— Так, значит, это была ты в тот вечер, когда мы принимали посла Франции. Я думала, ты отправилась за другими фрейлинами! — кричала Анна, не обращая внимания на Генриха, как если бы он был обыкновенным безответным слугой. — Это ты прокралась вниз по черной лестнице, ведущей из кухни, словно проститутка, околачивающаяся возле театров, чтобы пообниматься с чужим мужем! Смазливая, сладкоречивая вертихвостка!
Генрих, чтобы скрыть свое замешательство, фыркал и переминался с ноги на ногу.
— Анна! Анна! — пытался он успокоить ее. — Не забывай, что ты оскорбляешь дочь нашего хорошего друга сэра Джона Симора — одну из самых добродетельных леди, которая когда-либо появлялась при дворе.
— Возможно, так и было, когда она только появилась при дворе! Вот уж, правду сказать, добродетельная — со своими юбками поверх твоего драгоценного стручка с порохом!
Генрих замолчал, уличенный в лицемерии.
— Анна, ты же знаешь, что говоришь неправду! Сколько раз ты видела, как я обнимал твоих фрейлин, и всегда обходилось без шума. Дальше этого не заходило, я клянусь! Ни сейчас, ни тогда!
Анна хорошо знала его, верила, что он говорит правду, но не могла сдержаться и громко расхохоталась в прихожей. На смех прибежала Маргарэт, а следом Друсилла, ломая руки и пытаясь на ходу объяснить, в чем дело.
— Тогда почему твой горшок с медом не шлет мне проклятия и не отрицает все? Может, она молчит из-за человеколюбия? — не унималась Анна, вне себя от гнева.
Джейн присела в реверансе.
— Клянусь Божьей матерью, мадам, я девушка. Я так же невинна, уверяю вас, какой была, когда приехала сюда.
— Из-за отсутствия подходящих условий. В это я могу поверить! — тут же заявила Анна, удовлетворенно заметив, что Джейн наконец покраснела.
Случись это в другое время, ссора двух знатных дам из-за него потешила бы самолюбие Генриха. Но сейчас перед ним была королева, которая вела себя, словно торговка рыбой! Да еще это доставляло ей удовольствие! В порыве гнева она могла покалечить Симор, если бы он не встал между ними.
Генрих крепко схватил за руки Анну, но не причиняя ей боль, и тихо заговорил.
— Успокойся, дорогая, все будет хорошо, — пообещал он, сожалея, что его прихоть привела к таким ужасным последствиям. — Обещаю, что милый горшок с медом отправится к отцу. Все будет так, как ты пожелаешь!
— Как я хотела бы верить в это! — простонала Анна, разразившись рыданиями в объятиях Маргарэт.
Неожиданное открытие было жестоким ударом, но, поразмыслив, она подумала, что он сдержит слово, по крайней мере, до тех пор, пока она не убедится, что все женщины мира ничто по сравнению с благополучием его наследника.
Анна обессилела от рыданий и ярости и позволила уложить себя в постель.
— Нэн, любовь моя, ты должна сдерживать себя! Подумай, что может произойти с тобой, — уговаривала ее Маргарэт.
Анна хорошо понимала, как ей было плохо. И действительно, вскоре тошнота начала подкрадываться к ней. Анна замерла, стараясь изо всех сил подавить ее. Одним усилием воли заставила себя перестать дрожать. Она не позволит торжествовать врагам по поводу потери ребенка во второй раз. Никогда больше она не допустит, чтобы ясные глаза Джейн Рочфорд насмехались над ней, а дядюшка Норфолк подкрадывался близко к сияющему трону.
— Дорогая Марго! Позволь подержать твою руку и помечтать, что я снова очутилась в Хевере, пока не обрету покой и здравый смысл, — прошептала она.
Спустя какое-то время она уже смеялась и подмигивала из-под одеяла своей подруге детства.
— Знаешь, Марго, если он отправит Симор обратно, то не из-за любви ко мне. Клянусь, его прошибает хладный пот при мысли, что из-за моей жуткой вспыльчивости может родиться на свет урод!
Глава 38
Несколько недель Анна не виделась с Генрихом наедине: она продолжала сердиться на него. Но когда он заявился в ее покои при полном вооружении однажды утром, она, подобно другим фрейлинам, не могла удержаться от радостных возгласов.
Генрих надел новые блестящие золотые доспехи, которые прислал в подарок император Испании, племянник Екатерины, в знак восстановления дружественных отношений. Тюдор не устоял перед соблазном покрасоваться перед женщинами в доспехах до начала состязаний. Вместе с ним пришли Норфолк и Саффолк, целая толпа друзей и предстоящих соперников по турниру. Наблюдая за их оживленной беседой, трудно было сказать, что больше всего радует Генриха — подарок или политические успехи.
— Вы похожи на бога солнца! — выдохнула Анна.
Она ходила вокруг него, позабыв про прошлые обиды, искренне восхищалась красивым мужчиной и хорошо выполненной работой.
— А я задыхаюсь, словно преступник в колодках! — рассмеялся он, с трудом просовывая палец под тяжелый латный воротник.
— Теперь, Ваше Величество, вы прекрасно можете понять, как мы чувствуем себя в кожаном корсете! — захихикала кузина Анны, проказница Мадж Скелтон.
— Но вам не приходится удерживать в руках рвущегося вперед боевого коня высотой почти в пять с половиной футов и брать наперевес копье длиной четырнадцать футов! — возразил Генрих и сделал вид, что собирается ущипнуть ее за розовую щечку рукой в железной перчатке.
Затем он наклонил красивую голову, чтобы его оруженосец примерил ему большой парадный шлем. Мало-помалу разговор переключился на обсуждение вопросов, связанных с достоинством доспехов, и голоса делались все приглушеннее и приглушеннее.
— Посмотрите, Чарльз, по-моему, забрало прикреплено слишком высоко.
— А я бы сделал посвободнее латную рукавицу, Генрих, чтобы легче управлять лошадью.
— Забрало не мешает смазать гусиным жиром, сэр, чтобы не заедало.
— Норрис, вы слышали замечания милорда Саффолка и моего оруженосца. Пусть обо всем позаботятся в оружейной: времени до состязаний осталось мало, а мне все понадобится перед взятием барьера.
Генрих расстегнул и ослабил доспехи, вздохнул полной грудью, поиграл мышцами, демонстрируя мощные бицепсы.
— Клянусь Богом, до чего же хорошо сразиться на турнире! — воскликнул он.
— Ваше Величество, не стоит увлекаться! По мне, работа важнее турниров, их вполне можно отложить, — заметил Норфолк.
Презрительный тон его был вызван тем, что интересы Норфолка лежали не на стороне Испании. Его приверженность Франции была известна всем.
Генрих обернулся и сделал резкий выпад и укол в камзол.
— Тьфу! Томас, старый ворон! Вы что же, хотите, чтобы я покрылся ржавчиной! Каркайте на здоровье, но я еще в силах поставить на дыбы своего боевого коня, а он не слабее других. Такое прекрасное зрелище стоит посмотреть! А вчера на предварительных состязаниях разве не я опрокинул нашего будущего победителя Бриртона? Не так уж плохо для сорока четырех лет, ваше мнение, кузен?
Анна знала, что стремление участвовать в турнире не что иное, как проявление свойственного ему упрямства и тщеславия. Она надеялась всем сердцем, что он не надорвется. Анна понимала, что Генрих не может обойтись без турниров так же, как женщина без своего единственного оружия — хитрости, что, лишившись радости участвовать в них, Генрих — превосходный спортсмен — лишится в своей жизни чего-то самого лучшего. Она подозвала Мадж с ножницами и срезала для Генриха полоску ткани со своего рукава.
— Ваше Величество, окажите мне честь, возьмите этот лоскуток с собой. Меня не будет на турнире, так пусть он вам напомнит обо мне, — попросила она.
Раньше он всегда имел при себе на турнирах, даже менее важных, какие-либо ее талисманы, но в этот раз то ли из-за смущения, то ли из-за предпочтения другой дамы, он не попросил у Анны талисмана. Когда он принял от Анны маленький лоскуток и приложил его к губам, как требовала того традиция, они оба осознали, что эта полоска веселого шелка способствовала их примирению, была попыткой сгладить его неверность и ее гнев во время ссоры из-за Симор.
— Она подходит к вашему золотому шлему, — улыбнулась Анна, благодарная, что он не отверг ее дар, которого еще так недавно со смирением ожидал.
На какое-то время они остались наедине, пока вокруг них кипел спор и заключались пари.
— По правде говоря, Нэн, когда дойдет дело до настоящих состязаний, я охотнее выступлю в старых зазубренных железных доспехах, — признался он. В голосе его послышалось уже меньше уверенности, чем раньше. — Выглядят они не такими шикарными, зато в них я пережил столько сражений. Я чувствую себя в них, словно дома.
— Мне кажется, что больше всего на свете вы любите домашний покой, — мягко заметила Анна.
Она вспомнила его незначительные любовные интрижки и почувствовала сердцем, что в душе он всегда оставался преданным домашнему очагу. В такие минуты она любила его сильнее.
Анна восхищалась, когда Генрих поднимал на дыбы своего огромного коня, у которого раздувались ноздри. При виде этого зрелища не могла устоять ни одна женщина, даже если она не испытывала к нему симпатий.
— Как же я хочу посмотреть на вас! — непроизвольно вздохнула Анна. Она вдруг вспомнила Хевер, холмы, покрытые лесами, увидела себя девчонкой, а Генриха, с прилипшими красными листьями бука на лице, восседающим на убитом олене. У нее перехватило дыхание, и в сердце вновь пробудились безумные чувства.
— Мне тоже было бы приятно, — проговорил он мягко. — Осталось совсем немного потерпеть. Мы должны быть осмотрительными. Любое волнение слишком вредно для тебя, дорогая, на турнире может всякое случиться.
Так нежно он не говорил с ней со дня ссоры из-за Джейн Симор.
Вскоре послышались звуки труб, и Генрих заторопился на турнир.
— Вы украсите собой следующий турнир, он будет самым настоящим. На нем соберется много иностранных гостей, а вы придете и принесете с собой сына! — заявил он и громко рассмеялся.
Его огненные волосы ярко выделялись на фоне золотого латного воротника, казалось, что он превратился в нетерпеливого мальчишку. Закованный в латы, он словно скидывал с плеч десяток лет, участие в турнирах неизменно делало его вновь молодым.