Это его особенная метода отопления.
— Львов? Это не тот ли Николай Львов, который нынче прославился как архитектор?
— Да. Он и архитектор, и литератор, и строитель… Какое ремесло или искусство ни назовёте — всё будет иметь к нему прямое отношение.
— Я много наслышан об этом удивительном человеке и очень хотел бы с ним лично познакомиться.
— Так нет ничего проще! Николай очень общителен и к новым людям всегда любопытен, тем более к таким выдающимся личностям, как Вы, Нестор Максимович…
— Не перехвалите меня, друг мой. Скажите, не тот ли это Николай Львов, о романтической истории женитьбы которого сплетничают в Петербурге?
— Да. Это именно его история. Нынче он женат на своей любимой девушке, Машеньке, дочери обер-прокурора Дьякова.
— Вот как… Не та ли это Машенька Дьякова, что так прекрасно исполняла роль Дидоны в знаменитом спектакле у Бакунина?
— Она, она…
— Так я был на том представлении. Она, действительно, была великолепна в этой роли. Так как же мне найти Вашего друга?
Я засмеялся.
— Нет ничего проще: они с женой живут во дворце Александра Андреича Безбородки…
Я проводил его до кареты. Прощаясь со мной, он сказал.
— На днях я пришлю Вам свою помощницу. Она прекрасная повитуха и славный человек. Катерина Игнатьевна, так её зовут, будет наблюдать Вашу жену до самых родов и детишек ваших примет, когда время придёт. Не волнуйтесь, всё будет хорошо.
Легко сказать — «не волнуйтесь!» Конечно, я страшно волновался и за Наташу, и за наших детишек. Катерина Игнатьевна появилась у нас на следующий день, и следила внимательно за здоровьем своей подопечной до самых родов. Последние три дня она вообще ночевала у нас в доме. Всё прошло благополучно, хотя мне казалось, что прежде, чем мои дети появятся на свет, я сам умру от волнения. Наташа родила мальчика и девочку. Это было просто замечательно. Дом наш огласился детскими криками. Срочно пришлось нанимать расторопную няньку. К счастью, Дьяковы не забыли о своей бывшей подопечной: няня появилась в нашем доме через день. Она была из крепостных обер-прокурора, уже в солидных годах, но опытная и ловкая. Мы приготовили самую уютную комнату в доме под детскую, няня ночевала рядом с детьми, и по ночам мы редко слышали детский плач.
Наташа наотрез оказалась от кормилицы, решительно заявила, что пока у неё хватает молока для двоих малышей, она будет их кормить сама, ну, а там будет видно.
Дети родились в мае, в самый Николин день. Сам Господь Бог дал имя нашему сыночку. К тому же это был день и тезоименитства нашего друга Николая Львова. А дочке, конечно, дали имя Марии, в честь нашей любимицы Машеньки, Марии Алексеевны Львовой.
А доктор Нестор Иванович тесно сошёлся с семейством Львовых и не только по взаимной симпатии. Прошло чуть более года после появления на свет наших малышей, как и Машенька родила старшего сына Леонида. Конечно, всю свою беременность была она под наблюдением профессора, который навсегда остался её близким другом. Года через два после Леонида появился у Львовых второй сын — Александр. Как хватало сил у Львова на все его бесконечные дела и открытия, заботы о благе Отечества своего и как умел он совмещать любовь к жене и детям, устройство собственного быта — я так и не понял до сих пор.
Как я писал уже, мои любезные читатели, ещё в юные годы Львов не раз имел продолжительные беседы с дядюшкой своим — в те времена главным директором горных и монетных дел Михаилом Фёдоровичем Соймоновым, о каменном угле и его разработках. Государство наше развивалось, вместе с ним развивалась промышленность, изобретались новые машины, паровые, гидравлические, «огневые» — они требовали громадного запаса топлива. Каменный уголь, конечно, был хорошо известен, но привезённый из Англии, он стоил очень дорого. Во время своих почтовых поездок по Валдаю Львов открыл залежи «земляного угля», как в те времена называли каменный уголь. Николай тогда писал мне из Валдая: «Я весь в угольной яме… уголь, который теперь пошел, на всякую потребу годен — не только что обжигать известь или кирпич и готовить кушанье, но металлы с удивительным успехом обжигает…».
Отправив уголь на барках, Львов вернулся в Петербург, и, немедля начал хлопотать об использовании его в промышленности. Он предполагал, что он будет использован на казённых сахарных фабриках, на строящемся пушечном заводе в Петрозаводске… В Горном училище были проведены опыты по определению его качества. Николай с гордостью сказывал мне, что оно было оценено очень высоко: Валдайский уголь был не хуже английского. Львов подал «объяснение» в Коммерц-коллегию, о выгодности добычи и разработки собственного русского угля, что, во-первых, сохранило бы от вырубки наши леса, а во-вторых — стоило бы государству значительно меньших затрат, чем оплата английского угля. Вскоре последовал высочайший указ, и Николай Львов стал официально добытчиком «земляного угля». Но с углем этим произошла весьма тяжёлая история, если не сказать — трагическая. Столичные чиновники чинили препоны отечественному сырью, предпочитая уголь «аглицкий», спроса и покупателей на Валдайский уголь не было. В отчаянии Львов сгрузил его на собственной даче, которую недавно построил рядом с Невским монастырём. Но у живущего по соседству купца случился пожар, который, истребив все хозяйственные строения, стоявшие на берегу, перекинулся на уголь, который никак не могли потушить. Он горел два года… Какие нравственные муки терпел при этом Николай, трудно даже представить. Львов так и не смог осуществить свою мечту заменить в России английский уголь Валдайским. Снова и снова обращался он с этой идеей к сильным мира сего, но от него только отмахивались. Он замолчал, но не смирился. Дел и помимо добычи угля у него было предостаточно.
Мы с Наташей были поглощены своими домашними делами — росли дети и, как положено малышам, требовали всё большего внимания. Конечно, за летние месяцы они окрепли, и уже не так часто болели, как весной. Няня наша пока с ними управлялась, но всё чаще мы стали думать, что очень скоро придётся нам искать ей помощницу. Наши собственные труды тоже требовали постоянного наблюдения. Наташа взяла ещё одну вышивальщицу в свою артель, и сама теперь от пошива платьев могла отойти. Оставила для себя чисто творческую работу, которая ей особенно была по душе: теперь она могла заниматься только придумыванием новых фасонов, по рисункам Львова, особых видов вышивки и кружев, изысканных украшений драгоценными камнями… Но основное время она посвящала нашим детям, поскольку кухней занималась наша чухонка.
Моя кондитерская тоже была успешна. Я не переставал думать и фантазировать о том, чем ещё можно привлечь посетителей, чем развлечь их, чтобы принудить находиться у меня как можно дольше. Я начал выписывать всякие газеты и журналы, которые свободно лежали на столах и могли быть прочитанными любым моим гостем. Поначалу это были, конечно, Петербургские издания, потом я умудрился выписать и французские, и немецкие. Они пользовались неизменным успехом. Даже гувернантки задерживались, не уходили, пока не прочитают свежие новости. А чтобы дети не капризничали, они заказывали им и себе ещё чаю со всякими сладостями…
А зимой грянуло настоящее эпохальное событие, о котором стали подробно писать не только наши газеты и журналы, но и запестрели страницы всех заграничных изданий. Петербург загудел, как встревоженный улей, и моя кондитерская неожиданно стала на