— Что за глупости! — резко оборвала она, многозначительно пошевелилась на заваленной подушками постели, расправляя занемевшее тело.
Несколько минут ее невестка молчала, показывая всем своим видом, что оскорблена до глубины души. Но Анна чувствовала, как в Джейн поднимается любопытство, словно вредное испарение. Наконец она не выдержала, покосилась через плечо на старую леди Уингфилд, которая мирно вышивала в углу спальни. Когда-то бедняжка Уингфилд была помощницей придворной дамы, ведающей гардеробом королевы, но теперь превратилась в глухую дряхлую старуху, — вот ее и решила не принимать в расчет Джейн.
— Скажи мне, Нэн, сейчас никого нет рядом, какой он любовник? — спросила Джейн, снедаемая любопытством, как когда-то спрашивала Анна сестру.
Половина женщин Англии желали бы выведать это, некоторые из них даже делали всевозможные попытки, но вопрос так и оставался не выясненным. Случись этот разговор в другое время, Анна отвергла бы подобную настойчивость, но сейчас ей самой не терпелось поделиться с кем-либо, хотелось облегчить свою душу от жестокого разочарования. С видом долго сдерживаемого раздражения она все-таки поддалась искушению.
— Не такой уж он хороший любовник, как вы думаете, — сердито произнесла она. — Когда доходит до дела, то нет и половины того огня и страсти, которую обещают его поцелуи. Хочу предупредить тебя, Джейн, когда пресытишься своими похождениями и вздумаешь испытать более острые ощущения, поищи их у любвеобильных сквайров, в любую минуту готовых услужить тебе.
— Что вы хотите сказать? — вымолвила Джейн, округлив глаза от удивления.
— Я хочу сказать, — отчеканила Анна, отбросив всякую предосторожность, — что Генрих Тюдор гораздо лучше держится в седле, чем в постели. В самую ответственную минуту не жди от него ни добродетели, ни мужской силы, — объяснила она, переходя на французский, видимо, решив, что так это прозвучит менее оскорбительно.
— Значит, ни власть, ни одаренность не принесли вам блаженства любви, бедная Нэн! А вы, говорите, полны жизненных сил! — рассмеялась Джейн, довольная, что сумела выведать самую большую тайну, способную вызвать грандиозный скандал в целом королевстве.
— Послушайте моего совета по-родственному, попытайтесь соблазнить его вновь, да поскорей, пока его силы не иссякли окончательно.
Анна смущенно заерзала, почувствовав злорадство невестки, прикрываемое заботливостью. Она приподнялась на постели, прикрыв ладонью рот.
— Я не говорила, что он становится импотентом! — резко возразила она и пожалела, что заговорила на эту тему. Да еще с Джейн!
— Нет, конечно, но именно этого вы и опасаетесь, — убедительно заявила Джейн.
Находясь в полном здравии и присутствии духа, Анна с негодованием отвергла бы подобные заявления, но ее подкупила искренность Джейн. Кроме того, Джейн была членом ее семьи, а Анне необходимо было поделиться с кем-либо своими ужасными опасениями.
— Единственное, чего я опасаюсь, так это вновь потерять ребенка. Боюсь, что Генри может прийти в голову, что и на мне лежит то же проклятие.
— Проклятие?
— То же, что и на Екатерине. Наши отношения были тоже незаконными.
Анну передергивало от одной только мысли, что ее отношения с Генрихом можно было сравнить с его отношениями с толстой Екатериной. Но когда она на себе испытала весь ужас положения больной женщины, Анна поняла, что чувствовала Екатерина, вынужденная молчать и не жаловаться, стойко выдерживать бесконечные церемонии после неудачных беременностей, следовавших одна за другой. Она была обречена только наблюдать со стороны за жизнью двора, его развлечениями, тогда как любовь и молодость постепенно ускользали от нее, и все это ради рождения сына!
По бессердечному совету Джейн, Анну привезли домой, перед ней открывалась ужасная перспектива. Она боялась, что чары ее начали таять. Что, поправившись, не сможет долее прельщать и удерживать возле себя Генриха.
Может, именно в эту минуту, как нашептывают ее злопыхатели, он увивается возле юбки какой-нибудь другой женщины, тогда как она заперта в своей комнате, такая бледная и неприглядная! От этих мыслей у нее помутилось в голове. Анна нарисовала в своем воображении яркую картину.
Только сейчас стало ясно, что Екатерина являлась ее невольной защитницей. Почему, почему она так страстно желала ее смерти?
Пока Екатерина сидела на троне, Генрих, пресытившись новой возлюбленной, легко расставался с ней, а его придворный шут нарекал ее «продажной девкой». Когда же «продажная девка» стала его женой и королевой Англии, а Екатерина была жива, даже не отличающаяся особой щепетильностью совесть Генриха не позволяла ему объявить второй брак недействительным, не признавая при этом законности первого.
После смерти Екатерины Анна оказалась незащищенной, ей теперь грозила опасность, которую даже кроткая Мэри Болейн не могла бы вообразить. Никто лучше Анны не знал, на какие меры отважился бы пойти король, появись у него мысль избавиться от королевы, не способной родить сына.
Внезапно ею завладел беспричинный страх. Открылась правота слов Джейн — поторопиться с обольщением Генриха! Голова ее кружилась, она сильно вспотела, но сумасшедшая идея заставляла ее действовать.
Анна спустила ноги с кровати с твердым намерением разыскать Генриха. Судьба была благосклонна к ней и послала своевременную помощь. Дверь комнаты распахнулась, но из-за сгущавшихся сумерек она не сразу разглядела человека, который, напевая, неторопливо вошел в комнату. Затем она увидела, что это был Джордж. Он устремился к ней и успел поддержать ее.
— Спаси меня! Мой дорогой, мой самый дорогой человек, спаси меня! — бессвязно вскрикивала она.
То ли из-за падения или какого-либо ужасного непонятного рока в ее воспаленном мозгу все смешалось.
— Что с тобой, Нэн, моя любимая!
Боже мой, как успокаивал голос Джорджа, в его объятиях она чувствовала себя вне опасности! Ей показалось, что она снова маленькая и в Хевере, что больше не существует всей суеты вокруг трона.
Анна почти сразу затихла. Ласковое обращение, нежные поцелуи успокоили ее. Она опустилась на подушки, здравый смысл вновь возвратился к ней. Мысли ее стали ясными, она заметила, как Джейн наблюдала за ними, как на какое-то мгновение на ее лице появилось выражение зависти.
Анна даже удивилась, подумав, что Джейн по-своему, пусть и довольно странным образом, любит Джорджа. Может, ей было невыносимо видеть, с какой готовностью он кинулся к постели другой женщины, хотя эта женщина и была его родной сестрой, невыносимо из-за того, что никогда она не испытывала такой теплой привязанности в кругу их друзей? Даже если ее и обуревали подобные чувства, Джейн превосходно умела держать себя в руках.
— Оставлю вас одних. Вы понимаете ее лучше всех нас, Джордж, — мягко проговорила она, слегка коснувшись плеча мужа.
Она улыбнулась Анне — многозначительно, как показалось, будто напоминая о недавней интимной беседе. Затем повернулась, чтобы успокоить возбужденную, замешкавшуюся леди Уингфилд, проявляя при этом гораздо больше терпения, чем обычно.
— Вы слышали, как Ее Величество кричала? Вы не поняли, что она кричала, бедная вы моя! Ее Величество расстроена, она звала своего брата, чтобы он спас ее. Спас ее! — повторила она несколько раз, повышая голос и наклоняясь ближе к кивающей седой голове. — Милорд знает, как успокоить Ее Величество. Лучше нам оставить их одних.
— Зачем беспокоить пожилую даму? — возразил Джордж и помог собрать разбросанное по комнате рукоделие.
Агнесса Уингфилд внимательно посмотрела на него, и хотя видела она слабо, зато память у нее была отменная. Часто, когда он был ребенком, она давала ему леденцы, и теперь при дворе он оставался ее любимцем среди этих неугомонных, экстравагантных молодых людей.
— Пресвятая дева Мария, никто другой, кроме моего заботливого Джорджа, не может так услужить старухе! — кудахтала она с довольным видом.
Увидев, что она хочет уйти, Джордж позволил жене сопроводить ее. В конце концов, при дворе ему редко удавалось побыть наедине с Анной — особенно, когда она стала королевой.
— Что беспокоит тебя, моя дорогая, кроме потери ребенка? — спросил он, затем растянулся поперек кровати в ногах и начал жевать яблоко, которое взял с ее тарелки.
— Боже мой, все из-за того, что я совсем обезумела из-за детских страхов.
— Наша драгоценная Нэн испугалась? — невнятно произнес он, вонзая крепкие зубы в розовую мякоть яблока.
Анна села, обхватив колени.
— Я не боюсь ничего, что я знаю, Джордж. Но последнее время мною овладевает леденящий ужас, и я боюсь сама не знаю чего…
— Не смотри на меня так, в твоих глазах я вижу смерть, не заставляй меня снова думать, что ты колдунья! — сказал он обиженным тоном и рассмеялся, но чувствовалось, что он чем-то встревожен.
— Ты верил в это, правда? Когда мы были маленькие, — улыбнулась Анна, сразу же позабыв о своих тревогах. — И король часто говорит, что я околдовала его.
— Тогда не понимаю, зачем тебе понадобилось звать на помощь простого виконта.
Им так много о чем надо было поговорить. Им был дарован всего один драгоценный час, когда их никто не тревожил, они словно выкрали его из часов, наполненных людьми, дворцовой жизнью. Настало время поговорить об их тайных опасениях и надеждах, обсудить положение их партии и возрастающую роль религии, о которой они не решались говорить на людях. Они обсудили предательство Норфолка и значение женитьбы Фицроя на Мэри Говард. Поговорили о смерти Мэри Саффолк и о тихом счастливом замужестве их сестры. Они обсудили все, начиная с известия об ухудшении здоровья Перси и последних стихов Тома Уайетта, до их младшего кузена Говарда и его самовосхваления.
— Если послушать молодого Суррея, со смертью Уайетта природа навсегда потеряет нужную модель для создания образа человека! — рассмеялся Джордж, стараясь изо всех сил развеселить сестру.
— Слишком поздно я поняла, что вполне согласна с ним, — вздохнула Анна.