Желание короля…
Она сама — ее ум, голос, тело — все когда-то было желанно для короля. Неужели он сейчас не может простить ее в память о полученных удовольствиях? А что если она напишет ему письмо? По крайней мере, стоило попробовать.
В этот день к ней должен был прийти Кромвель. Решится ли он выступить ее другом и передать письмо?
Анна сидела в саду коменданта, притворяясь, что сочиняет коротенькую песенку с припевом, а на самом деле торопливо писала, пока Косинс дремала на солнышке, устав от бесконечного подслушивания. У Анны не было времени оттачивать фразы, она писала прямо и смело, от чистого сердца.
«Неудовольствие Вашего Величества и мое заключение не понятны мне, и я не знаю, о чем писать и в чем оправдываться. Если, о чем не раз мне намекали, я признаюсь в ужасном обмане и чрезмерной гордости, то получу свободу? Я с превеликим желанием и чувством долга готова подчиниться вашему приказу. Но разве не приходила в голову Вашему Величеству мысль о том, что ваша бедная жена должна признать ошибку, о которой и понятия не имеет. Ни у одного короля еще не было более послушной долгу и преданной жены, чем Анна Болейн. Этим именем и этим положением я готова удовольствоваться, если Вашему Величеству будет угодно…»
Одно за другим пылкие слова ложились на бумагу.
«Ради вашего блага, не дайте мимолетной прихоти заставить вас попустительствовать низкой клевете…»
И в конце:
«…Если когда-либо я увижу благосклонность в ваших глазах, если имя Нэн Болейн будет приятно вашему слуху, удовлетворите мою просьбу — пусть только на меня одну ляжет тяжесть вины за неудовольствия Вашего Величества и не коснется оно этих бедных рыцарей, которых заточили по моей вине… Допросите меня, добрый король, позвольте предстать перед законным судом, но не допустите, чтобы мои заклятые враги обвиняли меня и были моими судьями…»
Получил ли король ее письмо, или Кромвель запрятал его среди бумаг, так Анна и не узнала. Так же как не знала точно, каким образом похищенные любовные письма короля попали в руки папы. Все, что она знала, так это то, что король не проявил снисхождения к ее друзьям.
Надежда вновь воскресла с приходом архиепископа Кранмера, который был обязан ей и мог помочь, если б захотел. Он говорил с ней по-дружески, но вскоре Анна поняла, что король послал его, чтобы добиться от нее признания незаконности их брака с самого начала, с тем чтобы законные права Елизаветы перешли к будущим детям Джейн. Если она согласится, намекнул Кранмер, даже в случае признания ее виновной в выдвинутых обвинениях, ей позволят тихо дожить свой век за границей.
— Его Величество будет всегда считать леди Елизавету родной дочерью, — заверил он ее, как будто со стороны Генриха это было великой щедростью.
— Потому, что она станет пешкой для заключения выгодного брака! — насмешливо произнесла Анна, которая часто слышала, как муж торговался с иностранными державами по поводу брака Мэри.
Кранмер явился не для обмена колкостями, но не решался вернуться к королю с пустыми руками.
— Может, Ваше Величество выскажет свои предложения, как расторгнуть брак! — Он почти молил ее.
— Брак, для заключения которого вы потратили столько сил! — съязвила Анна. — Хорошо, Томас Кранмер, что мешает вам расторгнуть его? На совесть короля нельзя положиться, как на вертящийся золотой флюгер на шпиле Хэмптона. Кроме того, подспудно он всегда считал Екатерину Арагонскую единственной законной женой.
— В таком случае — леди Мэри, а не Елизавета, станет законной наследницей, — заметил Кранмер, слишком обеспокоенный, чтобы попенять ей за неуместную веселость.
— Можно снова использовать ссылку на степень родства, при которой нельзя заключать брак, — предложила она, — вы, наверное, слышали, что моя сестра Мэри была его любовницей.
Этот же самый аргумент они использовали, когда пытались избавиться от Екатерины. Но сейчас король выглядел бы посмешищем в глазах всех. Правда ему всегда удавалось сохранить за собой образ праведника.
Анна отбросила остатки гордости и готова была обратиться за помощью к человеку, который зачах от любви к ней.
— Остается милорд Норгамберлендский, — напомнила она архиепископу.
И вновь Кранмер отрицательно покачал головой.
— Я обращался к нему и не раз, ради вашего блага. Доказательство ранее заключенного брачного контракта могло спасти вас. Но он не подтвердил это. Теперь он совсем разбитый человек.
— Вы видели его? — сочувственно спросила Анна, забыв на миг о собственном плачевном положении.
— Да, я видел его. Возможно, он думает, что для вас лучше будет, если он промолчит. Впрочем, так думают и остальные, — предположил Кранмер.
Не мигая Анна выдержала его пристальный взгляд, не пытаясь развеять его подозрения. Являясь духовником короля, он, возможно, уже знал истинные намерения короля.
— Вы знаете лучше меня, милорд, что Его Величество никогда не допустит, чтобы это предположение стало известно народу, — прошептала Анна.
Но Кранмер уже не слушал. Он добился своего, поднялся со вздохом облегчения, довольный, что неприятный разговор окончен.
— Мне остается только поклясться Господом Богом, что вы сознались в тайной причине, которая достаточно веска для признания вашего брака незаконным с самого начала.
— И как только брак будет расторгнут?.. — с нетерпением прервала Анна.
— Ничего не изменится, дитя мое, если вы на что-то надеетесь, — объяснил он как можно мягче.
— Не имеет никакого значения? — Анна отпустила его рукав, за который держалась, словно подобное двуличие больно задело ее. — Неудивительно, что он тайно подослал вас ко мне! Неужели в Англии не осталось справедливости?!
Задыхаясь, взбешенная, величественная, она прижималась к стене, как будто боялась испачкаться о Кранмера, бросая ему в лицо гневные слова.
— В любом беспристрастном суде вас выведут на чистую воду. И вы оба знаете это! Потому что, если мой брак был незаконным, как можно обвинить меня в измене!
— Это не имеет значения, — пробормотал Кранмер. — Вы пришли к королю, потеряв невинность. Это можно рассматривать как измену.
— Ничего не имеет значения, — рассердилась Анна, — когда честные рыцари потеряют жизни! Я одна должна нести ответственность за свои прегрешения!
Лицо Кранмера стало бледным, словно пергамент. Он пытался успокоить ее, но тщетно. Теперь Анне было все равно.
— Отправляйтесь к королю и можете поблагодарить его от моего имени за то, как он возвысил дочь простого рыцаря, которая была счастлива в своем доме в Хевере, — кричала она. — Сначала дал титул маркизы, потом сделал королевой, а теперь, Бог тому свидетель, — вручает венец мученицы!
Она прервала встречу с онемевшим архиепископом, презрительно присев в реверансе, затем громко рассмеялась.
— Не забудьте передать Тюдору, что независимо от того, какая судьба постигнет меня, я уже позабыла о нем, — вслед прокричала она. — И хотя он может убить меня и взять себе дюжину жен, бьюсь об заклад, ни с одной он больше не будет так счастлив и не получит такого удовольствия, какое имел с Нэн Болейн!
Глава 41
В крепости Тауэра состоялся суд на Анной, они судили ее по обвинению в прелюбодеянии и измене, судили не на жизнь, а на смерть. Председателем на суде выступал ее родной дядя, его поддерживали Саффолк, Фицрой и двадцать четыре лорда. Зал суда был набит до отказа приспешниками ее врагов и почетными гражданами Лондона, которых пригласили стать свидетелями унижения королевы. Анна знала, что большинство лордов позвали, учитывая их открытую враждебность к ней. Единственными лояльными судьями были ее юный кузен Суррей и бывший любовник — Нортамберленд; по выражению их лиц можно было догадаться, что пришли они в зал суда против своей воли.
Только отца ее освободили от этого тяжкого испытания. А может, опасаясь за свою голову, он добровольно отказался высказаться в защиту королевы и предпочел остаться в стороне? Но все же когда-то он любил свою дочь…
«Наверное, граф Уилтшир охотится на королевского оленя в Виндзоре, в то время как его бич настиг меня здесь!» — с горечью подумала Анна и обвела взглядом море враждебных ей лиц.
Почему нет рядом Джорджа, как нужна его поддержка! Когда она вошла в переполненный зал, первой мыслью было отыскать его. Но Джорджа не было, видно, ему нездоровилось или же просто ему не позволили прийти.
Анна предстала перед судом в гордом одиночестве, призвав на помощь только свой проницательный ум и несгибаемую волю. Она отбросила прочь воспоминания о прошлых прегрешениях, заносчивость и жестокость и вступила в открытый бой за свою добродетель, за жизнь четырех мужчин, которых обвиняли вместе с ней. Она разоблачала якобы правдивые показания подкупленных свидетелей, выставляла своих обвинителей явными лжецами, и судьи при этом чувствовали себя неуютно.
Особенно она боролась за Уэстона, которого недооценивала. При всем своем стремлении приврать и вольно пошутить в ее присутствии, он наотрез отказался выступить против королевы.
— Вы утверждаете, что он часто появлялся в моих покоях и позволял себе довольно-таки вольные комплименты в мой адрес. Но я прошу вас пригласить свидетелем мою кузину, мисс Скелтон. Она честно скажет, к кому он приходил, — предложила Анна.
Когда ее камеристки, прельстившись на золото, которое им посулили враги Анны, лжесвидетельствовали, что не раз предоставляли места в Хэмптоне, Гринвиче и Вестминстере для любовных встреч, и присягнули в этом, цепкий ум Анны быстро выхватил нужный факт и повернул его в ее пользу, поставив остальные под сомнение.
— Как можно заявлять, что я изменила своему господину королю с Норрисом в октябре 1553 года, когда в это самое время, что с готовностью подтвердит доктор Баттс, я лежала еще в постели, не оправившись после рождения моей дочери, принцессы Елизаветы! — возмущенно выкрикнула она.
Когда один из Симоров передал суду на рассмотрение письменное признание Марка Смитона в прелюбодеянии королевы, Анна потребовала вызвать личного слугу Кромвеля — Константина, чтобы он попытался опровергнуть ее заявление о том, что признание Марка было вырвано с помощью пыток и обещаний выпустить его на свободу. Она настаивала, чтобы его вызвали в суд и она могла лично задать ему вопросы.